Шумел ветер. В саду кричали чайки. А болтунам и пустомелям со всех каналов сегодня придется помолчать.
Неожиданно Гроссманн передумал. Терпкое испанское вино куда лучше подходит под настроение. Он достал бутылку и еще один бокал.
Итальянское он допивать не стал. Поставил бокал на стол, словно из него уже пила Инга.
Потом стал слушать через маленькие, но очень качественные наушники Боба Дилана. Гроссманн закрыл глаза. Музыка звучала куда лучше, чем на живом концерте.
Он вспомнил, как они познакомились с Ингой. Удивительное совпадение, ухмыльнулся он. Судьба явно благоволила ему.
Все вдруг стало таким реальным. Защитный костюм совершенно доконал Юстуса. Он весь взмок еще во время примерки. Окошко противогаза запотело. Ему не хватало воздуха, и он начал задыхаться, еще сильнее усложнив положение.
Нееле купила две разные защитные маски. Белая, с клапаном для дыхания, закрывала только нос и рот. Она выглядела дешево и не слишком надежно. В описании она называлась «фильтром от мелкой пыли».
Конечно, Юстус предпочел бы черную сплошную маску. Она использовалась в качестве защиты не только при автомобильной лакировке, но могла выдерживать и более тяжелые атаки на дыхательные пути.
Одно но: Юстус не мог ее носить.
Пот был лишь физической стороной проблемы. Паническая атака – вот что гораздо хуже. Сердцебиение. Головокружение. Удушье.
Он сорвал маску с головы, повалился на кровать и простонал:
– Нееле. Я не справлюсь.
Она спокойно посмотрела на него, словно уже решила все заранее, и сказала:
– Маска тебя защитит. Нам все равно придется открыть пузырьки…
– Да, черт подери! – закричал он и ударил себя ладонью по лбу. – Головой я все понимаю. Но это мне не помогает. Я не справлюсь. Я задыхаюсь, когда надеваю эту штуку!
– Нет, – сказала она, – Юстус, ты не задыхаешься. Ты просто боишься задохнуться.
Он вскочил и побежал в ванную. Нужно было снять липкую одежду и принять душ.
По дороге в душ он споткнулся о чемодан и, подняв руки, закричал:
– Да-да-да, знаю, что ты хочешь сказать! Я – полный провал. Ты заслуживаешь лучшего мужа, а я совсем не похож на героя.
Он исчез в ванной, и Нееле решила, что в крайнем случае сделает все одна.
Она чувствовала себя ловкой. Сильной. Она знала, что отныне главной будет она. Всегда! Юстус никогда не сможет этого изменить. Теперь она станет королевой.
Эта мысль ей понравилась. Она натянула противогаз с таким важным видом, будто это корона.
Нееле стояла в спальне, перед большим зеркалом. Она себе нравилась. Она гордилась собой. Да, черт подери, этот мир был с ней не слишком приветлив, но теперь они все заплатят.
Она чувствовала себя бессовестной, и это было удивительно приятно. Слабость мужа делала ее сильнее.
Она смотрела на себя в зеркало, как на чужого человека. Противогаз облегчал задачу. Это была не просто одежда, нет, эта жутковатая маска меняла ее полностью, превращая из жертвы – в преступника.
Женщина в зеркале, обретшая вместе с черным противогазом нечто демоническое, не знала преград, запретов, угрызений совести. Она была свободна и ощущала возбуждение, которое не жаждало немедленного удовлетворения, но было гораздо глубже. Жизненную энергию. Жажду быть собой.
Да, женщина в зеркале ей определенно нравилась. Она больше не была косулей, но стала охотником.
Она глубоко вдохнула отфильтрованный воздух и почувствовала, как от восторга по коже пробежали мурашки.
Теперь он знала, что на самом деле слабым полом были мужчины.
Уббо Гейде слишком устал, чтобы бодрствовать, но был слишком возбужден, чтобы заснуть. Он пребывал в состоянии, которое его супруга охарактеризовала как «между отливом и приливом».
Его первая книга о нераскрытых уголовных делах вдруг показалась ему лживой. Он был так горд, когда она вышла, что не мог выпустить ее из рук, все время находил новую причину пролистать и перечитать ее. В первые дни он не мог находиться в помещении, если в нем не было книги. Он везде носил ее с собой, как карманный нож и марципанового тюленя.
Но теперь радость от книги померкла. Пресный привкус житейской лжи все испортил. Он больше не мог получать удовольствия, даже глядя на море. Чай утратил свой вкус, а когда он смотрел на жену, любовь к которой сохранил за все эти годы, его терзало чувство, что он ее жестоко разочаровал. Он больше не хотел быть человеком, которым стал.
Уббо не знал, как расскажет обо всем своей дочери, Инзе, и расскажет ли вообще. «Я не могу постоять за собственные убеждения», – подумал он и сразу оценил иронию – ведь он прикован к коляске.
– Я совершил непростительную ошибку, – сказал он скорее себе, чем Кароле.
Она уже не знала, в который раз он повторяет эту фразу. Он твердил ее, словно тибетскую мантру.
– Все люди совершают ошибки, – сказала она. – Ведь это делает нас людьми, иначе мы были бы богами, – она посмотрела на потолок, словно могла разглядеть сквозь него небо. – И я уже давно задаюсь вопросом, настолько ли они безупречны там, наверху.
