В таких делах лучше тихо постоять в сторонке, наблюдая со стороны, как лупят других, и перенимая опыт. Опыт – он всегда опыт, его не пропьешь. А адепты зла пусть идут лесом. Если перебьют этих, то не беда – наберем новых, благо дураков во всех мирах навалом и любителей бежать за подвешенной морковкой тоже. Отец лжи я или нет? Кстати, этим смертным удалось не только в легкую прибить дракона, но еще и справиться с разными побочными последствиями вроде степного пожара. А для этого тоже нужен талант. Нет, за этими смертными действительно лучше наблюдать издалека и мотать при этом на ус, пусть даже они мне и враги. А вдруг что пригодится…
13 августа 561 Р.Х. день десятый, 23:55. Правый берег Днепра, примерно в окрестностях современного Кременчуга, Походная Ставка Кагана Баяна.
Ночь у обров началась весело. Едва только серпик месяца вслед за солнцем зашел за горизонт, как на, так не сдвинувшуюся в этот день с места, ставку кагана, в которую тот в течение дня стянул все свои силы, создав единый укрепленный лагерь, из темноты десятками полетели чуть светящиеся огоньками арбалетные болты. С одной стороны, это был не более чем беспокоящий огонь, а с другой стороны, сочетание заклинаний Истинного Взгляда на арбалетчицах и Самонаведения на арбалетных болтах приводило к тому, что как минимум каждый четвертый болт втыкается в живое тело, а то и каждый третий. А это немало.
В ночных условиях, при обстреле по площадям, никого успеха, кроме беспокойства противника, в принципе быть не должно, как у обров, которые попробовали ответить на обстрел из своих луков, но только вызвали взрыв презрительного смеха из темноты. Выезжать же из лагеря, чтобы найти стрелков и отомстить за обстрел каган строго запретил. И дураку было понятно, что злобный мангус, приславший своих шулмусок пострелять по лагерю обров, того только и добивался. Обращаться к высшим силам смысла тоже не было, тем более что одной из самых первых жертв этого обстрела пал сам югур, пораженный арбалетным болтом прямо в горло и умерший от этой раны почти мгновенно. Его помощники-шаманы тут же разбежались и попрятались, и в противостоянии враждебной магии обры оказались предоставлены самим себе.
Каган Баян при этом обстреле не просто уцелел, но даже и не был ранен, но страшнее любой раны для него было осознание своего бессилия. Возникло ощущение, что эта огороженная телегами ставка – его последнее земное пристанище, откуда он вместе со своим народом шагнет прямиком в загробный мир, и этот методичный ночной обстрел как раз является преддверием такого конца. Рогатый старик Эрлик и его чудовище оказались бессильными против злобного мангуса и теперь он решил напомнить о себе градом ночных стрел. Все оказалось напрасно: и мужество воинов, и гекатомбы жертв, и мудрость кагана. Сила сломала силу, и дух свирепых насильников и убийц упал в прах в страхе перед ужасным и сверхъестественным. Они были готовы биться против людей, но не против загадочных существ, в один миг преодолевающих огромные расстояния, видящих в темноте как днем, и против которых оказалось бессильно главное оружие обров – их луки и стрелы.
Кстати, вчерашний заколдованный часовой, теперь поставленный как украшение возле шатра кагана, оттаял тогда, когда прошли ровно сутки с того момента, когда на него было наложено заклинание. Но его допрос ничуть не приблизил кагана к истине, хотя при нем употреблялись самые изощренные пытки. Растяпа просто ничего не мог сообщить, потому что ничего не знал. В конце концов, его изуродованный труп был выброшен из шатра кагана, после чего повелитель обров принялся готовиться к следующему дню.
Надеяться было не на кого, оставалось только героически умереть, постаравшись забрать с собой как можно больше врагов. Хотя и в этом у кагана были сильные сомнения. До сих пор злобный мангус не изъявлял большого желания сходиться с врагом грудь в грудь, предпочитая наносить жалящие удары и тут же отскакивать, выбирая следующее место, где врагу может быть нанесен максимальный ущерб при своих минимальных потерях. Так что, скорее всего, обрам придется умереть неотомщенными, в гнусном бессилии и невозможности нанести ответный удар.
При этом каган совершенно не помнил о тех бесчисленных антах – женщинах, детях, стариках, убитых обрами по его приказу и без. Но зато об этом помнил тот, кого он называл злобным мангусом, готовя ужасную кровавую тризну по невинным жертвам, в которой будут уничтожены все убийцы до единого.
14 августа 561 Р.Х. день одиннадцатый, 3:05. Полевой лагерь на правом берегу Днепра,
Сержант СПН ГРУ Кобра, в миру Ника Зайко, Темная Звезда, маг огня высшей категории.
Ночь, звезды, тишина, стрекочут цикады, и хочется верить, что нет никакой войны, я на Украине у бабушки, в селе Петрополь, и там тоже нет никакой революции гидности, никаких правосеков, Гройсманов и Порошенок с Турчиновыми, никаких Ахметовых, Коломойских и прочих Фирташей. Хочется верить, что на Украине царит мирное время какого-нибудь Кучмы, как в моем детстве, все тихо и благостно, все соседи улыбаются друг другу, жизнь тиха и обильна. Кстати, бабушкин Петрополь должен располагаться примерно километрах в тридцати отсюда, на берегу тихой речки, которая и ныне течет в тех местах.
