заявление на усыновление подписал, теперь мой Стёпка с отчеством, фамилией и чем чёрт не шутит, может быть, с наследством от папочки. Тогда я о наследстве не думала. Ельник говнюк, конечно, но всё равно жалко…
Она вынула из ящика гримёрного стола фотографию:
— Вот! Сынок мой — вылитый Ельник! Серёжка талантливым был, может и мальчишку бог не обидит. Я рассчитывала, после усыновления Ельник на законных основаниях алименты платить будет. Подумайте, зачем мне его убивать?!
— Когда сына прекратите скрывать?
— Через полгода оповещу, когда наследство делить будем. Сейчас нет. Любка бешеная и жадная, может подлянку кинуть. Погожу… — Варвара набросила на себя трикотажную кофту, предложила:
— Жрать сильно охота. Пойдём в буфет. Работники тамошние уже свернулись и по домам разошлись. В театре моя подруженция охранником работает, помещение кухни в её ведении. Двигаем туда, чем-нибудь подхарчимся. В буфете после смены бутерброды нереализованные остаются, продавщицы их охране в холодильнике ховают. Не сгребать же масло обратно в маслёнку. Те, кто ест, сколько могут денежек отстёгивают и на полочку в тот же холодильник кладут. Клавка моя — главная на раздаче. Пошли, она накормит. Ты ведь не закончил разговор?
Роман растерялся, ему стало неловко:
— Потерпите немного… ещё пару вопросов, и я пошёл…
Копёнкина решительно ухватила Васенко за руку и легко выдернув его из кресла, подтолкнула к двери:
— Пойдём, детектив, разговорами сыт не будешь, а мне худеть нельзя. Я не только горлом работаю и ногами тоже, а они с голодухи волочиться начинают …Идём, я тебе ещё о своей жизни не рассказала и о Серёжкиной тоже… Идём… идём…
Роман едва успевал за широким шагом Варвары. Шёл немного отставая. Шёл и восхищался фигурой женщины: ноги от ушей, талию двумя пальцами обхватить можно, грудки аккуратные, торчат как половинки детских мячиков, шея длинная, бёдра большеваты, но зато попа уже не половинки маленьких мячиков, а половинки больших. Варвара роста своего не стеснялась, горбиться не пыталась. Шла прямая, как трость, уверенной поступью.
— Варя, и всё же, как вы тогда из театра вышли? — невпопад задал вопрос Васенко, — вас там никто не видел. Вернее, никто не видел, как вы выходили. Не через трубу же? Хотя в том старушечьем образе вы и через трубу могли…
Копёнкина остановилась, кокетливо повела плечом, чуть подмигнула:
— Могла и через трубу, но в тот раз вышла через парадный вход. Камеры там только перед началом спектакля включаются. Я щеколду откинула и пошла. Клюку в посадки выкинула. Она, небось и сейчас там лежит.
Уже в помещении буфета за столиком, Роман удивляясь разнообразию бутербродов, выбрал самый красивый с чёрным хлебом, маслом, кетчупом и пряного посола килькой. Отхлебнув из гранёной кружки тёмного пива, задал вопрос, который интересовал его давно: почему Люся Гу?
— И вы туда же? — засмеялась Варвара открыто легко заразительно.
Роман не сдержался, подхихикнул. Копёнкина резким движением опрокинула в себя рюмку водки, промокнула губы салфеткой, подпёрла кулаком подбородок и расслабилась, будто подтаяла:
— Серёжка… Ой! Простите, Сергей Миронович, углядел меня на улице. Я тогда в Сартов только приехала, документы на театральный факультет подать опоздала и работала у азербайджанца Мехмана: мороженое продавала. Орала во всё свою лужёную глотку: «Люди! Лето! Жарко! Покупайте холодную мороженку!» И знаете, покупали больше чем у соседки. Она тоже пыталась орать, но писк серой мыши никто не слышал. Ельник подходил ко мне каждый день на протяжении целого месяца, а потом предложил идти к нему в театральную группу без экзаменов. Я фартук бросила, тележку в подсобку закатила и козой побежала. Как он договорился? Не знаю! Но учиться я стала и «степуху» Ельник для меня выбил. Я от гордости и дури, уже как студентка, свои фотки на все киностудии послала. Ельник об этом не знал.
Варвара наполнила водкой рюмку, выпила и, взяв с бутерброда кильку за хвост, чуть запрокинув голову, опустила её в рот, заметила:
— Вам водовку не предлагаю, после пива низ-з-зя!
— Не больно и хотелось, — соврал Васенко, — пиво люблю больше.
— Ну, ну, — Варвара взглянула на собеседника с иронией, — так вот! Во втором семестре на курс с киностудии прискакала помощник режиссёра по подбору актёров. Спрашивала именно меня. Оказалось, как сейчас модно, на киностудии задумали снять ремейк[39] «Карнавальной ночи» и в тот момент, когда она объясняла ректору, что я копия Люси Гурченко я вошла в кабинет. В общем, она успела произнести только Люся Гу, увидела меня и челюсть её отпала. Ректор так смеялся, что едва со стула не упал. Режиссерша уехала разочарованная, а ко мне так и приклеилось Люся Гу. Теперь понял?
