– приказал он, и тот похотливо улыбнулся и ущипнул ее за круглую, как дыня, грудь.
– Даже не думай,– предостерег Лотар. Он все еще злился на того, кто ушел. Констебль увидел его лицо и опомнился. Он повел женщину внутрь, чтобы отыскать ее одежду.
Подходили другие люди Лотара, каждый вел двух-трех пленных. Вид у тех был жалкий.
– Проверьте их паспорта,– приказал Лотар и повернулся к сержанту.– Хорошо, Кронье, давай избавляться от этого барахла.
Лотар наблюдал, как ящики с выпивкой выносили и складывали перед коттеджем. Двое констеблей вскрывали ящики и били бутылки о землю на краю дороги. Ночь заполнил сладкий фруктовый запах дешевого бренди, по канаве побежала янтарная жидкость.
Когда последняя бутылка была разбита, Лотар кивнул сержанту:
– Ну ладно, Кронье, везите их в отделение.
Пока задержанных сажали в два полицейских грузовика, следовавших за «лендровером», Лотар вернулся в коттедж, проверить, не упустили ли его люди что-нибудь важное.
В задней комнате с неприбранной кроватью и грязными простынями он раскрыл единственный шкаф и кончиком дубинки брезгливо порылся в его содержимом.
На дне шкафа под грудой одежды обнаружилась картонная коробка. Лотар вытащил ее и оторвал крышку. Коробка была заполнена аккуратной стопкой листовок. Лотар равнодушно взглянул на верхний лист и сразу заинтересовался. Схватил и поднес к свету голой лампы, свисавшей с потолка.
«Это обращение «Поко», и в нем говорится: «Возьми в правую руку копье, о мой любимый народ, ибо чужеземцы грабят твою землю».
«Поко» называлось военное крыло Африканского национального конгресса. Слово «поко» означало «чистый и неразбавленный», потому что членами его могли быть только чистокровные африканцы-банту. Лотар знал, что эта организация молодых фанатиков ответственна за несколько зверских убийств. В маленьком городке Парл в Кейпе «Поко» организовала поход сотен молодых людей против полиции, а когда их отогнали, они перенесли ярость на гражданское население, убив двух белых женщин, одной из которых было всего семнадцать. В Транскее они напали на дорожный лагерь и самым жестоким образом убили белого смотрителя и его семью. Лотар видел полицейские снимки, и при воспоминании об этом по его коже поползли мурашки. «Поко» следовало опасаться. Лотар внимательно прочел листовку.
« В понедельник мы будем противостоять полиции. В этот день все жители Шарпвилля должны быть едины. Ни один мужчина, ни одна женщина не выйдут на работу. Ни один мужчина и ни одна женщина не покинут город поездом, автобусом или такси. Все жители соберутся и как один двинутся к отделению полиции. Мы будем протестовать против закона о пропусках,который нам слишком тяжело соблюдать. Мы заставим белую полицию нас бояться.
Мы будем преследовать любого мужчину и любую женщину, которые в понедельник не присоединятся к нам. В этот день все должны быть едины.
Это говорит «Поко». Слушайте и повинуйтесь».
Лотар перечитал неряшливо напечатанную листовку и пробормотал:
– Значит, дошло и до нас.– Он снова отыскал фразу, которая больше всего оскорбила его: «Мы заставим белую полицию нас бояться»,– и прочел ее вслух.
– Вот как! Посмотрим!
И он приказал сержанту отнести коробку с листками в машину.
Жизнь Рейли Табаки подчинялась неизбежности. Великая река бытия несла его с собой, и он был бессилен вырваться или хотя бы поплыть против течения.
Впервые глубоко осознать свою африканскую сущность его заставила мать, одна из самых искусных songomasплемени коса. Она познакомила его с загадками и тайнами и прочла по костям его будущее.
– Однажды ты поведешь наш народ, Рейли Табака,– пророчествовала она.– Ты станешь одним из великих вождей коса, и твое имя будет на устах у макана и ндламе – все это я прочла в костях.
Когда его отец Хендрик Табака отправил его вместе с братом-близнецом Веллингтоном за границу в межрасовую школу в Свазиленд, африканскость Рейли была укреплена и подчеркнута, потому что его товарищи-ученики были сыновьями вождей и черных лидеров из Басутоленда и Бечуаналенда. В этих странах правили черные племена, свободные от давящего отцовского влияния белых, и Рейли с волнением слушал, как соученики рассказывали о своих семьях, живущих на равных правах с белыми.
Для Рейли это стало настоящим откровением. В его жизни белые всегда существовали отдельно, их следовало бояться и избегать, потому что им принадлежала грозная и неоспоримая власть над ним и его народом.
В Уотерфорде он узнал, что это вовсе не универсальный закон вселенной. В школе были и белые ученики, и хотя поначалу это казалось странным, он ел за одним столом с ними, из тех же тарелок и теми же вилками и ложками, спал рядом с ними в школьной спальне и садился в туалете на стульчак, еще не остывший после зада белого мальчика, а когда выходил, у двери нетерпеливо дожидался своей очереди другой белый мальчик. В его стране ничего подобного не допускалось, и когда он впервые вернулся домой на каникулы, то широко раскрытыми глазами прочел надписи, гласившие: «Только для белых.– Blankes Alleenlik». В окно поезда он смотрел на прекрасные фермы и жирный скот – все это принадлежало белым, в племенных резервациях видел голую выветренную землю, а когда вернулся домой, на «Ферму Дрейка», понял, что дом его отца, который помнился ему дворцом, на самом деле лачуга. Его душу начало терзать негодование, оставив воспаленные раны.
До поступления в школу дом его отца навещал дядя Рейли и Веллингтона, Мозес Гама. С детства Рейли сознавал присутствие дяди, потому что в Мозесе всегда пылал огонь, подобный огромным пожарам вельда, которые пожирают землю и вздымают в небо столб густого дыма, пепла и искр.
И хотя Мозес Гама много лет не появлялся на «Ферме Дрейка», память о нем не тускнела, и Хендрик читал семье вслух письма, которые получал от брата из далеких земель.
Поэтому, когда Рейли окончил школу и вернулся домой помогать отцу вести дела, он заявил, что хочет вступить в ряды молодых воинов.
– Побывай в лагере посвящения,– пообещал отец,– и я представлю тебя «Umkhonto we Sizwe».
Посвящение стало финальным этапом формирования Рейли-африканца. Вместе со своим братом Веллингтоном и еще шестью молодыми людьми он покинул «Ферму Дрейка» поездом, третьим классом, и добрался до небольшого города Квинстаун, центра племенной территории коса.
Его мать все устроила, и на вокзале в Квинстауне их встретили старейшины племени. В разбитом старом грузовике их привезли в крааль на берегу Грейт-Фиш-ривер и передали в руки хранителя племени, старика, в чьи обязанности входило хранить историю и обычаи племени.
Старик Ндламе приказал им раздеться и отдать все, что привезли с собой. Все это бросили в костер на берегу, как символ детства, остающегося позади. Ндламе отвел обнаженных юношей к реке, чтобы они вымылись, а потом, еще мокрых после купания, отвел на противоположный берег: там в хижине для обрезания ждали знахари.
Все, кому предстояло пройти посвящение, в страхе остановились, и тогда Рейли смело прошел в голову колонны и первым вошел через низкий вход в хижину. Внутри все было затянуто дымом костра, в котором горел навоз; знахари в шкурах, перьях и фантастических головных уборах казались странными и пугающими фигурами.
Рейли охватил ужас; он предчувствовал боль, которой боялся все детство, его пугали сверхъестественные силы, таящиеся во тьме хижины, но он заставил себя пробежать вперед и перепрыгнуть через костер.
Когда он приземлился по ту сторону костра, знахари схватили его и поставили на колени; голову ему держали так, что пришлось смотреть, как один из них схватил его пенис и вытянул колпачок кожи вперед на всю длину. В древние времена обрезание проводили кованным вручную ножом, но сейчас обходились лезвием «Жиллет».
Под призывы племенных богов кожу срезали, оставив пенис влажным, розовым и уязвимым. Кровь брызнула на унавоженный пол между ног юноши, но Рейли не издал ни звука.
Ндламе помог ему встать; Рейли, пошатываясь, вышел на солнце и упал на берег реки, мучимый ужасной болью; до него отчетливо доносились крики других мальчиков. Он узнал болезненный крик своего брата Веллингтона – самый громкий из всех.
Рейли знал, что знахари соберут их крайнюю плоть, засолят и добавят к племенному тотему. Часть их всегда будет находиться у хранителей, и, как бы далеко они ни ушли, знахари всегда могут отозвать их назад проклятием крайней плоти.
Когда все проходящие посвящение побывали под ножом, Ндламе провел их к воде и показал, как промывать и перевязывать раны целебными листьями, а потом привязывать пенис к животу.
– Потому что если мамба будет смотреть вниз, он снова пустит кровь,– предупредил он.
Они вымазали тела смесью глины с пеплом. Даже волосы на голове им выкрасили в белый цвет, так что они походили на призраков-альбиносов. Их единственной одеждой была травяная повязка, и они построили себе хижины в самой глубокой и тайной части леса, потому что на них не должна была смотреть ни одна женщина. Они сами готовили себе еду, простые кукурузные лепешки без всяких приправ, и на все три месяца посвящения им запретили есть мясо. Их единственным имуществом была глиняная чашка.
У одного юноши в рану, оставленную обрезанием, попала грязь, и вонючий зеленый гной тек оттуда, как из коровьего вымени; лихорадка сжигала беднягу, так что даже прикосновения к коже вызывали боль. Травы и мази, которые прикладывал Ндламе, ничего не дали. Мальчик умер на четвертый день, и Ндламе унес его глиняную чашку. Эту чашку один из знахарей бросит к дверям хижины его матери, и женщина поймет, что боги племени не приняли ее сына.
Ежедневно с первых лучей рассвета и много спустя после захода солнца Ндламе учил их обязанностям члена племени, мужа и отца. Они научились стойко переносить боль и трудности. Научились дисциплине и долгу перед племенем, узнали о жизни диких зверей и растений, научились выживать в дикой местности, доставлять удовольствие женам и растить детей.