— В день гибели, как вы помните, — продолжал Роман, — Ельник был задействован в спектакле «Додо». В нём он играл птицу. А птицы часов не носят. Поэтому перед спектаклем Сергей Миронович снял их и оставил на столике в гримёрной. Юлька, узнав о гибели возлюбленного, тайком взяла их на память. О чём поведала квартирантке. Часы у Юльки и часы на обрывке фотографии тождественны, — ехидно хмыкнул Васенко, — всё элементарно Ватсон.
— В связи с этим, что ты предполагаешь, Холмс? — поинтересовалась Ольга.
— Фотографии в почтовом ящике для чего? Шантаж! Её кто-то шантажировал или собирался шантажировать. Кто не знаю. Думаю, Уварова. Иначе она бы к ней не ворвалась в палату. Юлька росла в убогой семье и выйдя замуж за Ельника, думала, что вынырнет из болота, а оказалось совсем, совсем наоборот… Мало того, Уварова планировала топить её дальше. Затоптать так, чтобы головы не подняла. В театре все знали о разводе Ельника с женой. Наш герой сам об этом раззвонил. Посему вдовой назначили Юльку. Ясно, что Любовь Петровна не могла этого перенести. Те, кто был на кладбище рассказывали, как Уварова вела себя на похоронах: с удовольствием выслушивала соболезнования, плакала навзрыд, смеялась невпопад, изображала истерику. В общем, показывала все атрибуты горя настоящей вдовы. Как оказалась она таковой и была. Вернёмся к фотографиям… Думаю в свете информации, почерпнутой господином подполковником у Галиулина, Любовь Петровна намерена была использовать Юльку в банном деле. Кадры-то поредели. Не думаю, что студентки Ельника без него захотели бы продолжать бизнес педагога. Стрёмно как-то…
Исаичев опустился пониже в кресле, почти лёг, скрестил руки на груди, и смежив веки, произнёс раздумчиво:
— Согла-а-асен. Ельник и Уварова организовали преступную группу: они подкладывали девчонок, под богатых облечённых властью мужиков, а потом шантажировали и тех и других. Ельник обольщал и набирал компромат. Уварова принуждала и собирала бабло.
— Вывод, ребятки, однозначный, — подвела итог Ольга, — теперь понятно откуда у этой пары средства на приобретение недвижимости. Круг подозреваемых расширяется. Думаю, его «курочки-студентки» не все с удовольствием исполняли роль жриц любви.
Роман одним рывком вырвал тело из мягкого кресла и пошёл по комнате размахивая руками:
— Ну мы влипли! Получается его могли хлопнуть его же студентки или студенты, коих он заставлял на себя работать. Вы себе представляете объём разработок? Ельник преподавал на театральном факультете семь лет! Кошмар! Мы до пенсии будем копаться…
Исайчев тоже покинул кресло, подошёл к изящному резному буфету, достал из его недр пузатую бутылку коньяка и три тонкие хрустальные рюмочки, предложил:
— Давайте, други мои, выпьем за ту тропку, по которой мы побежим и найдём, наконец, злодея. Она сейчас у нас чуток прорезалась сквозь заросли чертополоха.
— Смотрите, что получается, — сказала Ольга, принимая из рук мужа рюмку, — в группе Ельника четырнадцать-пятнадцать студентов. Больше они не набирают. Мастер ведёт группу от начала до конца. За семь лет — это больше ста человек. Я не думаю, что Сергей Миронович рисковал привлекать студентов из других групп. Можно, как водится, и голой задницей в сугроб. Из всей этой массы надо выделить тех, кто остался в Сартовских театрах, а их в городе два — театр драмы и юного зрителя. Изымаем также обиженных, которых отчислили по разным причинам и первокурсников. Они у Ельника только начали учиться. Мэтр пристраивал к своему бизнесу только старшеньких, чтобы попользоваться и сразу распихать кого куда. Мальчишек с нормальной ориентацией тоже отметаем. Они за такое предложение убить могут. Тут же на месте. Эти не пойдут гайки отвинчивать. По моим предположениям остаются здешние и выпускная группа, а это около десяти… Давайте выпьем за то, чтобы их не было больше!
— Начнём с пристрастного разговора с теми, кто остался в местных театрах, — предложил Роман.
— И с той якобы старушки, что вызвала мои подозрения, — добавил Исайчев.
Компаньоны чокнулись и звон их рюмок совпал со звонкого сотового телефона в кармане у Ольги. Звонила Мила Венгерова.
— Ольга Анатольевна, не знаю какой сейчас для вас вечер, для меня недобрый. Уварова требует встречи. Настойчиво требует…
— Когда?!
— Завтра. Место она укажет сама. Предупредила, если я не соглашусь, будет хуже. Почему хуже не поняла. Мне сейчас, в общем-то, не очень и неплохо. Мои проблемы, так или иначе, разрешились. Но тон был убедительным. Я согласилась.
— Правильно. — Одобрила Ольга. — Можно мы к вам подъедем и всё обсудим.
— Ой, не надо! — испуганно воскликнула Венгерова, — она может наблюдать за моими калитками или кого-нибудь попросит за ними наблюдать
Уварова предупредила: о нашей встрече никто не должен знать. Есть в особняке потайной ход, он позволит выйти на соседнюю улицу. Как стемнеет приеду.
