За час до полуночи так все и произошло. Орлик и Циала уже давно миловались в своей комнате, готка по имени Авило (Соломка) оказалась в комнате, которую занимал германец Вольфганг, славянка Румяна пошла в комнату Лютого, персиянку Назию (Оптимистку) отправили к булгарину Темиру, а дочки трактирщика, как и обещали, вдвоем оказались в номере патрикия Кирилла. Сначала патрикий собирался сосредоточиться только на старшей сестре, достаточно пышной, но и у младшей тоже все оказалось вполне себе на месте, просто не таких выдающихся размеров, и ему пришлось разделить свое внимание сразу между двумя красавицами.
Вскоре соглядатаи, сидевшие у стены под окнами комнаты патрикия, услышав страстные стоны, окончательно уверились, что тот, за кем они поставлены следить, полностью увлечен, и теперь до самого утра не покинет гостеприимный трактир.
Тем временем у лодочной переправы, закрытой по причине ночного времени, на грани рукоприкладства и поножовщины лаялись ескувиторы патрикия Руфина, схоларии магистра оффиций Евтропия и стражники городского эпарха. Как самые фешенебельные, навороченные и позолоченные, победили ескувиторы, которые, несмотря на возражения, что переправа в ночное время может быть опасна, тут же начали орать на заспанных лодочников, чтобы те поскорее перевозили их на другой берег в Галату. Перевозить пришлось в три рейса, так как позолоченных болванов было чуть меньше трехсот голов, а лодок всего двенадцать, и каждая лодка, помимо трех лодочников, двух гребцов и рулевого, брала только восемь человек.
Но долго ли коротко ли, воинство патрикия Руфина к часу ночи полностью переправилось на другую сторону бухты, построилось в колонну, и с факелами, во главе со своим напыщенным, как павлин, предводителем, шумно топая, отправилось к «Золотой Барабульке». Шум и лязг на узких улочках Галаты стоял такой, будто целая стая собак тащит за собой ворох ржавых консервных банок. Из темноты за ними следили и облизывались ночные работники ножа и топора. Было бы этих эскувиторов двое-трое – вершители ночной справедливости уж точно сумели бы обработать их по высшему разряду; но триста сразу – это был перебор. Благодаря своей многочисленности толпа ескувиторов без происшествий дотопала до «Золотой Барабульки», и магистр Руфин принялся лупить кулаками в крепкие дубовые двери, громкими воплями требуя немедленно отворить их перед императорской гвардией ради поимки важного государственного преступника.
Толстяк трактирщик, к тому времени уже мирно сопевший на ложе, немедленно вскочил и запричитал, потому что визит представителей власти в ночное время не означал для него ничего, кроме внезапного разорения и смерти. Рядом с трактирщиком точно так же причитал спавшая с ним – нет, не жена – домашняя раба-наложница, потому что жены у него отродясь не было, а все его дети были прижиты с рабыней, купленной им одновременно с трактиром. Вроде и родные люди, своя кровь, а вроде и просто имущество. Потому-то толстяк, не задумываясь, торговал их телами, посылая за подкреплением в лупанар только в самых массовых случаях.
Удары в дверь становились все чаще и сильнее, перебудив уже весь окрестный квартал; колотили уже не только руками, но и ногами, но толстые тесаные дубовые доски стояли несокрушимо. Этот шум заставил всех постояльцев оставить свои потные дела и начать быстро одеваться, выходить на опоясывающую второй этаж галерею и вооружаться кто чем. Особенно страшно было служанкам в кое-как наброшенных на голое тело туниках. Напротив, возглавляемые Лютым варвары из компании патрикия Кирилла выглядели почти счастливо, потому что спутники Ники-Кобры вынесли им из своих комнат целый ворох позвякивающего отточенного оружия и защитного снаряжения. В основном это были короткие и широкие абордажные сабли и кинжалы, пригодные для резни в тесных помещениях, а также стальные шлемы и кирасы-нагрудники на войлочном подбиве. Некоторое время наряду с громовым стуком с нижнего этажа и всхлипываниями девок слышалось только короткое полязгивание оружия и доспехов, а также скрип туго затягиваемых ремней. Последней, натягивая на руки длинные, до локтей, краги, на галерею вышла блистательная Ника.
– Не сцыте, девки, – сказала она рыдающим служанкам-рабыням, – и сами прорвемся, и вас с собой заберем. Вот только нарубим немного фильдеперсового мяса, проучим так называемую императорскую гвардию – и домой.
– Куда заберем?! Мое! Не позволю! – метнулся к Нике злосчастный владелец «Золотой Барабульки» и всего ее персонала, но один из ее спутников, бывший гребец с «Золотой Лани» по имени Герасим коротко и почти без замаха ударил толстяка кулаком в кожаной перчатке в ухо, после чего тот закатил глаза и мешком осел на пол.
– Жив, паскуда, – сказал Герасим, нагнувшись и потрогав жилку на шее толстяка, – облить как следует холодной водой – так сразу оклемается.
– Отставить воду, потащите на себе сами. На раз, два, три – за руки, за ноги, – скомандовала Ника, открывая в самом конце галереи темный зев портала, ведущего в сырую и холодную поднепровскую ночь.
