Теперь каждый раз, когда мы случайно встречаемся в штабе у Серегина или просто вечером у фонтана, у меня начинают гореть щеки, а сердце проваливается куда-то в живот. Я люблю этого человека, но не только не знаю, как ему об этом сказать, но даже не уверена в том, что это вообще нужно делать. Кто я такая и кто он – тем более, что наши энергии прямо противоположны, и если мы отдадимся этому делу без остатка, то результат будет непредсказуем вплоть до того, что весь это мир может быть аннигилирован вместе с нами. По крайней мере, мне так кажется, а более авторитетных специалистов в вопросе взаимодействия пары энергий «хаос-порядок» я пока не знаю. И все, что мне остается – это лежать на медвежьей шкуре, брошенной поверх копны соломы, смотреть на большие звезды в кристально чистом небе, не знающем ни кислотных дождей, ни прочих химических выбросов, и мечтать о том, как было бы хорошо, если бы мы с отцом Александром были обычными людьми, которые могли бы позволить себе любовь, семью, дом, детей и внуков…
Вот немного помечтаю, потом засну, а утром проснусь как ни в чем не бывало, готовая сублимировать свою несчастную любовь в огненные выбросы гнева, поражающие врагов России, в каком бы мире она ни располагалась. Я чувствую, что уже в течение нескольких ближайших дней народ обров полностью прекратит свое существование, и случится это отнюдь не без моего участия.
14 августа 561 Р.Х. день одиннадцатый, 8:05. Полевой лагерь на правом берегу Днепра,
Княжна Елизавета Волконская, штурм-капитан ВКС Российской Империи.
Вот уже несколько дней как моего мужа провозгласили Великим князем Артании и теперь, собственно, я не княжна, а самая настоящая княгиня. Серегин не придает особого значения всем этим титулам, тем не менее вполне серьезно воспринимает свою ответственность перед этими людьми, которые в какой-то мере являются нашими прямыми предками, а в какой-то мере – их двоюродными братьями, не оставившими потомства. Те десять дней, что продолжается операция по спасению народа антов от порабощения аварами, виделись мы с Серегиным только урывками, а последние дни он даже ночевал в 561-м году.
Правда, взамен себя он оставил довольно интересных гостей, самым важным из которых, несомненно, был состарившийся византийский полководец Велизарий, а самым любопытным – его секретарь Прокопий Кесарийский. Седенький такой старикашка, и непонятно только, как в нем жизнь держится. Было забавно наблюдать, как он в перерывах между омолаживающими ваннами и медицинскими процедурами живчиком мечется по заброшенному городу, суя свой нос везде где можно, и даже там, где нельзя. Пока у Димы Колдуна не доходили руки до того, чтобы вложить в Прокопия русский язык, провожатыми и переводчицами ему служили свободные от службы девочки-амазонки, которых очень забавлял буквально вездесущий седой старичок. Прокопия поразили совсем не мой штурмоносец и не танки и бронетранспортеры мира предтечи основного потока. Больше всего его поразило количество книг в полковой библиотеке, а также то, что большую часть ее читателей составляли даже не офицеры, а рядовые солдаты и унтер-офицеры, то есть сержанты. В нашей армии государь-император тоже поощряет, когда в свободное от службы время служивые много читают, повышают свой образовательный и культурный уровень, а потом, по выходе в отставку, поступают для обучения в государственные университеты или служат в местном самоуправлении и полиции. Но об этом позже, потому что после того как Дима Колдун наконец-то вложил в Прокопия русский язык, его вниманием целиком овладела любезная библиотекарь Ольга Васильевна, после чего все вздохнули с облегчением.
Что касается Антонины, супруги Велизария, то она была так, серединка на половинку. Если встать на точку зрения аристократки, то это простолюдинка самого низкого пошиба, вырвавшаяся на самый верх социальной лестницы Империи. Короче – выскочка или, по-французски – парвеню. Если посмотреть на Антонину с точки зрения какого-нибудь демократа, то она яркий пример человека, который сделал себя сам. Правда. сделал не упорным трудом и не успехом в искусствах и точных науках, а личными связями, правильным замужеством и неустанными интригами. Лучше положить с собой в постель живую гадюку, чем иметь такую подругу, как Антонина. Впрочем, Серегин так и собирался использовать эту Антонину – как эксперта в области ядовитых и запутанных византийских интриг.
Сам же Велизарий, которому инъекцию русского языка сделали сразу и в обязательном порядке, по большей части общался с майором Половцевым, подполковником Седовым и прочими товарищами офицерами, и лишь изредка с самим Серегиным. Судя по всему, с аварами Серегин справлялся и без помощи своего главного военного консультанта, который пока еще не пришел в надлежащую физическую форму.
Я тоже уже думала, что в этом мире обойдутся без моей помощи, за исключением редких вылетов на разведку, но случившееся вчера происшествие с трехглавым драконом поставило всех на уши, и Серегин наконец соизволил выдать своей жене настоящий боевой приказ. Сегодня, с утра пораньше, я должна была совершить на штурмоносце вылет к Ставке кагана и учинить ему такой же погром, какой дракон должен был совершить с нашим лагерем. Прикинув остаток боекомплекта, я решила, что вполне могу сделать по два десятка выстрелов дуплетом из главного калибра и по две сотни из каждого ствола оборонительных турелей. Этого будет вполне достаточно для того, чтобы учинить во вражеском лагере великий переполох, окончательно деморализовав и демобилизовав противника.