— Теперь понял… — утирая тыльной частью ладони, выступившие от смеха слёзы, хлюпнул Васенко, — давай теперь все-же про Ельника…
— А что про Ельника? — серьёзно спросила Варвара, — Ельника я любила и не из благодарности, а потому что мужик ласковый и талантливый. Он меня не совращал, сама к нему пришла, а он принял. Поговаривали конечно, что Серёжка девок эксплуатирует, но я никогда в этих обсуждениях участия не принимала, только слушала. Однажды всекла паразиту за девчонку, которую он под какую-то шишку подложил. Она деньги на свадьбу собирала. Собрала. И свадьба состоялась. Сергей после окончания курса её в хороший театр устроил.
— Ты так спокойно на эту тему говоришь, — недоумевая, заметил Васенко, — как будто, так и должно быть.
Варвара, зажевав бутербродом очередную рюмку водки, с грустью заметила:
— Если бы я знала, что уйдя в «искюство», буду зависеть не от себя, а от людей, которые мизинца моего не стоят, никогда бы не сняла фартук мороженщицы…
— Это ты лишку дала. Фартук никогда не поздно надеть, только там ты тоже от азербайджанца Мехмана зависела, — заметил Роман.
— Не-е-ет! — пьяненько покачала головой Копёнкина, — он меня боялся. Только раз мой кулак на своей морде почувствовал и потом боялся. Роман ещё раз пристально посмотрел на Варвару:
— Про тебя я, кажется, понял… Как думаешь, кто мог убить Ельника?
Варвара оживилась:
— Венгерова могла. Знаете, такую?
Васенко кивнул.
— Любила она Ельника сильно и от него никак не зависела. Просто любила. Всю жизнь. Спектакли спонсировала. Он уезжать собрался, а она не дала. Знаете, по принципу: «Не доставайся ты никому». Ты в курсе, как он с её дочкой поступил? Во-о-о! — Варвара на секунду задумалась и взорвалась, — я бы тоже убила гада! Яйца бы ему открутила, сволочи… Так, что Венгерова его спровадила к чертям…
— Она заказала это расследование…
— Да вы чё?! — вскинулась актриса, — значит, кто-то её опередил? Может, один из «жирных», кому он девок поставлял? Сами пачкаться не хотели и заплатили кому-то из обслуги в театре?
— Как вы думаете, кто бы взялся? ֫ — с надеждой спросил Роман.
— Бывший завпост взялся бы. Он Серёгу ненавидел…
— Завпост — это кто?
— Заведующий постановочной частью театра, а ныне, месяца уже полтора, коммерческий директор театра. Бывший Серёжкин дружан — Колька Громуль. Ему ротвейлер Ельника морду съел.
— Это как?! — охнул Васенко.
— В гости тот к Серёжке завалился пьяный. Собака у двери лежала, никого не трогала. Он ей на хвост наступил и ещё наклонился и гадость какую-то сказал, перегаром дыхнул. Джек этого не любил и легко, одним махом, нос ему со всеми подробностями откусил. Нос Громулю пришивали частями, потом ещё несколько лет морду правили. Николашка требовал Джека убить, даже ружьё приволок, но Ельник не стал.
— Когда это было? — заинтересованно спросил Роман.
— Лет десять назад. Джек в прошлом году своей смертью умер. Думаю, Громуль от злости и зависти мог с Ельником всё что угодно сотворить, тем более если ему приплатили. Жадная скотина… Как же? Ельник в столицу за куском славы собирался ехать, а он здесь с пластмассовым носом остаётся. Громуль всегда считал, что Сергей ему всю жизнь будет должен. Думал он его в столицу с собой пригласит и на тёплое место устроит. Ельник не пригласил, рад был, что рожу его больше видеть не будет.
«Та-а-ак, — подумал Васенко, — ещё один персонаж вырисовывается. И хороший персонаж!», спросил:
— Скажите Варя, про бизнес Ельника получается всё знали?
Варвара отрицательно покачала головой:
— Никто! Зуб даю. Только я знала, потому что он ко мне тяготел. По-своему, конечно, тяготел. Доверял, делился. Но меня ни с кем не делил и не ревновал. Уверен был: на меня-каланчу никто не позариться. Держал при себе, не отпускал. Сергей на отъезд в Москву согласился только с условием, что будет играть и в Сартове тоже. Взять с собой не мог, но и оставлять совсем не желал, говорил: «Ты, Люся Гу, большая для столичной сцены, а для меня самый раз — берёшь в руку, маешь вещь!». Так-то… — она на минуту задумалась и произнесла, — больше никого на примете не держу. Узнаю, что, позвоню. Давай визитку.
Роман вместе с визиткой вытащил из портмоне купюру достоинством в пятьсот рублей, подошёл к холодильнику и положил на полочку.
— Не надо так много. Вы настолько не наели, — попыталась остановить его Варвара, — и половины было бы достаточно.
Васенко пропустил замечание, закрыл дверку холодильника, попросил:
— Варя проводите меня. Пора. Спасибо за всё.
Уже в машине, прежде чем включить первую передачу, Роман набрал номер телефона Исайчева:
— Юрич, Люся Гу к смерти Ельника никакого отношения не имеет. Но она подкинула ещё одного возможного злодея. Нужно завтра обдумать, как к нему подступиться.
— Ты забыл? Завтра крайний день, надо разговаривать с Уваровой. Сижу меркую, как начать. Посему нового злодея отложим на потом, — голосом Исайчева прогудела трубка.
— Есть, господин главный! Мне в этом направлении думать?
— Конечно! Уварова баба ушлая, двух таких, как мы перехитрит. Приезжай к нам вечерком. Втроём покумекаем. Да! Копилка пельменей налепила…