— Ой не надо! Ой испугалась! — мышиным голоском пропищала Любовь Петровна и поскакала молодецким козликом на своё место. Приняла ту же позу, что и давеча: полностью расслабилась, растеклась по мягким подушкам кресла. — Я о моей машине интересуюсь. Чего она у тебя в гараже место простаивает? Давай заберу. Документы на неё прихватила. Доверенность на вождение быстренько нарисую, бланки есть. Сюда на такси приехала. Хочу уехать на своей тачке.
— Угнали машинку, нету её … — подавляя ярость, ответила Венгерова.
— Нету-у-у? — сделав круглые глаза, воскликнула гостья, — так я в угон подам и место укажу, где машинка может быть. Отдай по-хорошему… очень мне хочется на авто арабских нуворишей домой поехать…
— А ты от своих хотелок не лопнешь? — Венгерова повторила манёвр Уваровой тоже встала и, обойдя кресло, на котором сидела гостья, нагнулась к её уху:
— Попробуй, может что и получиться…
Любовь Петровна повернула голову и, не мигая, взглянула в глаза собеседницы. Теперь они смотрели друг на друга глазами врагов. Уварова, выдержав паузу, изобразила довольную улыбку:
— У меня кишечник работает отлично, переварю. Сроку тебе неделя. И не вздумай шутить, я ведь не одна гонорара жду. Есть специальный человечек. Он на проценте работает и мои интересы ему ближе мамы родной. Открывай калитку хозяйка. Засиделась! Домой пора. За угощение отдельное спасибо! Всё было очень вкусно… — она подняла сжатый кулак и резко выпростала из него средний палец, ернически воскликнула, — да здравствует любовь! — Встала и пошла чеканным шагом к выходу. Точку в разговоре поставила громко, стукнув дверью.
Мила нажала кнопку вмонтированного в подлокотник креста переговорного устройства, приказала:
— Посетительницу не провожать! Сама найдёт выход. Защёлку калитки открыть автоматическим ключом. Лексус из гаража отогнать за город на Кумысную поляну. Там сжечь!
Она подошла к окну, взглядом провожая визитёршу, почувствовала, как внутри загорелся костёр и стало нестерпимо больно. Во рту появился горький привкус ржавого железа, подумала: «Получается не было у неё с Серёжкой даже маленького периода любви. Был период страсти, период безнадёги, период равнодушия, период презрения, а периода любви не было. Ей казалось, когда она вернулась из Сибири, что был. Получается, для него всё было просто фотосессией». Вспомнила, как в день его гибели, в театре, поняв, что его больше нет, она не смогла, как все вскочить, побежать, закричать! Не смогла! Отнялись ноги. Зрители ушли, а она так и сидела одна в пустом зале до самого рассвета. Её не трогали, понимали — потеряла любимого человека.
Шальная мысль ударила плетью: «Кого? Кого? Не было никогда на свете этого человека. А если не было? То… и любви никакой не было…»
Мила увидела, как Уварова, будто девочка, подпрыгивая и болтая сумочкой, идёт по выложенной диким камнем дорожке. Остановилась у бассейна. Из его подножия, засыпанного морской галькой, выудила самый большой камень. Обернулась и, заметив в окне первого этажа Венгерову, бросила его прямо в неё. Попала! Попала на уровне лица! Стекло звякнуло, но не разбилось. Мила не любила решёток, поэтому на окнах стёкла ставила особенные, непробиваемые. Она отшатнулась, отступила на шаг и вдруг почувствовала слабость в ногах, села на пол там, где стояла. Через секунду потеряла сознание.
На вызов прислуги приехал домашний доктор. Он диагностировал сильнейший спазм сосудов головного мозга. Рекомендовал вместе с лекарствами покой и, хотя бы два дня постельного режима.
— Лихо! — резюмировал Роман, прослушав вместе с Михаилом и Ольгой разговор двух дам. — Лихо! Ну чему мы удивляемся? Опыт шантажа у супруги Ельника ого-го какой! Она предвидела, что её будут записывать и не сказала ни одного лишнего слова.
Компаньоны сидели в креслах у постели Венгеровой. Мила выглядела неважно. Тёмные круги под глазами говорили о бессоннице, тяжеловесность движений о слабости, выражение лица об общей апатии.
— Что вы собираетесь делать? — спросил Исайчев.
— Платить! Что я ещё могу. Моя честь на этих фотографиях. За плечами достаточная жизнь. Что в ней только не было. Позора не было! Янку подставлять не могу… Может, надо просто убить стерву и поставить точку.
— Убьёте — сядете, — спокойно произнесла Ольга, — а её человечек на проценте от гонорара выкинет в сеть фотографии, но прежде чем выкинуть предложит их вам с обременением.
— С каким ещё обременением? — уточнил Роман.
— С обременением подозрения вас в убийстве Уваровой. Поверьте, в свете представленных следователю фотографий эта версия будет главной. У ваших врагов появится отличная причина сплотиться.
— В этом случае «человек на проценте» потребует за неразглашение большую сумму, — резюмировал Исайчев. — Ему на полжизни хватит. И всё же платить Уваровой нельзя. Заплатите — ещё придёт! Она дала вам неделю… что же… будем искать её болевую точку или создавать обстоятельства, при которых артистку можно прищучить.
