Шла пятая посылка вызова на номер телефона Уваровой, но актриса на связь не выходила. Исайчев точно знал: Любовь Петровна дома. Ребята, выделенные ему директором цирка, докладывали: вдова Ельника из дома не выходила, а за дверью слышны неторопливые передвижения, и всё же трубка упорно талдычила: «Абонент не отвечает. Перезвоните позднее». Михаил поручил одному из гимнастов постучать в дверь Любовь Петровны и когда она откроет сказать следующее: «Вам необходимо ответить на звонок, в противном случае сделка не состоится». Посланец выполнил поручение и Исайчеву не пришлось долго ждать, Уварова позвонила:
— Зачем трезвонишь? — неприветливо спросила она, — ментов вызову. Говори чё надо?
— Пообщаться, — как можно ласковее ответил Исайчев, — пока всего лишь пообщаться. Я поднимусь к вам?
— Ещё чего! — буркнула Уварова, — сама спущусь. Всякого в дом не приглашаю.
— Поторопитесь, Любовь Петровна, — не меняя приветливого тона, попросил Михаил, — буду ждать в скверике у дома на третьей лавочке от входа, идёт?
— Идёт…
Исайчев начал слегка подмерзать, когда увидел неторопливо идущую Уварову. Актриса миновала арку сквера и остановилась, взглядом отсчитывая три скамейки. Обнаружив на искомой лавочке Михаила, Уварова вскинула руку, помахала в знак приветствия. Исайчев отозвался кивком.
— Иду… иду… — крикнула актриса и, ускоряя шаг, приблизилась к лавочке, но прежде чем сесть оценила Михаила взглядом придирчивого приобретателя. — Как приятно, когда тебя ждёт такой импозантный мужчина! О чём имеете намерения беседовать? Исайчев слегка удивился кокетству Любовь Петровны, решил притворные игры не продолжать, спросил сурово:
— Флешки с компроматом на Венгерову и её дочь у вас с собой?
Уварова ничуть не смутилась, вероятно, была готова к подобному вопросу, ответила не сразу, сначала огляделась по сторонам:
— Если оговорённая сумма при вас, я продолжу тему, — скрипуче стыдненько хихикнула Уварова, — если нет, то, увы, и ах! Будем говорить о чём-нибудь другом.
Исайчев откинулся на спинку лавочки и вытянул ноги, давая понять: разговор предстоит долгий. — Денег у меня нет. Но есть нечто другое, для вас более ценное…
Любовь Петровна резко подняла руку:
— Ну, хватит! Выкладывайте, что спрятали за пазухой, иначе…
Исайчев вытащил из кармана плаща зелёную велюровую коробочку:
— Это, например,…
Уварова вперилась в футляр стекленеющим взглядом:
— Ты, сволочь, вор! Отдай немедленно — это моё!
Михаил, не торопясь, положил коробочку в карман, чуть улыбнулся и добродушно по-отечески обронил:
— Ну, ну, не надо нервничать.
Уварова вскочила с места и, надрываясь, закричала:
— Отдай! Это моё! Полици-и-ия!
Исайчев, не суетясь, извлёк из борсетки пачку фотографий с похорон Ельника и, принялся выкладывать их на сиденье скамейки, стараясь соблюдать аккуратный ряд. По мере того как ряд увеличивался лицо актрисы старело, пальцы мелко дрожали. Она тяжело вздохнула, вскинула голову и совсем тихо завыла:
— Вор! Отдай! Моё! — на её виске вздулся тёмный бугорок и бился так, как будто маленький молоточек стучал по коже с обратной стороны. Широкие сухие до блеска зрачки, упавшая на лоб влажная прядь и морщины у губ, невесть откуда заползшие на белое с пергаментным отливом лицо. Подбородок, отваливаясь, открывал чёрную дыру рта, из которого с треском вываливался хрип, переходящий в беспомощное невнятное бормотание:
— Су-к-ки…
— Присаживайтесь, Любовь Петровна, — не обращая внимания на состояние Уваровой, произнёс Михаил. — Не стоит привлекать излишнего интереса к своей персоне.
Уварова, не отрывая взгляда от фотографий, присела на свободное место.
Исайчев невозмутимо продолжал:
— Мне кажется, вы уловили мою мысль. Эти красные кружочки на фотографиях выделяют местоположения креста. Вы же не будете отрицать, что именно его, положила на грудь усопшего, Юля — возлюбленной вашего мужа. На предпоследнем снимке вы прощаетесь с ним. Смотрите, на фотографиях не только дата, но и время. Следующее фото, сделано через минуту после того, как вам помогли подняться с груди умершего, и оно ясно демонстрирует отсутствие креста. Так, кто из нас вор, Любовь Петровна?
— Ничего не докажете! — выплюнула Уварова, — креста у меня нет и не было никогда… он у вас в кармане. Отпечатков на нём моих нет и не было никогда! Пытаетесь подставить меня под уголовку? — Уварова выкинула вперёд правую руку с сжатым до белых костяшек кулаком, а из него резко выпростала указательный палец и принялась шевелить им из стороны в сторону, — не дока-же-те!
Исайчев вдохнул воздух и, выдыхая, заметил с улыбкой:
— Ваши пальцы пахнут порохом, — чуть помедлив, добавил, — правда, отсыревшим. Посмотрите сюда.
Исайчев рукой поводил по дисплею телефона и, развернув экран к Уваровой, спросил:
— Это же вы у камеры хранения вокзала? Да? Нет? Да! Это вы открываете дверцу ячейки? Опять да! Это вы вынимаете футлярчик с крестом? И снова да! А вот вы ласкаете крестик пальчиком. Он вам очень нравится и дорог. Утверждение, что на вещице нет ваших отпечатков опрометчиво? Любовь Петровна, давайте договариваться: вы нам весь архив Ельника. Мы вам крест.
