— Охо-хо… — вздохнула Ольга, — занимаемся чёрт знает чем. От нас требуется убийцу найти, а мы?
Михаил резко развернул Ольгу лицом к себе:
— Мы, идя по этому пути, выяснили чем занимался и как зарабатывал деньги Ельник с супругой. Мы нашли список Уваровских жриц любви и знаем их пользователей. Очертили круг подозреваемых. Мы нашли Геру — это немало. И идём дальше. Хватит хандрить! Я понимаю… осень…
Осень действительно пришла и осталась. Небо потеряло летнюю синеву и будто заболело тяжёлой болезнью. Тёмные неуютные облака, рождались из ещё более тёмных вод реки и плыли по небу, погашая прозрачность дня, будто набрасывали на него застиранную серую вуаль. Ольга поёжилась, холод пробирался под одежды. Она любила осень, но сейчас ей было неуютно. Дело, которое приходилось вести не нравилось, раздражало. Слишком много было в нём грязи. По ночам снилось Юлькино лицо и слышались последние слова: «Что же вы все против меня…? Думала помучаюсь, а там душа отдохнёт… Не получается…». Обычно усталость приходила к Ольге после сложного процесса, а сейчас навалилась в начале пути. Ломила сломанная ключица.
— Мишка, где бабье лето? Почему его нет?
Исайчев прижал жену к себе, тихонько сказал:
— Я купил тебе и детям путёвки в Чехию на четырнадцать дней. Собирайся Копилка, отъезд через три дня. И не перечь! Как сказал, так и будет!
Ольга теснее прижалась к мужу, закрыла глаза:
— Я не перечу… спасибо! — и вдруг неожиданно резко отстранилась, — ой, забыла! Миша, надо всё же с Янкой поговорить. У меня не получилось. Поручи Роману, пусть попробует. Девчонка непростая. С ней в кошки-мышки не поиграешь… У неё свой взгляд на смерть Ельника. Она думает, что это мать организовала. Позвони ей, назначь встречу. А, может, ты сам попробуешь? Я знаю ты можешь женщину разговорить, если, конечно, захочешь. Включи своё обаяние…
Михаил крепче прижал к себе жену, вздохнул:
— Моё обаяние только для тебя, Копилка. Я его ни на кого больше не трачу. Пошлю Романа.
Ольга упёрлась кулаками в грудь мужа и настойчиво повторила:
— Я ей вчера звонила, трубку взял Степан. Он как голубь вокруг неё вьётся. Сказал, она спит, а мать на кладбище поехала, смотреть памятник Ельнику. Его по её распоряжению сделали.
Исайчев отпустил Ольгу и, направляясь к машине, закурил. Отвернулся, чтобы дым не попадал на жену, на ходу заметил:
— Странные всё же люди… Венгерова его ненавидит, но памятник ставит…
Ольга торопливо шагала за мужем, согласно кивала:
— Странные… что Янка… что мать. У них только Степан внятный, любит их обоих… переживает… над Янкой трясётся, старается от всего и всех оградить. Мила его хорошо воспитала, а от детдомовской привычки отучить так и не смогла.
— Что ещё за привычка? Откуда ты о ней знаешь?
Ольга рассказала, как Степан после их встречи в кафе витиевато, но точно отправил окурок в урну, посетовала:
— Ты так не можешь!
— Чего это не могу? Могу! В моём детстве это было известной игрой: точно попасть окурком в начерченный мелом круг. Кто с дальнего расстояния и чётче метнёт — того и конфеты. Многие из пацанов с младенчества курили именно поэтому.
— Какие конфеты? — удивилась Ольга.
— Какие мама в школу давала. Мы за гаражами их, таким образом, разыгрывали. Я слышал детдомовские на деньги играли…
— Так почему ты всегда мимо урны бросаешь? Вечно я за тобой по саду окурки подбираю! — насупилась Ольга.
— Ах ты бедняжка! — рассмеялся Исайчев, — ворчишь как старушенция… я учту. Больше такого не повториться.
Исайчев докурил сигарету и сложным манером со щелчком пальцев отправил окурок точно в урну.
— Вот! — Ольга резко остановилась, — тебе так делать не нужно, ты хоть и бывший, но подполковник… У него это как-то по-другому было. Он будто кастаньетами щёлкнул. И ещё, Миша, я положила тебе на стол уточнённое заключение экспертов. Его сегодня утром передала наша «бабушка русской экспертизы» подполковник Долженко. Её ребята разобрали механизм по винтикам и установили: злоумышленник не только отвинтил стопорящую гайку он изменил траекторию полёта птицы. Причём, возможно, сделал это не нарочно. Просто, прикладывая усилия к гайке, сдвинул всю систему. Все предыдущие спектакли Птица Додо приземлялась в определённую точку сцены, а в этот раз точка приземления изменилась и Ельник упал в оркестровую яму, а это совсем другая высота. Упади он на сцену, последствия могли быть не столь катастрофичны. Галина Николаевна в свойственной ей манере предположила, что злодей, приземливший Ельника, может, вовсе не хотел его убивать, а желал чуть покалечить, но перевыполнил взятые на себя обязательства.
— Та-а-ак! И что это нам даёт? — недоумевая спросил Исайчев, — Ельник погиб. Погиб от действия человека и этот человек убийца…
— Не спеши с выводами, Миша, — попросила Ольга, усаживаясь в машину, — у меня будет время в Праге, подумаю. Галина Николаевна не стала бы заострять наше внимание если, по её мнению, не над чем было думать.
