13 сентября 561 Р.Х. день тридцать девятый, Ранее утро. Строящийся стольный град великого княжества Артании на правом берегу Днепра.
В это ранее хрустящее свежестью осеннее утро один рейтарский и два уланских эскадрона разбудили раньше обычного, еще за час до рассвета и тут же, минуя все утренние мероприятия, приказали одеваться, снаряжаться, седлать коней и выходить на завтрак к полевым кухням, где уже допревала нежнейшая гороховая каша с мясом. И вот, когда утренняя заря залила уже полнеба, звякающие амуницией эскадроны с позевывающими смуглыми воительницами в седлах, были построены. Долго им ждать не пришлось. Почти сразу на площадку перед стоявшими в две шеренги всадницами выехали Серегин, его верный адъютант Добрыня, не менее верный ординарец Ув, которого Добрыня воспринимал как младшего братишку, Анна Струмилина, герр Шмидт, который оказался неплохим наездником, и несколько старших дружинников во главе с Горыней и Дубыней.
Намечалась скоротечная операция под кодовым названием «Визит каменного гостя» по примучиванию того самого дальнего рода старшины Жирослава, на которого герр Шмидт уже нарыл изрядную порцию компромата. Как выяснило следствие, черный пиар в лице скоморохов был как раз его рук делом, а посредником между ними выступил уже хорошо известный Серегину полугот-полугепид и ставленник родовой старшины Сигмунт. Когда доказательства тому стали неопровержимыми, герр Шмидт оставил в покое кающихся и визжащих скоморохов и произвел тайный арест Сигмунта, как раз отъехавшего из ставки для встречи со связным своих единомышленников. Помимо Сигмунта и связного в сети моей новорожденной госбезопасности попался еще один непонятный человек. Славянин не славянин, ромей не ромей, а что-то среднее, отрекомендовавшееся осевшим среди славян ромейским торговцем Геннадиосом, но больше этот человек походил на резидента глубокого внедрения.
Кстати, если скоморохам, как и всякой мелкой шпане, для полной кондиции хватило одного лишь рассказа о том, что и как с ними будут делать четыре милые женщины, всего за четверть часа распластывающие на порционные куски целиковую бычью тушу, то Сигмунт, Геннадиос и связной, наотрез отказавшийся называть свое имя, поддаваться на такую простую провокацию не стали. Пришлось герру Шмидту от первой, чисто психологической степени допроса, переходить к легкой мануальной терапии без явного членовредительства. Первым от постукивания в печень сломался Сигмунт, давно уже не испытывавший никакой боли, за ним последовал Геннадиос, опорочивший высокое звание агента византийских спецслужб и открывший все адреса, пароли, явки, а безымянный связной все равно, несмотря на обработку второй степени, так и остался безымянным.
В принципе герр Шмидт мог перейти к полномасштабному допросу, когда уже никто не обращает внимания на здоровье и внешний вид допрашиваемого, но он уже знал, что тут имеются высококвалифицированные маги, способные при помощи своего искусства решить почти любую проблему, которая иначе кажется неразрешимой. К Серегину герр Шмидт обращаться не стал, к Анне Струмилиной тоже, а вместо того пошел к нашему пусть малолетнему, но зато самому квалифицированному магу с вопросом: «Что можно сделать для того, чтобы вот этот нехороший человек, предавший свой народ, начал бы говорить правду, правду и одну только правду?».
Ничего такого особенно болезненного Дима Колдун на таинственного незнакомца накладывать не стал, ограничившись «Муками совести». В принципе, в отличие от Сигмунта и Геннадиоса, совесть у агента Жирослава имелась во вполне товарных количествах. Просто его сперва убедили, что «так надо», а потом, «что уже поздно дергаться» – и угрызений у этой совести за время работы на Жирослава ниндзей отечественного разлива накопилось слишком много. Впервые за всю свою карьеру гестаповца криминальдиректор и штурмбанфюрер Курт Шмидт видел, как подследственный съедает сам себя, попутно выплевывая абсолютно секретные сведения, которые едва успевают записывать три писца. Закончив говорить, незнакомец, так и оставшийся неизвестным, всхлипнул, дернулся несколько раз и испустил дух. Не выдержало сердце, как сказала Лилия.
В итоге, когда все концы заговора сошлись на Жирославе, и была спланирована эта операция по примучиванию его рода, обитавшего на левом берегу Днепра, в районе современного города Переяслав-Хмельницкий. Территория эта относилась уже даже не к степной и к не лесостепной зоне, а почти вся поросла лесами. Соответственно, лесные анты, к которым относился и род Жирослава, не распахивали степные клинья на склонах холмов, а делали в лесах росчисти, занимаясь подсечно-огневым земледелием.
Расчищенные делянки не давали таких урожаев, как степные поля, и к тому же быстро истощались, и антам приходилось постоянно расчищать новые. С другой стороны, лес – это и источник продовольствия, и укрытие от слишком бесцеремонных гостей. На него, родимого, родовичи Жирослава и понадеялись, демонстративно отказавшись поддержать князя Идара в борьбе с аварским вторжением. Мол, зачем подставлять головы под чужие мечи, когда лес и спрячет, и накормит, и оборонит от особо упрямых пришельцев, с которыми к тому же проще договориться о дани, чем воевать насмерть. А потом эта позиция превратилась в ловушку, потому что предательство есть предательство, а новый князь Серегин оказался стократ более князем, чем покойный Идар, и каждое его решение все больше ущемляло таких как Жирослав, приближая конец их безраздельной власти над родовичами.
