— Им не нужен старший брат. В отце они нуждаются сильнее. — Она снова шмыгнула носом. — Вот дерьмо! Надеюсь, что я ничего не подцепила. Понимаешь, Джим, такой расширенной семьи, как наша, им мало. Боже, сколько раз я мечтала об этом, но уже с самого начала стало ясно, что этого никогда не хватит! Каждому ребенку нужен собственный родитель — свой человек, на которого он может положиться. У нас есть такие люди, не удивляйся. Мы не смешиваем понятия «родительство» и «собственность». Присмотрись: здесь есть Джек и Дав, Няня Айви и Маленькая Айви, и Кэти, Берди и Тина, и Мышка, и другие. Детям нужны все мы. Мы отдаем им себя целиком и даже немного больше.
— Не думаю, что я готов к этому, — осторожно заметил я.
— Согласна, но я не стала бы тебя останавливать, если бы ты настаивал. Ведь я могу ошибаться.
— Ладно, что я должен делать?
— Сколько у тебя комнат?
— Три спальни, кабинет, гостиная…
— Вполне достаточно. Хорошо, я согласна. У нас не хватает кроватей. Ты заберешь Алека, Холли и Томми к себе. Пусть пока живут по общему распорядку. Несколько дней не пытайся быть им ни братом, ни отцом, просто посмотри, что это значит — отвечать за них. Детям скажешь, что это временно. Попробуй это на вкус — путь к отступлению остается. Дети понимают, что такое «временно», и не привяжутся к тебе, пока им не скажут, что все устроилось. Во всяком случае, сильно не привяжутся. За неделю — максимум за две — сам поймешь, можешь ты стать родителем или нет. Не думаю, что это травмирует детей, а уж тебе точно больно не будет.
— Я не беру на себя никакой ответственности, правильно я понимаю?
— Ни малейшей. Но если решишь остаться, тогда уж ответственности будет с избытком. Тогда от тебя будут ожидать, что ты усыновишь и удочеришь их.
— Если я решу остаться?
— Джим, если ты решишь, что не можешь или не хочешь стать родителем, тебе нет смысла оставаться в Семье, согласен? Ведь ты знаешь наши цели. Мы ждали, когда ты притрешься к нам, — вот удобный случай. В противном случае отчаливай и освобождай место, договорились? Ты мне нравишься, но дело важнее.
Мне было больно это слышать. Некоторое время я смотрел на свои ботинки, которые не мешало почистить. А, ладно.
— Хорошо.
— Хочешь еще лимонаду?
— Угу, только мед приторный.
— Не размешивай.
— Би-Джей. — Да?
— Куда могут отослать Алека? Она задумчиво поцыкала зубом.
— Есть одно место для безнадежных детей. Для диких.
— Диких?
— Тех, что одичали, как Тарзан или Маугли. Только тем двоим повезло: за Тарзаном ухаживали обезьяны, а Маугли воспитали волки, — к тому же в сказках все кончается хорошо. В реальной же жизни дикие дети обделены, поэтому в них остается слишком мало от человека. Они — животные в человеческом облике. Их никогда не научить говорить, и они никогда не захотят учиться: окно для обучения в них закрыто. Они не могут ходить прямо — их тела утратили такую способность. И способность логически мыслить у них снижена. Они не доверяют людям; часто страдают серьезными нарушениями осанки, авитаминозами и так далее. Обычно они долго не живут. — Она снова поцыкала зубом. — Ну и конечно, среди них есть больные кататонией, аутизмом, сумасшедшие с устойчивыми нарушениями психики, находящиеся в шоке.
— Но их не запирают в сумасшедший дом?
— Нет, конечно, не запирают. — Ее голос прозвучал странно. — О них заботятся.
— Ну, слава Богу… — Тут до меня дошла странность ее тона. — Погоди, как о них заботятся? Даже у нас не хватает рук…
— О них заботятся, Джим. — Она сделала паузу и продолжала более тихим голосом: — Помнишь, как в Сан-Диего и Лос-Анджелесе закрыли зоопарки и заказники?
— Да, не хватало обслуги, но…
— Что тогда сделали со львами?
— Усыпили; не было другого выхода…
— Правильно. Потому что за ними некому было ухаживать, и зверям пришлось бы заботиться самим о себе. — Би-Джей поставила стакан на стол, поднялась и убрала остатки лимонада в маленький холодильник. — Более гуманного выхода они не придумали, — пробормотала она. — Сволочи.
Леди с Мадагаскара, очень дама чудная,
На нос сумку надевала, зачем, я не знаю.
И, кажись, бутылку виски
Прятала под сиськой.
Впрочем, стойте здесь, я сбегаю узнаю.
33 ТЕМНЫЕ МЕСТА
Дети — единственное меньшинство, которое вырастает в своих собственных угнетателей.
Холли упала и ободрала себе коленку. Она сдержала слезы, изо всех сил стараясь не разреветься, и быстро вскочила на ноги, как будто ничего не случилось. Меня она не заметила, утерла нос и пошла дальше, слегка прихрамывая.
— Эй, хромоножка, — позвал я.
Девочка удивленно повернулась. Она и не подозревала, что я здесь.
— С тобой все в порядке? — Угу. Холли убрала волосы, падавшие на глаза. На лице ее застыло выражение, какое бывает у детей, остановленных взрослыми и ждущих, когда их отпустят заниматься дальше ребячьими делами.