Венгерова приехала ближе к часу ночи. Исайчев передал ей миниатюрные диктофоны, сразу два на всякий случай. Все вместе они проработали несколько вариантов причин, по которым Уварова решила встретиться с бывшей любовницей мужа. Прикинули места, в которых может состояться встреча. Остановились на одном из дорогих ресторанов Сартова. Уварова патологическая жадина и, вероятно, захочет выудить из Венгеровой приличную сумму хотя бы за обед.
В девять часов утра в домофон Венгеровой позвонили.
По лицу на экране домофона Венгерова поняла: её непрошеная гостья настроена решительно. Любовь Петровна, глядя в камеру, без предисловия заявила:
— Не будем откладывать разговор в дальний ящик. Так, что открывай ворота к тебе пришла шестая рота, — игриво пропела гостья. — Говорить решила у тебя в хоромах. Не боись! Я одна.
Любовь Петровна вошла в гостиную бодрым шагом, не смущаясь, осмотрелась.
— Богато живёшь! Вот, оказывается, где мой Сергуня на шёлковых перинах ляжки вытягивал? Ну что же, ему позавидовать можно…
Мила Венгерова встретила гостью сидя в кресле, и молча с любопытством наблюдала, как та по-хозяйски разглядывает убранство дома. Как прищуриваясь, всматривается в тщательно вымытые стёкла резных шкафов гостиной, как восхищённо цокает языком, увидев итальянский тончайшего фарфора сервиз, как крутит в руках редкие коллекционные костяные фигурки, как перемещается по гостиной пробуя пятой точкой мягкость каждого кресла и дивана, как проверяет качество персидского ковра, завернув уголок. Мила наблюдала за гостьей без враждебности. Они знали о существовании друг друга не один десяток лет, а виделись может быть раза четыре, когда та приходила за оплатой аренды домика на озере. В зависимости от того, как менялись чувства Милы к Ельнику, менялось и её отношение к его жене. В данный период Венгерова была равнодушна к Любови Уваровой. Она сидела, положив ногу на ногу, расслабившись, ожидала, когда та, наконец, займёт свободное кресло, напротив.
В конце концов, удовлетворив любопытство, Любовь Петровна уселась, откинулась на мягкую спинку и также как хозяйка приняла расслабленную позу. Бесцеремонно разглядывая Милу, спросила:
— Кофеем угостишь гостью? Или на сухую будем говорить?
— А ты гостья? — едва тронув губы улыбкой, спросила Венгерова.
— Ну как знаешь! Я чего пришла-то?
— ?
— Ельника, кормильца моего теперь нет. Голодно стало. Решила заняться фотографией. Хочу с тобой проконсультироваться, в какой лучше журнал послать? Где больше платят? Ты у нас дама со связями, может, подсобишь? Жить, как-то надо. Детишек поднимать. Они, конечно, взрослые, но хуже маленьких: всё мама дай, дай…
— Где фотографии?
Уварова протянула Миле дорогущий последней модели айфон:
— Пальчиком листай, я старалась…
На экране дисплея стояла фотография её интимной сцены с Ельником, далее шли такие же. Мила положила телефон на столик и подтолкнула его к Любови Петровне, спросила брезгливо морщась:
— Ну и какой гонорар ты хочешь?
Уварова, открыла сумочку, вытянула из её нутра перламутровую пудреницу и тюбик с губной помадой. Кокетливо посмотрела в зеркальце, чуть тронула губы помадой и тут же развернула пудреницу стеклом к Венгеровой. На нем красовалась надпись: «100000$»
— Немного за любительские фотографии? — спросила Венгерова, зябко передёрнув плечами.
Реакция собеседницы понравилась Уваровой и она, рассмеявшись детским колокольчиковым смехом, ответила:
— Я пришла в расчёте, что ты по старой дружбе подсобишь, — она на секунду задумалась и добавила, — если не поможешь, я их даром в журналы отдам. Может, прославлюсь на старости лет.
— Гарантии?
Любовь Петровна взяла в руки телефон и поводив по дисплею, вновь протянула его хозяйке.
Увидев снимок, Мила замёрзла. Сюжет фото не изменился только вместо неё там была Янка.
— Сука…, — чуть слышно произнесла Венгерова, — убью!
Уварова встала с места и, обойдя кресло хозяйки, остановилась за её спиной. Опираясь локтями на спинку, прошипела, наклоняясь к уху Венгеровой:
— Ты угрозу с записи своих диктофонов сотри, а то как бы самой не сгореть… Конкретно эти фотографии с твоей дочкой хочу продать в журнал за сумму в два раз большую. И если всё получиться, уеду жить в тёплую страну. Здоровье уже не то. Холодно здесь. Говорят, в Австралии всегда лето…
— Почему триста? Ты проси больше… может и больше дадут!
Уварова жеманно пожала плечами:
— Боюсь больше не осилят, пожадничают. Прошу реально. Хотя, конечно, хочется больше. Да, забыла! Вроде в твоём гараже стоит Серёжкин «Лексус»? Отдай его мне сейчас. Ты же понимаешь — я мужнина наследница. Мы ведь с Сергуней так и не развелись. Думали, думали и решили: чего людей на старости лет смешить, пусть всё как есть останется. А ты, верно, надеялась, что он на твоей дочке женится?
Тени под глазами Милы стали чётче и глубже, лицо вмиг осунулось и зачерствело:
— Ещё слово… — процедила она, едва расщепив губы.
Уварова отскочила от кресла и, заслоняясь ладонями, зазвенела радостно: