ие. Что сулит выживание? Дальнейшие мучения? Что вы получите от служения? Этому будет посвящена остальная часть тренировки.
Форман отпустил мои плечи и шагнул к краю платформы.
— И еще одна вещь. Я подразумевал ее, когда говорил: «Не обманывайте себя». Я не лгал вам. Процесс не закончен. Он продолжается до тех пор, пока вы живы. Я не вводил вас в заблуждение. Вы сами сбивали себя с правильного пути. Я лишь сказал: «Я выстрелю из пистолета. Процесс будет продолжаться, пока Маккарти не умрет». Я никогда не утверждал, что Маккарти умрет сегодня, но вы все были настолько скованы своим традиционным мышлением, озабочены исключительно выживанием, что увидели ложные связи, которых не было. Да, я намеренно сыграл на этих ложных связях — я позволил вам считать, будто знаю, о чем вы думаете. Но обратите внимание: вы меня не слушали. Если бы хоть один из вас внимательно прислушался к тому, что я говорил, нам бы пришлось пойти совсем другим путем. Некоторые из вас собираются до своего смертного часа помнить, как я сыграл с ними злую шутку. Не попадайтесь в эту ловушку! Тогда вы упустите смысл всего упражнения. Вы по-прежнему находитесь в «Процессе выживания». Он продолжается, пока вы не умрете.
Поднялся лес машущих рук, но Форман сначала повернулся ко мне.
— Маккарти, что вы чувствуете? Я расхохотался.
— Я растерян. Хочу сказать, что почти приготовился к смерти. Я уже начал… Сам не знаю, что я начал. Я чувствую себя последним кретином. — Я хохотал и не мог остановиться. — Наверное, я должен испытывать такую, черт бы ее побрал, злобу, что захочу свернуть вам шею — но в то же время мне очень хорошо. Знаете, что я сейчас чувствую? Я чувствую себя более живым, чем когда-либо в своей жизни!
По моим щекам побежали слезы. Форман нагнулся и похлопал меня по руке.
— Вы знаете, что я чувствую? — захлебывался я. — Я испытываю все возможные чувства, все сразу. Радость, бодрость, легкость — и печаль, о Боже, я так несчастен, — и страх, и отчаяние, что смерть так цепко держала меня в своих лапах, и злобу, и ярость из-за того, что вы довели меня до этого. И… о Господи, это невыносимо!
Форман держал меня за руку.
— Все правильно, Джим, все хорошо. Сейчас ты испытываешь ярость рождения. Ты никогда не замечал, как злятся дети, когда они появляются на свет? Вглядись в их лица. Сейчас то же самое происходит с тобой. И все смешано с любопытством, удивлением и радостью — точно так же, как у младенцев. Ты в порядке. С тобой все хорошо.
Я ненавидел его и любил.
Почти как Джейсона.
Но это было другое чувство.
Потому что здесь в богов играли мы — а не черви. Это было нечто большее. Форман и я спустились с помоста, и мы все уселись на пол и стали разговаривать. Мы говорили об ответственности человеческих существ друг перед другом и о том, каково находиться в ловушке своего тела.
Мы говорили о том, о чем действительно хотели говорить.
И я знаю, что сейчас это звучит глупо и слезливо — но под всем этим мы начали обнаруживать, как заботимся и даже любим друг друга.
Не так, как большинство людей понимают любовь, но тем не менее любим.
Салли-Джо вела курс сексуальной коррекции.
Она велела студентам достигнуть эрекции.
"Корешок мне суньте в рот,
Двиньте к югу и наоборот
— Чувству пространства посвящается лекция".
Занятия, что вела она в этой школе,
Были чуть более чем недозволенные:
"Влейте мне с исподу
Ложку клеверного меду
И булки мои месите, я не чувствую боли.
Потом получше завернитесь в одеяло.
Я сяду сверху, и чтоб у вас стояло.
Я на вас надену ради смеха
Украшенье с перьями и мехом
И стану задом ерзать как попало.
Теперь, когда пальцы у вас липкие,
Завяжите меня в узелки гибкие,
Ну-ка, жару поддайте,
За титьки меня пощипайте,
А сейчас мы с вами прилипнем.
Забудьте о кнуте и наморднике,
Закажите себе, греховники,
Чистого вазелина,
И батут из резины,
И другую сбрую у шорника.
А теперь, когда пружины скрипят
И начинаю я потихоньку стонать,
Слезьте с моего брюха
И вложите мне в ухо,
Я послушаю, что он хочет сказать".
"Я не знаю, сколько это может стоить,
— Сказал студент, себя не в силах успокоить.
За какие такие провинности
Я лишился невинности?
Хотя, честно сказать, того это стоит!"
65 ГРЯЗНЫЕ ЛИМЕРИКИ
Не удивительно ли, как много могут получить два человека, просто сияв свою одежду?
Разумеется, мы закончили вечер в постели.
Она распустила свои темно-рыжие волосы, и они водопадом заструились по ее плечам. Она сняла блузку и бюстгальтер, и я увидел, какая жемчужно-гладкая у нее кожа. Ее груди были розовые и твердые. Она сняла трусики, и я начал давиться от смеха: попку покрывали веснушки.
У нее были самые ДЛИННЫЕ ноги.
Я не возражал бы провести между ними остаток жизни.
Она пустила меня в постель и в свое тело. Я вообще перестал думать и отдался течению. Я растворился в веснушчатом розовом лице, в нежных красных поцелуях.