— О-о! — протянул я. — У Би-Джей осталось малиновое мороженое, и я подумал: не предложить ли тебе полакомиться им вместе со мной?
Она отрицательно мотнула головой. В глазах застыли слезы. Я видел, как хочется девочке расплакаться или, по крайней мере, прижаться к кому-нибудь, но она была слишком гордой, чтобы признаться в этом.
Положив мотыгу — я окучивал помидоры, — я присел перед ней на корточки.
— Что случилось, малышка?
— Ничего.
— Ты меня обнимешь? Она снова мотнула головой.
— Ладно. — Иногда лучше всего ничего не предпринимать. — Ты мне не поможешь?
Она шмыгнула носом и кивнула.
— Отлично. Пойди и возьми такую же мотыгу. — Я поднял и показал ей свою.
— А где они лежат?
— Вон в том сарае. Холли повернулась. — А…
— Пойди и возьми. Она колебалась.
— Ну, иди.
Девочка хотела что-то сказать, но лишь покачала головой.
— Что с тобой? — спросил я.
Она промолчала и нехотя потащилась к сараю; по мере приближения к нему она шла все медленнее и медленнее и перед открытой дверью остановилась, глядя внутрь. Даже издали было заметно, как она дрожит, — В чем дело?
— Там темно! — сказала она.
По тому, как она это сказала, я понял, что для нее это было больше чем просто темнота.
Во мне нарастало раздражение. Хотелось прикрикнуть на нее, но я вовремя остановился. Что-то здесь не так.
— Холли!
Она не слышала меня, стояла и не отрываясь смотрела внутрь, как загипнотизированная птичка. Какую змею она там видела?
— Холли!
Ее начало трясти.
Сработали мои армейские рефлексы: я пригнулся и бросился вперед, но не прямо, а забирая в сторону и держа на всякий случай наготове мотыгу.
В сарае никого не оказалось. Я не знал, радоваться мне или расстраиваться.
Я повернулся к Холли. Она почти что впала в кататонию. Отшвырнув в сторону мотыгу, я упал перед ней на колени и схватил за плечи — она одеревенела.
— Холли? Никакого ответа.
— Что за?..
Я обнял ее, крепко прижав к груди, поднял и понес прочь от сарая, за дом, чтобы она вообще его не видела. Однако девочка по-прежнему не расслаблялась.
— Успокойся, Холли, все уже хорошо. Джим с тобой. — Я присел на каменный заборчик, отделявший заасфальтированный внутренний дворик. Посадив ее на колени и обхватив покрепче, я успокаивал ее как умел: — Все хорошо, миленькая, все хорошо. Большой Джим с тобой. Все в порядке.
Она что-то пробормотала.
— Что ты говоришь?
— Простите, — всхлипывала она. — Пожалуйста, не бейте меня.
— Что? Я и не собираюсь.
— Я больше не буду. Честное слово.
— Послушай, детка… Все хорошо. Я — Джим, ты помнишь? — Она все еще цепенела от страха. Я отодвинул ее, чтобы она могла рассмотреть мое лицо. — Это же Джим, большой некрасивый Джим. Ты помнишь меня?
Она моргнула и ошеломленно уставилась на меня.
А потом не выдержала и разрыдалась.
Она забралась обратно ко мне на колени, я прижал ее к груди, и гладил по голове, и покачивал, и не переставая говорил, что все будет хорошо. Я обнимал ее, я любил ее, я дал ей выплакаться у меня на груди. Холли тихонько всхлипывала, время от времени икая. Теперь она не пыталась сдержаться. Один раз она было вытерла слезы, но я снова прижал ее к груди и велел выплакать все.
— Не удерживай их, моя радость, пусть все они вытекут. Это легче, чем носить их с собой повсюду. Плачь, Холли, плачь, моя девочка.
Постепенно всхлипывания стали затихать, и девочка безвольно обмякла в моих руках — крошечный тряпичный человечек, такой худой, такой ужасно худой и маленький.
Какая она хрупкая!
Не вставая с забора, я осторожно, едва дыша, устроился поудобнее; ее руки сразу же напряглись и обхватили меня.
Наконец она заговорила: — Я так испугалась.
— Знаю, — сказал я. — Я видел.
— Но теперь я не боюсь.
— Ты хорошая девочка, — И погладил Холли по голове.
— Когда ты со мной, я не боюсь.
— М-м, ты вообще не должна больше бояться. Она шмыгнула носом и вытерла его о мою рубашку.
— Я думала, что ты уходишь.
— Нет, я никуда не уйду, пока нужен тебе.
— Но я подумала…
— Ш-ш-ш. — Я обнял ее. — Как же я могу бросить такую красивую и такую хорошую девочку? Но это была ложь.
Как я мог обещать такое ребенку, когда нарушал каждое свое второе слово?
Дезертировал из армии, предал Джейсона и Племя. Не очень-то хороший тянется за мной след. Я могу предать и этих детей, не успеет петух трижды прокукарекать. Тем более что есть хороший повод.
Холли отдыхала, положив голову мне на грудь и вцепившись в мою руку. Бедный глупенький ребенок, она верила в меня больше, чем я сам. О черт!
Погладив ее волосы, я вспомнил, как мы любили детей в племени Джейсона. Или не любили? Мы сделали их маленькими рабами. Мы заставляли их прислуживать за столом, мыть посуду, стирать, мыть полы, спать с нами, оправдывая все это тем, что якобы «воспитываем в них ответственность».