Уже несколько семей извергов не сгинули безвестно (как это обычно бывает с теми, кого отвергает родной род), а ушли на юг к князю Серегину, который принимал всех, отказывая только убийцам, да и то не всем. Вслед за извергами после победы над аварами на жирные степные черноземы потянулись и другие, пока ни в чем не провинившиеся, но не желающие ради скудных урожаев каждый год делать новые и новые лесные росчисти. Там, у княжьей ставки их примут, определят вспомоществование, до весны поселят в казарму для переселенцев, нарежут надел на княжьем клине, и будут они уже не людьми из рода Жирослава, а людьми князя Серегина. И ведь на новые земли начали уходить не какие-то там бездельники и неумехи, а кровь от крови и плоть от плоти рода. Если они уйдут все, то Жирослав останется только с робкими неумехами, неучами и бездельниками. Именно по этим соображениям, а также желая отомстить за сына, Жирослав бросился в самую сердцевину заговора, на самом деле составленного ромейским торговым агентом Геннадиосом, сидящим здесь уже больше десяти лет именно с целью недопущения слияния антов в единое государство.
Но вернемся от старшины Жирослава к капитану Серегину, уже готовому открыть портал и, выпустив свое воинство на родовое селение Жирослава, приступить к скоротечной операции «Визит каменного гостя». Вот перед выстроившимися в колонну по три эскадронами раскрылся зияющий зев портала – и они ринулись в него рысью, стремя в стремя.
13 сентября 561 Р.Х. день тридцать девятый, Ранее утро. Левый берег Днепра в районе нанешнего Переяславль-Хмельницкого, родовое селение старшины Жирослава на реке Альте.
На той стороне портала все получилось по схеме: «Ага, не ждали», с врывающейся в центральное селение рода старшины Жирослава колонной до зубов вооруженных всадниц. Косматый мужик, стоявший на стреме возле единственного в селении рубленного в лапу двухповерхового* терема (хотя все остальные строения были исключительно полуземлянками), схватился было за шестопер, но увидел грозящий ему кулак воительницы в чешуйчатой панцирной перчатке и решил бросить оружие на землю, сделав вид, что он тут совсем ни при чем. О том, кто такие воительницы Серегина, и какой у них резкий характер, были наслышаны даже в этом медвежьем углу.
Примечание авторов: * двухповерховый – двухэтажный.
Спешившиеся с лязгом и грохотом рейтарши взбежали на ведущее на второй этаж высокое крыльцо, готовые ломать, крушить, держать и не пущать, но штурмовать терем не потребовалось, ибо старшина Жирослав, не подозревая о визите в гости толстого пушистого полярного зверька, сам сунулся на крыльцо унять тех, кто разбудил его в такую рань ужасным шумом. Однако, не успев сказать ни слова, он пал на его доски косматой мордой вниз. Таким образом, центральное селение проштрафившегося рода было захвачено буквально за считанные минуты, после чего возглавляемые старшими дружинниками уланши повзводно рванули по всем расходящимся от него тропам, чтобы согнать на грядущее судилище остальных родовичей Жирослава и не дать никому утечь в неизвестном направлении.
Тем временем на утоптанной площадке перед домом старшины готовилась мизансцена в виде нескольких дубовых колод для рубки мяса и все того же переносного кола на крестовине, предназначенного для главного фигуранта, а на крыльцо вынесли кресло для Серегина и Анны Струмилиной, для остальных же участников поставили скамьи. Одно на двоих, потому что креслом это сооружение, собранное из резных дубовых плах, можно было назвать только условно – скорее, тронное место, которое из дома с трудом выперли четыре бойцовых лилитки, не жалующиеся на отсутствие грубой физической силы.
Часа через два все члены рода Жирослава были в сборе – некоторые, чье участие в измене и заговоре было доказанным, опутанные веревками, понуро стояли перед крыльцом, а остальные топтались чуть поодаль в виде плотной толпы родовичей от седобородых стариков до несмышленых ребятишек. Суда как такового не было, так как все было решено заранее. Первым делом Дубыня зачел (на самом деле заучил наизусть) вины старшины Жирослава и некоторых войтов (старшин отдельных поселений) после чего перешел к оглашению приговора. Жирослав был приговорен к посажению на кол, а способствовавшие ему войты, кричавшие на вече не давать помощи князю Идару, к отсечению головы. Все имущество казненных должно было перейти в княжескую казну, а род в целом подвергся наложению большого штрафа в натуральной форме, в основном свежими и стоялыми медами и моченой ягодой. Все остальные родовичи, тоже запятнавшие себя изменой, вместо выборного старшины получали в качестве главы рода старшего дружинника по имени Гремислав, известного своей суровостью, а уже войтов он должен был назначить по своему усмотрению. Кроме то