Лиз была алым океаном, штормовым, волнистым. Меня поднимало на гребень и опускало вниз. Я чувствовал себя как человек, застигнутый ураганом. Мое сердце билось как сумасшедшее. Я мог умереть прямо сейчас. но это ничего не значило. Приподнявшись, я согнул ее колени, прижал их к ее груди и продвинулся еще глубже. Она обвила меня ногами и начала задыхаться, смеяться и плакать. Когда она кончила, по ее телу пробежала легкая дрожь наслаждения, а потом она сжала меня еще сильнее, обняла еще крепче, и держала, и держала. Я чувствовал, как она содрогается и трепещет подо мной, вокруг меня, и я взорвался в нее.
А потом мы обрушились друг на друга и перекатились на бок. Я по-прежнему оставался в ней.
Я разрешил себе заглянуть в ее глаза. Они сияли.
— Привет, — сказала она.
— Привет, — ответил я.
Мы лежали и глубоко дышали.
— Теперь я знаю, — засмеялся я.
— Что знаешь?
— Каково это — поиметь полковника. Раньше мне всегда приходилось пускаться в обход.
Она расхохоталась.
— Поверь мне, поиметь капитана гораздо забавнее.
— В самом деле?
— Будь уверен. Сам увидишь, когда станешь полковником, — М-м, я люблю, когда ты говоришь гадости. — Я сменил позу, она улыбнулась. — Теперь скажи: «Генерал».
— Бригадный, — прошептала она.
— О, я не могу. Она усмехнулась.
— Хочешь знать одну вещь?
— Какую?
— Я искал тебя.
— Я тебя тоже.
— Ты хочешь сказать, что я был не просто пристанищем на одну ночь?
— Нет, был, но кто сказал, что пристанища на одну ночь не могут быть приятными и нежными? И не обязательно влюбляться,
— Беда в том. что я-то как раз влюбился.
— М-м. — Она помолчала. — Вот уж не думала, что ты вернешься с задания.
— Никто не думал. — Я повернулся, чтобы можно было смотреть ей прямо в лицо. — Знаешь, я часто представлял себе, как это выглядит — заниматься с тобой любовью.
— Правда? — Ее голос смягчился. — Ну и что ты представлял?
— М-м… — Я старался вспомнить, но не смог и снова засмеялся.
— Что?
— Я забыл.
— Нет, не забыл. Просто не хочешь говорить.
— Честно, забыл.
— Капитан, я могу вам приказать.
— Полковник, все, что я могу рассказать, обернется для меня большими неприятностями.
— Тогда я приказываю рассказать.
— Нет, сэр!
Она перекатила меня на спину и оказалась сверху. Она была удивительно сильной.
— В чем это ты не хочешь признаваться? Говори! — Увидев выражение, мелькнувшее на моем лице, она набросилась на меня. — Вот оно! Говори.
— Я люблю тебя.
Она моргнула.
— Что ты сказал?
— Я люблю тебя. Видишь, я же говорил, что мне это принесет одни неприятности.
Она шмыгнула носом, сдерживая слезы.
— Нет… просто… ты застиг меня врасплох. — Она снова шмыгнула. — В армии неодобрительно смотрят на капитанов, которые влюбляются в своих полковников. И между прочим, на тех, что спят с ними, тоже. Я догадываюсь почему. — Она улыбнулась сквозь слезы. — Наверное, вид плачущего начальника подрывает боевой дух.
Я притянул ее к себе и поцеловал. Ей стало хорошо, и мне тоже.
Отстранившись, я посмотрел ей в лицо и сказал: — Понимаешь, это правда. Я действительно люблю тебя. И ты приказала мне сказать об этом.
— Знаю. Мне надо винить себя.
— За что?
Она мотнула головой, и ее рыжие волосы накрыли нас обоих.
— Не обращай внимания.
— Нет, продолжай…
Она снова мотнула головой.
— На этот раз я приказываю.
Она посмотрела на меня с ехидным самодовольством.
— Ты не можешь мне приказывать. Я выше по чину.
— Ты не хочешь снять свой чин в постели?
— Зачем?
— Ну, для одной вещи… — Теперь я смотрел на нее сверху вниз. — Ты сняла мундир. Откуда я знаю, что ты полковник?
— Я трахаюсь, как полковник, — чопорно заявила она.
— Для меня это пустой звук. Я никогда не трахался с другими полковниками.
— Ты хочешь, чтобы я подождала, пока ты это сделаешь?
— Нет, я хочу, чтобы ты ответила на вопрос.
— Какой вопрос?
— Которого ты пытаешься избежать. Чего ты не хочешь говорить? Я признался, теперь твоя очередь.
Она увидела, что я не шучу, и ее глаза стали печальными.
— Я тоже люблю тебя.
— Правда?
— Угу.
У меня от изумления открылся рот. Она взяла меня за подбородок и закрыла его.
— Правда, — прошептала она.
— Я… я… — Теперь наступил мой черед волноваться. Рот снова открылся, и оттуда выскочило: — Почему?..
— Убей меня, но если бы мне требовался любовник, то, вероятно, хуже тебя не найти.
— Спасибо.
— Нет, слушай. — Она прижала палец к моим губам. — Джим, ты один из самых сердечных, самых искренних и самых преданных мужчин, которых мне доводилось встречать…