Венгерова безнадёжно махнула рукой, сказала обречённо;
— Прищучить?! Чтобы она отказалась от трехсот тысяч долларов? Смеётесь? Вы представляете какова должна быть причина?
— Весомая причина, согласен! — Исайчев взглянул на Ольгу и неожиданно подмигнул, — Копилка, вспомним институтские годы и любимое изречение дедушки Платона, что он однажды сказал: «Всякое знание есть воспоминание». Мила Михайловна, вы согласны заплатить человеку десять процентов от требуемой суммы и за это получить фотографии с гарантией неразглашения, а также ещё где-то около тысячи постановочных?
— Постановочных? Расшифруй, — попросил Роман.
Венгерова, не дожидаясь объяснений, кивнула:
— Согласна. Для меня сумма требуемая Любкой приемлема, но понимаю аппетит приходит во время еды и вопрос надо решать по-другому. У вас что, есть план?
Михаил встал, за ним с непонимающими лицами поднялись Роман и Ольга.
— Давайте так, — Исайчев чуть кивнул в направлении двери, — мы сейчас с товарищами уедем к себе и сразу начнём действовать, а вы поправляйтесь. Хочу предупредить: возможно, ничего не получиться, но мы будем стараться… очень… Если не удаться, придётся заплатить. Но в этом случае мы постараемся чтобы шантажистка вновь не появилась.
Уже в машине, поворачивая ключ в замке зажигания, Михаил спросил:
— Припомните, чего больше всего боялась главное действующее лицо в нашем прошлом деле «Призрак Леля». Никогда не поверю, будто вы забыли?[36]
Роман крякнул от удовольствия, и в его глазах зажглись огоньки понимания и одобрения.
— Давай в деталях.
Исайчев рассказал компаньонам о возникшем плане и подвёл черту:
— Шерлок нам поможет. Роман тебе до вечера нужно проработать план декораций в мельчайших подробностях. Проколоться нельзя даже в мелочах. Надеюсь, ты понимаешь? Ольга направляется в цирк к старому знакомому Игнату Татищеву[37], он нынче ректор циркового училища. Игнат поможет подобрать похожих гимнасток. Я приложу все усилия и думаю за два дня найду «мальчика на процентах от гонорара» — помощника Уварова. В театральных тусовках многие за хороший куш не откажутся сдать более удачливых в денежном отношении коллег. Особенно если сами играют только «кушать подано» или «пройдёмте, гражданочка». — Михаил оторвал руки от руля и с удовольствием потёр ладонь о ладонь, воскликнул, — вперёд, бойцы, а я за вами!
Уже на площадке, где Ольга и Роман оставили свои машины, Исайчев крикнул вслед Ольге:
— Копилка, обязательно позвони Тимофею Петровичу — скульптору, он поможет тебе слепить физиономии девчонок в соответствии с образом. Вспомни, как он классно работал с сотрудниками ФСБ…
Ольга, не оборачиваясь, кивнула.
«Свобода размахивать руками, госпожа Уварова, — злорадно подумал Исайчев, — заканчивается у кончика носа другого человека». Михаил включил первую передачу. Путь его лежал в театр Юного зрителя, где всё ещё числилась в амплуа инженю Любовь Петровна Уварова.
Любовь Петровна шла в направлении театра, по знакомой не один десяток лет аллее городского парка. Шла как всегда медленно, обдумывая не роль, которую тщетно ждала уже несколько лет, а обстоятельства, сложившиеся у неё с несговорчивой претенденткой на роль жрицы любви с последнего театрального курса Ельника. Девчонка хороша! И Антон Павлович из Министерства культуры готов заплатить за неё бо-о-ольшие деньги. Чёрт побрал его увидеть на смотре молодых талантов именно эту студентку. Говорит, готов даже жениться… Брюхан! Только девочка ни в какую… и зацепить не за что… Плохо без Ельника. Бизнес встал. Верно, пора на покой. «Если получиться раскочегарить Венгерову, — с удовольствием подумала Любовь Петровна, — уйду! Ей-ей, уйду на покой и действительно уеду в Австралию. Надоели мне напряжённые рожи, рыскающие глазки, сладкие слюни, трясущиеся от жира подбородки сластолюбцев. А как по-другому зарабатывать на хлеб с маслом. Правда, и с икоркой тоже…»
По-другому Любаша даже в молодые годы не умела, а сейчас с её болячками тем более. С годами вкусно есть желание не пропадает даже, наоборот, усиливается.
Любовь Петровна глубоко вздохнула, втягивая ноздрями влажный осенний воздух, пошла чуть быстрее. Ей хотелось успеть забежать в церковь, поставить свечку за упокой мужниной души. Она привыкла, что в эти утренние часы на её излюбленной аллее малолюдно. Сегодня совсем почти никого не было. Только на лавочке, метрах в пятидесяти весело щебетали две молоденькие курочки-студентки. Любовь Петровна рассматривала их с любопытством профессиональной «мамки», как почти всех попадающихся на глаза красивых девчонок. Что-то знакомое показалось ей именно в этих двух. Она ускорила шаг, стараясь подойти ближе, но не успела. Девочки встали со скамейки и начали расходиться в разные стороны. Неожиданно разом обернулись:
— Надюха, я тебя жду завтра, в это же время, здесь! — крикнула та, что шла в ту же сторону что и Любовь Петровна.