— Ложь! Я был в Москве и мои друзья могут это подтвердить. — Громуль медленно впадал в ярость.
— Кто в самолёте сидел рядом с вами? — Ольга, не реагируя на гнев собеседника, водила указательным пальцем по дисплею.
— Откуда мне знать! Я сел и сразу заснул! Рейс был последним. Устал! Отработал целый рабочий день. И потом, у меня нет привычки озираться по сторонам.
Ольга развернула телефон экраном к Громулю:
— Эта женщина вам знакома?
Николай Ефимович приблизил лицо к фотографии и тут же резко откинулся на спинку кресла, бросил напыщенно:
— Никогда не видел!
— Она вас тоже, — чуть усмехнулась Ольга, — хотя на этом рейсе, она должна была быть вашей соседкой. Ей не повезло: соседствовала с пустым креслом.
Громуль, в сердцах стукнул обеими ладонями по коленям, вскочил и короткими шагами побежал по кабинету.
— Сволочь! Даже умереть не мог в другое время. Теперь она всё узнает и сожрёт меня живьём. — Николай Ефимович остановился и, воздев руки к потолку, прошипел, — как она могла заставить меня подписать эту бумагу? Как? Меня-я-я чистокровного еврея подписать эту сраную бумагу? Говорила мама не женись на полукровке. Не женись! У неё мать еврейка, а отец чубатый. Они тебя с голой жопой по миру пустят… так оно и есть, пустят…
Николай Ефимович сел теперь уже не в своё директорское кресло, а на стул рядом с Ольгой:
— Я, когда женился, надеялся на прекрасный замысел, а в итоге получил лишь ничтожное его воплощение. Дурак!
— При чём здесь ваша женитьба? — Ольга едва сдерживалась, чтобы не выскочить из себя. — Зачем эти шпионские игры с вылетом в Москву?
— Я был у любовницы…, — неожиданно виновато хрюкнул Громуль, — по брачному контракту в случае моей измены, я ухожу из дома в старых штанах и фуфайке. Но я же мужик и мне надоело грызть старую чёрствую горбушку… Вы понимаете? — он засмеялся жёстко, зажато, как будто пасту зубную выдавливал.
Ольга отрицательно покачала головой, спросила:
— Вы ненавидели Ельника. Сформулирую почему: ему по жизни можно было больше чем всё? Посему попытались его…
Но Громуль не дал Ольге договорить, вскричал:
— Я его не убивал! По-прежнему настаиваю — его заказала Венгерова. У меня алиби. Естественно, мне не хотелось бы раскрывать имя своей пассии, но как написано в уставе израильской армии: в случае захвата в плен или в заложники, солдат обязан делать всё необходимое для спасения своей жизни и для этого имеет полное право выдать даже государственную тайну. Я солдат! Записывайте… Она подтвердит! Какая вы несговорчивая! Не верите моим словам? Поговорите со Степаном. Он сейчас здесь…
— Степан — это кто? — растерялась Ольга.
— Степан — это приёмный сын Венгеровой. Вы разве не в курсе?
— Почему он здесь?
— Подрабатывает в театре. Чинит наши компьютерные программы, когда надо… Что нельзя?
— И он тоже думает, что это сделали по приказу его матери?
— Он не знаю, а вот Янка точно думает…
— Вы с ним беседовали на эту тему? Какие у вас отношения? — Ольга задавала вопросы, а сама суетливо вспоминала: точно это был Степан, там на плёнке видеонаблюдения, в самом начале. Тот парень что курил у клумбы. К нему ещё подошёл знакомый режиссёра Дикого. Дикий тоже узнал Степана и поэтому приревновал любовника. Он тогда подумал, что они встретились неслучайно. Как же я не узнала его? Ведь мы виделись в кафе! — корила себя Ольга. Она понимала: толку от этой информации никакого, и всё же хорошо, что фигуранты на видеоплёнке установлены теперь всё и запись можно оставить в покое и больше к ней не возвращаться.
Громуль заметил: гостья чем-то озадачена и поэтому негромко бубнил:
— Нет… нет… мы неблизкие знакомые просто иногда после окончания работы, когда он заходит доложиться, пропускаем по рюмочке коньяку… не более того… перебрасываемся парой-тройкой фраз и в тот раз тоже… Но я, по стечениям обстоятельств, в курсе проблем с Янкой и другой реакции от Милы не ждал. Думал, что-то такое она устроит, но не до смерти же… не до смерти…
Ольга среагировала на слова «стечениям обстоятельств», переспросила:
— Обстоятельств?
Громуль поспешно пояснил:
— Более десяти лет назад произошло несчастье. Собака взбесилась и повредила мой нос. Собака Ельника. Мила помогала мне по просьбе Сергея. Тогда познакомились плотнее. Ко всему Венгерова наш спонсор. Театр её причуда. И всё же я уверен — это она. Понять её можно… история с Янкой отвратительна…
Ольга поднялась, давая понять, что беседа закончена. Уже в машине по дороге в агентство она подумала: «Чтобы я сделала на месте Венгеровой? Я? Я бы убила его раньше…»
Уже в машине, обдумывая разговор с Громулем, Ольга набрала номер сотового телефона мужа, услышав: «Говори, родная!» спросила:
— Ты не утратил навыки садовода любителя? Хорошо… Поезжай в торговый центр, купи две маленькие лопатки и приглашай Васенко: надо кое что раскопать…
Телефонный звонок застал Исайчева в офисе на пороге кабинета. Звонил сын Милы Венгеровой — Степан.