Там, на той стороне, уже пребывал в полной готовности рейтарский эскадрон бойцовых лилиток. Звякали сбруей откормленные могучие дестрие, сидели в седлах в полной экипировке бойцовые лилитки-рейтарши, и в смотровых окошках их забрал горели ярко-зеленые огни заклинания Истинного Взгляда, а чуть поодаль ночной ветер играл трепещущей алой полосой эскадронного вымпела. Именно туда, в эту ночную сырость, помощники магини огня начали выталкивать ошеломленных служанок, в также мальчишку-полового и их дебелую мамашу. Последним туда швырнули тучного трактирщика, после чего портал закрылся, для того чтобы некоторое время спустя открыться немного в другом месте. Кстати, спутники патрикия Кирилла – Лютый, Орлик, Вольфганг и Темир – наотрез отказались уходить вместе с некомбатантами. В их руках было оружие, а перед ними был враг, вцепиться в глотку которому они мечтали уже давно. И неважно, что справа и слева от них с натянутыми луками наготове стояли ромеи, ранее служившие лучниками на «Золотой Лани». В любом случае драка обещала быть знатной.
– Ну, что, красавчик, – повернулась Ника к уже полностью одетому патрикию Кириллу, – еще совсем немного – и мы будем дома. Ты только под ногами не путайся, твое будущее императорское величество, и все будет нормально.
Стук в дубовую дверь мог продолжаться до бесконечности или до того момента, когда кто-нибудь из ескувиторов не догадался бы приспособить в качестве тарана первое попавшееся бревно, но Ника решила по-иному и врезала по двери хорошим огненным шаром – в момент толстые дубовые доски с грохотом вылетели наружу ворохом горящих щепок. От вспышки все, кто находился внутри трактира, на мгновение ослепли; разумеется, за исключением тех, на кого было наложено заклинание Истинного Взгляда, подобно фототропным очкам в миллионные доли секунды отрегулировавшего световой поток.
На той стороне двери эффект был куда брутальней – несколько ескувиторов, стоявших вплотную, но чуть в стороне от линии удара, изжарились заживо, а от патрикия Руфина, который оказался прямо на пути у огненной смерти, остались только дымящиеся сапоги и обугленная голова в оплавившемся шлеме. Кроме того, множество ескувиторов получили ожоги различной степени тяжести, и еще столько же ослепли. Но ход в трактир оказался открыт, и с десяток самых безрассудных рванулись вовнутрь.
Стоявшие на галерее лучники раз за разом начали спускать тетивы своих луков, с легкостью поражая ескувиторов в глаза, как каких-то белок. Во-первых – стрельба велась не с качающейся боевой платформы дромона, а с прочной устойчивой галереи, а во-вторых – до цели всего-то было десятка два шагов. На посыпанный соломой пол рухнули первые трупы, ведь труженики византийского флота и без приказа новых командиров всеми фибрами своей души ненавидели надменных, спесивых, вечно надушенных и раззолоченных императорских гвардейцев, а те платили им презрением, какое аристократия питает к простонародью. Пока лучники рвали тетивы, одну за другой посылая во врага свистящую смерть, было убито или смертельно ранено более двух десятков гвардейцев.
Отойдя назад и перегруппировавшись, ескувиторы, пригнув головы и прикрывшись щитами, снова ринулись в зияющий дверной проем, и на этот раз им, казалось, сопутствовал успех, потому что стрелы бессильно вязли в щитах или отскакивали от шишаков, но на узкой лестнице, которая вела на галерею второго этажа, их ждали новые неприятности. Очень трудно вести бой на узкой лестнице, для которой большой пехотный щит оказывается слишком широким, а человек в доспехах чувствует себя примерно так же, как медведь, по ошибке забравшийся в логово барсука.
Все это усугублялось тем, что путь наверх ескувиторам преграждала смеющаяся от боевого восторга Ника-Кобра, в правой руке которой была зажата смертоносная «Дочь Хаоса». Патрикий Кирилл с полуужасом-полувосторгом наблюдал, как потоком льется кровь и падают под ноги сражающимся отрубленные руки и головы. Вскоре ступеньки лестницы до половины оказались залиты кровью гвардейцев, а их трупы образовали на лестнице непроходимую баррикаду. Ескувиторы снова отступили и, пока они не придумали чего-нибудь радикального (вроде поджога трактира с четырех концов), Ника махнула рукой с зажатой в ней «Дочерью Хаоса», открывая портал не в сам трактир, а на ведущую к нему улицу.
Тут же послышался громовой топот копыт взявших с места в галоп тяжелых дестрие, боевые кличи лилиток, и немелодичный лязг стали, ударяющейся о сталь. Страшен таранный удар тяжелой кавалерии по пехоте, стоявшей без строя, толпой. Окованные сталью до середины древка пики, пронзающие сразу двоих-троих, рушащиеся сверху палаши, с легкость разрубающие как шлемы гвардейцев, так и их головы внутри; и над всем этим – торжествующее ржание гигантских лошадей, чьи копыта – это отдельное смертоносное оружие.
Пара десятков гвардейцев метнулась обратно в трактир, пытаясь укрыться от бушующей на улице смерти, но Ника-Кобра, с легкостью перемахнув через перила, спрыгнула вниз, атаковав одна многих, а мгновение спустя ее примеру последовали Лютый, Орлик и Вольфганг, а коротконогий Темир, которому не с руки были такие кульбиты, просто скатился вниз по перилам, попутно перемазав в крови свои новые штаны. Увидев такое яростное и стремительное нападение, уцелевшие ескувиторы побросали оружие, пали на колени и запросили пощады, но Ника-Кобра собственноручно убила каждого из них, ведь у этого боя не должно было остаться живых свидетелей. Сама по себе как боевая сила императорская гвардия – это тьфу, а вот ее уничтожение до единого человека неизвестными нападавшими должно было произвести на Империю морально-психологический эффект огромной разрушающей силы.