Уббо простонал:
– Я должен поговорить с Анной Катриной. Я расскажу ей все, что знаю, и она сама примет решение.
– И вызовешь тем самым катастрофу или предотвратишь ее? – критически спросила Карола.
– Не знаю. Кто может сегодня сказать, что хорошо, а что плохо? Тогда я решил, что не стану рассказывать Анне Катрине, что убийца ее отца жив. Это было неправильно. Я поставил себя выше ее. Она мне этого не простит.
– Ты хотел уберечь ее от ошибки. Она бы убила его… Во всяком случае, ты так думаешь.
Уббо взял жену за руку. Его растрогало, что спустя все эти годы она по-прежнему твердо стоит на его стороне и защищает даже от себя и собственных темных мыслей.
Потом он попросил:
– Принеси мне телефонный аппарат, – и тихо добавил: – Пожалуйста.
Он так очаровательно старомоден, подумала Карола. По-прежнему называет мобильный «телефонным аппаратом».
Она посмотрела на часы.
– Ты знаешь, что уже поздно?
Он пробормотал:
– Надеюсь, еще не слишком поздно.
Веллер сидел на полу у себя на кухне. Пока кофемашина выплевывала двойной эспрессо в остфризскую кружку, он наблюдал за реакцией друзей на «Фейсбуке» на его запрос о поиске и уточнял его.
Конечно, он мог сесть за письменный стол или на диван в гостиной. Но ему не хотелось наслаждаться удобством, пока его жена, возможно, находилась в крайне неуютном положении. Он считал это неподобающим.
Было почти четыре часа утра. Несколько человек в «Фейсбуке» приняли объявление за шутку и написали, что тоже нередко ищут по ночам своих жен.
Коллега из Саарбрюккена оставил сообщение:
«Кажется, я ее видел. Ехала по Ляйдингеру с каким-то байкером. Была в прекрасном настроении и сказала, что сыта по горло семейной жизнью, пропади она пропадом».
Еще один друг с «Фейсбука» написал, что как раз живет в Ляйдингере, причем прямо рядом с парочкой. Он спрашивал, религиозна ли Анна Катрина.
«При чем тут религия?» – спросил Тарзан 12.
«Ну, они громко занимаются любовью и мешают ему спать, а она постоянно кричит: «О, Боже! О, Боже!»
Веллер засомневался, что розыск Анны Катрины через «Фейсбук» был правильным решением.
Пока остывал эспрессо, он написал:
«Черт подери, это не смешно! Мы правда волнуемся».
Раздалась песня «Пираты, вперед!». Веллер схватился за телефон. Ему нравилась эта мелодия. Каждый раз, когда раздавался голос Беттины Гёшль, он надеялся, что звонит Анна Катрина.
Уббо Гейде говорил очень взволнованно.
– Франк, я не дозвонился до Анны Катрины. Но мне нужно объяснить ей…
Веллер сглотнул. Коротко подумав, он беспощадно рассказал Уббо Гейде всю правду.
Уббо не перебивал Веллера. Иногда он издавал звуки, словно у него насморк и нужно высморкаться. Веллер представил, что он плачет.
Когда Веллер закончил свой рассказ словами «Такие дела, шеф», Уббо сказал таким тоном, будто он действительно еще шеф:
– Профессора Лемпински я знаю. Несколько лет назад он подозревался в покупке детской порнографии. По некоторым данным, искал фотографии мальчика, который проходил у него лечение. Лемпински утверждал, что хотел лишь помочь ребенку. Сомнительное дело. Тогда мы его замяли. Отчасти для того, чтобы защитить ребенка и все учреждение. С тех пор Лемпински у нас в долгу.
Прекрасное иносказание для слова «осведомитель». Люди в долгу у полиции были повсюду. Таксисты, владельцы ресторанов – список длинный. Периодически они давали подсказки и важные намеки. Но одолжения в виде врачебного заключения не входили в обычную практику. Особенно – ложные.
– Хочешь сказать, теперь они могут на него давить? – догадался Веллер.
Уббо Гейде ответил:
– А как иначе? Или кто-то всерьез верит, что Анне Катрине нужно в психушку?
Веллер заметил, что внутренне он уже стоит перед старым шефом навытяжку и очень благодарен, что тот наконец взял ситуацию в свои руки.
– Что ты предлагаешь Уббо?
– Я думал, – ответил Уббо Гейде, – что оставил после себя отлаженное, хорошо работающее предприятие. Очевидно, это не так. Было слишком много скелетов в шкафу, которых я не хотел замечать. Утром я с первым же самолетом приеду на материк.
– А потом?
– Мы снова приведем лавочку в порядок.
Анна Катрина смогла поднять руку. Она видела, как рука болтается перед ней, но ее не чувствовала. Рука словно висела на нитках.
Ей приходилось прикладывать колоссальные усилия, чтобы двигаться. Она представляла, что направляет желание, даже просьбу, в центральный пункт управления телом. Оттуда все передавалось кукловоду, который тянул за нити и двигал рукой.
Она знала, что это не так, но образ помогал.
Кукловод даже с ней разговаривал и в целом был весьма мил.