Я узнавала, местные славяне и сейчас там живут. Их поселения стоят почти на тех же местах, на которых располагались села моего времени, на берегах мелких речек или ручьев, только народу в местных полуземлянках под соломенной кровлей проживает раз в десять меньше, чем в крытых шифером и железом хатах нашего мира. А так все то же самое; закроешь глаза, расслабишься и как будто нет полутора тысяч лет… Псы брешут, девчата поют – благодать. Только вот народ все больше не чернобровый с волосами цвета воронова крыла, а пепельно-русый или даже соломенно-блондинистый. Мне тут сказали, что это из-за того, что среди местных большая примесь балтского и германского населения. И только там, где к местным примешались осевшие на землю тюрки-булгары, можно встретить жгучих брюнетов и девчат со смоляными косами.
Хорошо тут у местных, тихо. Если придешь в селение, встречают уважительно, но без подобострастия. Не умеют тут еще льстить и пресмыкаться. Я для них поляница, защитница от злого ворога, а стало быть, любимая дочь для стариков и сестра для тех, что помоложе. На большее никто и не замахивается. Для местных парней я существо недосягаемое и неприкосновенное, и у них и в мыслях нет посмотреть на меня как на красивую женщину – как говорил Зул, возможную партнершу по горизонтальным танцам. Возможно, их отпугивает мой суровый вид и короткая стрижка под мальчика, а возможно горящая на моих руках яростная магия Хаоса. Не каждой женщине дано прибить трехголового Горыныча. И только мальчишки – те, которые еще совсем дети – смотрят на меня радостно и мечтательно, еще не понимая, что смотреть на поляницу со стороны и жить с ней в одном доме – это совершенно разные вещи.
Но все равно при одной мысли, что этих добрых, милых людей, мою дальнюю родню, может хоть кто-нибудь обидеть, в моем горле тут же рождается звериное рычание и шерсть на загривке поднимается дыбом. Не забуду, не прощу. Разорву на части и испепелю в прах, как сделала это с драконом. Пусть любой, кто задумает причинить им зло, пеняет потом только на себя – остаток жизни у него будет очень коротким и очень бурным.
Размечталась я что-то, размякла. Так у меня обычно бывает после крупных выбросов энергии, когда ее расход на полном серьезе можно измерять килотоннами. Сначала жгучая вспышка с импульсом бесконечного наслаждения в конце; а потом наступает нега, благодать и благорастворение. Хочется нежиться хоть на золотом песочке пляжа, хоть на пуховой перине брачного ложа, хоть на постели из шкур диких барсов, и размышлять о чем-то возвышенном и прекрасном. Примерно то же, только значительно слабее, я испытывала после удачного снайперского выстрела, когда видела, как, роняя оружие, падает убитый враг, и как страх и смятение охватывает его приятелей, понявших, что рядом я – их внезапная смерть.
И это чувство захватывало меня целиком, оно было настолько острым, что было способно заменить все человеческие радости, вытеснить их из сознания, особенно если женщина вроде меня только читала в книгах о том наслаждении, которое она должна чувствовать во время соития с мужчиной, и никогда не испытывала его в жизни… А ведь я тоже красивая молодая женщина, я тоже хочу мужской любви, нежности и ласки, хочу чувствовать тот миг наивысшего наслаждения, когда сливаются тела и сердца, любить мужчину и быть им любимой…
Но, к сожалению, это невозможно. Единственный мужчина, который запал в мое сердце, постоянно находится рядом, и в то же время недоступен мне так же, как если бы он был на Марсе, а я на Венере. И это отнюдь не капитан Серегин, как могли подумать некоторые. Батя для меня он и есть Батя. И хоть разница в возрасте между нами не столь велика, но все равно он для всех нас нечто монументальное, величественное и непогрешимое. Я и помыслить не могу, чтобы лечь с ним в постель, ибо такой шаг был бы дня меня чем-то вроде настоящего инцеста. Остальные ребята нашей группы для меня как братья, кто старше, кто младше, а предков из восемьдесят девятого года я вообще не воспринимаю как возможных половых партнеров. Какие-то они для меня дремучие и замшелые.
Пытался за мной ухлестывать и один офицер из параллельной России, капитан Воронков, но из этого ничего не вышло. Уж слишком из разного теста мы сделаны, и капитан переключился на более доступные женские экземпляры, которые вскорости замелькали поблизости. Теперь у него две молоденьких бывших мясных сразу, очень довольные таким фактом, и спят они сразу втроем под одним одеялом. Но это уже их личное дело, поскольку я не имею привычки совать свой нос в чужую постель.
А мне о таком, в смысле о собственном мужчине, остается только мечтать, так как тот, кому отдано мое сердце и душа, никогда не ответит мне взаимностью… Это наш священник-инквизитор отец Александр, Адепт и Голос Небесного Отца, ведущий нас по запутанным закоулкам Мироздания. Он запал мне в сердце еще тогда, когда на базе спецназа мы только готовились к нашему заданию, которое в итоге вылилось в поход через миры. Умный, обаятельный, красивый особенной зрелой мужской красотой, он был настолько непохож на других знакомых мне мужчин, что сразу привлек мое внимание. Но я знала, что сержант-контрактник и православный священник, маг хаоса и адепт порядка друг другу не пара, и потому держала свои чувства в тайне. Чем дольше продолжался наш поход, тем сильнее становилось мое тайное чувство к отцу Александру. В тот момент, когда мы вдвоем с ним уничтожали филактерий херра Тойфеля, сжигая злобную тварь в Первозданном Огне – таком же, в каком рождался мир в первые мгновенья Большого Взрыва – я чувствовала его сильные теплые руки, лежащие рядом с моими, ощущала протекающие через них потоки энергии, и от этого мне было так хорошо, что об этом сложно даже сказать словами.