— Я по поручению мамы, — голос молодого человека звучал уверенно и строго. — Она решила закончить расследование. Пришлите, пожалуйста, на её почту реквизиты своего счёта, она перечислит вам гонорар. Спасибо за всё.
Степан замолчал, вероятно, ждал ответа и, не дождавшись, спросил:
— Вы слышите меня? Вы поняли? Вам перечислят гонорар полностью, как за законченное дело.
— Как за законченное… — раздумчиво повторил Исайчев, — как за законченное… Нам надо поговорить с Милой Михайловной, прежде чем что-либо решать…
— Вам не надо решать! — раздражённо бросил Степан. — Заказчик отзывает свои требования. Это понятно? Милу Михайловну устраивают выводы ваших коллег из следственного комитета.
— Есть такая пословица, господин Венгеров: кончил дело — гуляй смело. Мы дело не закончили и бросать начатое не в наших правилах…
— Есть другая пословица, — перебил Степан, — одно дело делай, а другого не порть. Боюсь мать не доживёт до конца расследования.
— И всё же пусть она сама скажет об этом без посредников. Заказ мы получали от неё, не от вас…
— Я предупредил… — рыкнул Степан и оборвал связь.
Ольга, промучившись более двух часов в кровати всё-таки решила встать, накинула на плечи махровый халат, подошла к окну. Она старалась рассмотреть сквозь плотные занавески движение света в доме напротив и понять, почему посередине глубокой ночи там сейчас горит одно окно, а остальные зажигаются по очереди: горят несколько секунд и тут же гаснут, как будто человеку так же, как и ей не спится, и он бродит, совершая обход жилища.
«Вероятно, Алевтина Михайловна опять осталась одна, — предположила Ольга, — детки уехали на море, а старую бабульку оставили сторожить дом»
Так было часто. У её соседей имелась собственность на берегу Средиземного моря и они болтались между Россией и Испанией каждые три месяца.
Ольга тихонько переместилась к двери, аккуратно открыла и, протиснувшись в щель, также аккуратно закрыла её, боясь разбудить Михаила. На электронном циферблате каминных часов было половина пятого утра, самое время. Она прошла на кухню, зажгла газ, поставила на плиту чайник и стала смотреть на огонь размышляя. Она пока не знает кто убил Ельника, но теперь точно знает почему.
Тихо скрипнула дверь — на пороге стоял Михаил.
— Извини, — виновато бросила Ольга, — сама не сплю и тебе не даю.
Муж наклонился, поцеловал её в шею и примостился на скамейку рядом, сказал совершенно не заспанным голосом:
— Извини, вчера пришёл поздно, не хотел тебя будить. В общем, мы нашли то, что искали и там, где ты и предположила.
— Отпечатки? — встрепенулась Ольга.
— Какие отпечатки?! Её сто раз поливали. Отпечатки не читаются.
— Тогда почему вы решили, что это то, что мы ищем?
— На ней клеймо завода изготовителя… — Михаил встал, подошёл к буфету и, выудив из его нутра две чашки, выставил их на обеденный стол. Бросил в них по пакетику чая.
Ольга сноровисто заполнила чашки кипятком из хрюкающего крышкой чайника.
— Миш, я знаю почему он всё это устроил.
— Как почему? Дураку понятно: решил отомстить за обиды.
— Нет! Вовсе не из мести, а потому что всё, что он сделал невозможно исправить.
Михаил усмехнулся:
— Ельник для многих делал то, что невозможно исправить. Возьми тех же девиц… жриц любви… или…
— Нет, нет… — резко оборвала мужа Ольга. — Истории с девицами неприятны, но не фатальны. Они давно через это перешагнули, забыли и идут дальше. Здесь случилось что-то для человека непреодолимое и отъезд Ельника усугублял трагедию. Искра в моей голове мелькнула в кабинете Громуля.
— Ты думаешь, он любит её? Ты думаешь, это возможно?
— Я видела его, Миша. И мне показалось тогда… Впрочем, надо звонить Ромке и ехать сегодня к Венгеровой на последний разговор… теперь уже точно последний…
Мила Венгерова приняла детективов в зимнем саду. Это была застеклённая пристройка к основному строению. Хозяйка гордилась садом и называла не иначе как «оазис в пустыне». Долгое время, где бы Мила ни была, она отовсюду везла новые приглянувшиеся ей растения. Венгерова сидела в кресле рядом с роскошной кроваво-красного окраса бугенвиллией. Чуть поодаль у открытой фрамуги курил Степан. Зимний сад был единственным местом в доме, где Мила позволяла себе и другим курить вволю. Она считала, что сигаретный дым полезен растениям. Венгерова выглядела не выспавшейся, но её причёска, макияж и туалет были, как всегда, идеальны.
— Присаживайтесь, господа, — хозяйка указала взглядом на две деревянные скамейки, при этом, бросив взгляд на сына, попросила, — выбрось сигарету, Стёпа, наша гостья не любит дыма.
Степан привычным точным движением пальцев щелчком отправил сигарету в урну, недовольно посмотрел на Ольгу. Детективы расположились и Венгерова продолжала:
— Вы пришли за окончательным расчётом? Я выплачу вам полную сумму гонорара и считаю это справедливым, так как сама решила прекратить расследование. Устала. Завтра улетаю в Австрию. Хочу покататься на лыжах. Сбросить с себя этот морок… — Венгерова вновь обратилась к Степану, приказала, — принеси с моего стола чек и ручку. Давайте закончим незаконченное…