Уварова резко замотала головой:
— Крест не стоит тех денег, которые мне отдаст Венгерова. Подавись ты этим крестом! — она попыталась встать, но не смогла, ноги не несли, ослабли. Исайчев продолжал:
— А свобода? Свобода, Любовь Петровна стоит этих денег? Вы себе три статьи намотали.
Актриса удивлённо — вопросительно взглянула на собеседника, чуть фыркнула и, прикрыв глаза, спросила:
— Чего ты, засланец, чушь мелешь? Какие ещё статьи?
— Ну как же? Как же? Любовь Петровна? — продолжал добродушно улыбаться Исайчев, — Статья 158 УК РФ. «Кража в особо крупном размере» — это раз! Причём гражданин, буквально из-за одного слова «особо», лишается возможности на досрочное освобождение, снятие судимости и прочее. У вас, Любовь Петровна, особо крупный размер. Крест сколько стоит? — Исайчев попытался заглянуть в чуть прикрытые веками глаза Уваровой, — вероятно, меньше трехсот тысяч долларов, но тоже ого-го! Далее, статья 244 УК РФ «Надругательство над телами умерших». Вы ведь стянули крест с груди умершего? Стянули! Здесь светит небольшой срок — двенадцать месяцев исправительных работ и всенародная, всенароднейшая слава. Весь Сартов будет в курсе, что вы, Любовь Петровна, из гробов дорогие вещицы воруете. И последнее… — голос Исайчева окреп и зачерствел, — Статья 110 УК РФ «Доведение до самоубийства»…
— А вот это нет! — хрипнула Уварова осипшим голосом, — а вот это нет! Она сама! Сама! Исайчев замолчал. Уварова поникла головой, опустила плечи, выдохнула: — Чего хочешь? Говори.
Михаил, соглашаясь, кивнул:
— Три флешки с архивом Ельника, ваш телефон с фотографиями.
— Крест отдашь?
— Крест отдам. Но только для того чтобы вы, Любовь Петровна, отнесли его в Свято-Троицкий кафедральный собор и повесили на икону Богородицы. Вы же знаете: собор недалеко от вашего дома. Сами дойдёте или проводить?
Уварова расстегнула верхнюю пуговицу плаща и, порывшись за пазухой, извлекла три небольшого размера флешки, протянула их Исайчеву.
— И телефон. — напомнил Михаил.
— Насовсем? — еле слышно спросила Уварова, — он денег стоит…
Исайчев молча протянул руку, в которую актриса нехотя вложила телефон. Михаил встал со скамейки, вынул из кармана плаща велюровый футляр и положил его рядом с Уваровой. Бросил, не глядя на собеседницу:
— Прощайте! — пошёл по аллее парка на выход.
Любовь Петровна, долго о чём-то думая, смотрела на коробочку, открыла её и также долго вглядывалась в крест. Вдруг ощерилась, зыркнул а по сторонам глазами и быстро, сунув футляр в сумку, вскочила, расправила полы плаща и, торопясь, побежала в направлении дома приговаривая:
— Бывают же идиоты… идиоты… идиоты…
Уже в квартире, включив компьютер, вставила в разъём флешку и, выдала команду «копировать». Вместо заполняющегося зелёным светом прямоугольника, увидела на экране молодого весёлого чертёнка с тряпкой в руке, услышала металлический голос: «Приступаю к уничтожению».
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: КТО УБИЛ ПТИЦУ ДОДО?
Как всегда, прежде чем позвонить или открыть дверь дома своим ключом, Михаил потянул носом воздух и учуял знакомый и милый желудку запах борща из петухов.
«Ну вот, — радостно застучало его сердце, — Копилка приехала! Приехала! И теперь всё пойдёт своим чередом. Какое счастье, мы едем в Холмогоры!»
Эта поговорка «Какое счастье, мы едем в Холмогоры!» появилась у Исайчева, после того как в раннем детстве он с отцом посмотрел фильм «Серёжа». Тогда они всем семейством поехали к бабушке в деревню и тамошний киномеханик, выклянчив эту картину в прокате, целую неделю крутил её в сельском клубе. Отец с подрастающим Мишкой заметили афишу на стенде клуба когда, возвращаясь с рыбалки, застигнутые проливным дождём, они пытались спрятаться в помещении клуба. Буквы на афише, написанные гуашью, к тому времени потекли, а некоторые и совсем убыли восвояси и афиша информировала любителей кино о показе фильма под названием «С.…ежа». Мишка тут же разгадал ребус. Заявил, что картина называется не иначе как «Съем ежа». Он предложил отцу посмотреть, каким этот процесс видит известный режиссёр фильма Георгий Данелия. К удаче рыбаков очередной сеанс начинался через двадцать минут. Потом, всю оставшуюся неделю Михаил ходил смотреть картину снова. И каждый раз ждал, когда пятилетний Серёжа скажет: «Какое счастье мы, едем в Холмогоры!». Лицо мальчишки на экране выражало такую радость, надежду и блаженство, что невозможно было не заразиться этой радостью, надеждой и блаженством. Потом всю последующую жизнь, в минуту счастья, уже большой Михаил Юрьевич испытывал те же чувства, что и тогда в кинозале и каждый раз при этом повторял: «Какое счастье, мы едем в Холмогоры!»
Два дня до возвращения Ольги и детей из Праги друзья-компаньоны наводили порядок в доме. Открыли все окна и попытались выветрить колба