Итак, ровно в восемь утра, имея на борту прапорщика Пихоцкого, моего мужа, Диму, Анну Сергеевну, Колдуна, Анастасию, Нику-Кобру, Велизария, а также десантно-штурмовую роту амазонок при полном вооружении и экипировке, я оторвала штурмоносец от земли и направила его в сторону ставки кагана обров. Операция «Ответный удар» началась.
14 августа 561 Р.Х. день одиннадцатый, 8:25. Правый берег Днепра, примерно в окрестностях современного Кременчуга, Походная Ставка Кагана Баяна.
Методичный навесной обстрел из арбалетов длился всю ночь, то стихая, то учащаясь. В результате этого воинство кагана медленно, но неумолимо сокращалось, при этом число раненых в разы превышало количество убитых, и стоны этих раненых и умирающих вместе с плачем и криками рвущих на себе волосы женщин вносили свою долю во все увеличивающуюся сумятицу. Кроме всего прочего, обры провели бессонную ночь и были деморализованы необъяснимой меткостью вражеских стрелков, которые попадали в цель, даже не видя того, в кого стреляют, а также мощью болтов, с легкостью пробивающих любые доспехи и кольчуги.
Когда встало солнце, то и кагану, и самому последнему воину стало понятно, что для обров настал последний час, потому что на холмах, окружающих их объединенный лагерь, маячило никак не менее десяти тысяч прекрасно вооруженных всадниц-шулмусок, над ставкой которых реяло алое как кровь знамя мести. После потерь обров от ночного обстрела силы сторон были на глаз уже почти равными. К тому же полки шулмусок были свежи, полностью осознавали свою силу и правоту, а также горели жаждой мести за всех убитых и замученных обрами антов.
Попытка отогнать их подальше не привела ни к чему, кроме дополнительных потерь. Кони у шулмусок оказались намного выносливее и быстрее аварских, поэтому те просто отпрянули от удара, продолжая осыпать обров арбалетными болтами. При этом ответный обстрел из аварских луков не причинил шулмускам никакого ущерба. Каган просто не верил своим глазам – все стрелы его воинов летели мимо врагов, в то время как атакующая аварская лава постоянно несла потери. То один, то другой обрин или вылетал из седла, или рушился наземь прямо вместе с конем. Попытка схлестнуться в ближнем бою на копьях и палашах тоже не удавалась, пока навстречу дальше всех вырвавшимся вперед двух тысячам удальцов из племени тарниах не выплеснулись примерно вдвое превосходящие их лихие шулмуски в тяжелом панцирном вооружении.
Приложив руку к глазам козырьком, каган с болью наблюдал, как его воинов жестоко рубят на глазах всего войска. Рейтарская лавина на своих тяжелых дестрие прокатилась там, где только что были удальцы племени тарниах, как через пустое место, и уже через минуту, по сигналу трубы развернув коней, снова скрылась за холмами, оставив за собой ужасающее поле, покрытое мертвыми телами. Эта битва могла поглотить все, что было у кагана и еще потребовать добавки, ибо враг превосходил обров во всем – и это позволяло ему самому выбирать место и момент решающей схватки.
Вернувшимся в лагерь совершенно упавшим духом аварам осталось только умертвить своих женщин и детей, чтобы не отдать их злобному мангусу на поругание и рабство, а затем самим постараться как можно достойней закончить свою жизнь. Но запоздало и это решение. В воздухе над Ставкой кагана появился штурмоносец.
– П-и-и-и-у, – басовито сказали электромагнитные пушки главного калибра, и два белых пушистых каната инверсионных следов соединили их и шатры в центре лагеря, в которых квартировал каган и его родня и близкие.
– Кхр-р-р-бах, – вертикально вверх поднялись в воздух на месте попадания кусты из вздыбленной ударом земли, лохмотьев шатров и фрагментов человеческих тел.
– Дух, шлеп, дух, дух, шлеп, шлеп, дух, – заколотили по земле комья падающего грунта и лохмотьев чего-то кровавого, что только что было каганом Баяном и его близкими.
– П-и-и-и-у, – басовито повторил свой номер главный калибр штурмоносца, снова поразив центр лагеря, вбивая в землю все невбитое и разрывая все неразорванное.
Третий, четвертый, пятый и шестой удары с воздуха были направлены не на возможное командование и так уже дезорганизованной аварской орды, а на телеги кочевников, в два ряда опоясывающие холм, на котором был устроен лагерь. Эти четыре залпа разметали телеги обров, открыв путь для того, чтобы ворваться в лагерь, деморализовав противника до крайности, и к тому же так перекопали землю, что атаковать через это сплошное нагромождение воронок в конном строю было бы полным безумием. Вот когда Серегин пожалел о том, что еще не готово конно-летательное заклинание. Но воительницы уланских эскадронов и их командиры не растерялись. Недаром же их тренировали для боя одинаково и в конном, и в пешем строю. Подскакав к пролому, бойцовые лилитки спешивались и, обнажив палаши, шли на штурм в пешем порядке, как и предусматривало их обучение в мире Содома, а «волчицы» и дикие лилитки продолжали маневрировать на своих конях, забрасывая арбалетными болтами тех обров, которые еще пытались помешать вторжению в свой лагерь. И вот сперва отчаянное, а потом и беспорядочное сопротивление перешло в резню, когда разъяренные победители перестают смотреть, кого рубят, а побежденные кидаются под их мечи, лишь бы избежать позора и рабства, что для них страшнее смерти. И наконец на поле боя опускается тяжелая тишина, прерывающаяся лишь хриплым дыханием победителей, смотрящих на страшное дело рук своих.