— Ну, ну, подумай. Возможно, это так, — согласился Исайчев, трогая машину с места, — хотя я предпочёл, чтобы ты забыла всё и отдохнула.
Исайчев посмотрел на часы, с грустью подумал: «Через полчаса вылет. До возвращения осталось пятнадцать суток…»
Ольга позвонила из Шереметьево за пятнадцать минут до вылета самолёта, она говорила быстро и было слышно, как от волнения срывается её голос:
— Миша, слушай и не перебивай. До меня только что дошло… Когда мы получили заказ от Венгеровой, я просмотрела всю прессу о гибели артиста. Но тогда не обратила внимания на фотографии с похорон, вернее смотрела, но не пристально. Сейчас в аэропорту вспоминала наш последний разговор с Милой и меня торкнуло, как булавкой укололо… Найди, пожалуйста, газету «Бабушкины пересуды» — это сартовская желтоватая пресса. Она давала более полный репортаж о похоронах Сергея Ельника. Там фотографий на целый разворот. Сравни фото Ельника в гробу, на сцене театра, и перед закрытием крышки на кладбище. Посмотри и найди отличия. Если я права, то ты их увидишь. В Праге буду часа через три. Если то о чём я подумала, имеет место, вы получите рычаг давления на Уварово. Ну всё! Мы с ребятами тебя целуем…
Унылые гудки в трубке телефона Исайчева возвестили о взлёте самолёта и четырнадцатидневной отлучке Ольги и детей. Грустно, но придётся потерпеть…
Михаил набрал номер Васенко, сказал коротко:
— Роман мне нужна газета «Бабушкины пересуды» за тот день, когда хоронили Ельника. Поезжай в редакцию и затем в офис, я жду тебя там.
Машины детективов подъехали к офису одновременно. Васенко, выскочил из салона, энергично потряхивая над головой свёрнутыми в трубочку газетными листами.
— Слушай, Юрич, очень интересные фотки. Я глянул мельком: просто сценки из спектакля…
После обязательного кофепития Исайчев плотно уселся в рабочее кресло и, обхватив голову руками, принялся рассматривать фотографии репортажа. Васенко, склонился над его плечом, воткнул взгляд в один из снимков:
— Юрич, что это за тётя — лошадь постукивает Ельника ладошкой по щеке, как будто он не в гробу лежит, а на шёлковых подушках в её кровати. Что там написано под фото? Прочти, отсюда не вижу.
Исайчев недовольно отмахнулся:
— Роман не мешай. Креста на нём нет, вот что!
— Чёй-то нет?! Я нательный крест, даже когда моюсь не снимаю…
— На Ельнике нет. — Исайчев отодвинул газету в сторону, так чтобы Васенко было видно. — Смотри! Репортёр молодец всё снял в хронологическом порядке: Юля у гроба кладёт Ельнику на грудь крест, следующим к гробу подходит градоначальник — крест есть, директор театра — крест есть, Дикий — крест есть, Любовь Уварова падает на гроб, её уносят рабочие сцены — креста НЕТ! Она его украла прямо из гроба мужа!
— Может, он сполз куда-нибудь вбок, не предполагаешь?
Исайчев перевернул газетный лист:
— Смотри дальше. Прощание на кладбище. Юлька у гроба. Наклонилась. Что-то ищет… Здесь она уже выпрямилась и в гневе кричит, её за руки держат охранники Венгеровой. Что она кричит?
Исайчев вынул из бокового кармана брюк сотовый телефон, набрал номер, и включил громкую связь:
— Здравствуйте, Мила Михайловна, у меня вопрос.
— И вам не хворать. Что-то срочное? — приветствие Венгеровой прозвучало неровно, будто она запыхалась от бега.
— Спасибо. Вопрос таков: судя по репортажам с похорон Ельника вы были на прощании в театре и на кладбище тоже.
— Вы же видели, была.
— Но к гробу не подходили?
— Там желающих было достаточно…
— Вспомните, по какой причине ваши люди увели с кладбища Юлю — костюмера?
— Она устроила безобразную сцену, орала, слюни разбрасывала…
— Что она кричала? Поточнее…
— Отдай, сука! И сучила кулаками в сторону Уваровой.
— Что Уварова?
— Уварова — танк. Ей всё нипочём. Её броня непробиваема.
— Мила Михайловна, у вас осталась фотография креста, который вам показывал Ельник?
— Откуда знаете про крест?
— Ольга рассказала. Мы с ней одно дело делаем. Так, есть?
— Да.
— Передайте, пожалуйста, её нам. Сейчас к вам заедет мой компаньон.
— Вы помните об ультиматуме Уваровой. Что-то делаете? Осталось всего ничего.
— Спасибо, я помню. Осталось три дня. Мы стараемся.
Исайчев нажал на кнопку «отбой» и удовлетворённо потёр ладонь о ладонь.
— Копилка, молодец! Роман, кажется есть за что зацепить Уварову. Ты говорил о дальнем родственнике по линии бывшей жены, о ювелире. Он живой?
Васенко состроил недовольную гримасу:
— Он ничего для меня делать не будет. Дядя бывший родственник!
— А за хорошие деньги? Например, за пятьсот долларов он может сделать копию креста величиной со спичечный коробок?
Роман, услышав сумму, хмыкнул:
— Какой срок? За такую деньгу и я сделаю.
— Завтра к обеду…
Роман охнул:
— Размечтался!
— А подумать?
— Он ещё пятьсот попросит.