Шаса не хотел верить в это. Он снял сапоги и куртку и полез по стволу мопани. Поднимался он осторожно, проверяя каждую точку опоры и ветку, прежде чем доверить им свою тяжесть. На десять футов в высоту кора со ствола была содрана когтями. Когда девочка оказалась прямо над ним, почти в пределах досягаемости, Шаса негромко спросил сначала на овамбо, потом на зулу:
– Эй, малышка, ты меня слышишь?
Никакого движения. Он видел, что руки и ноги у девочки тонкие, как палочки, а кожа пепельно-серая, того особого пыльного вида, который у африканцев предвещает смерть. Шаса поднялся еще на несколько футов, протянул руку и коснулся ноги девочки. Кожа была теплая, и он почувствовал странное облегчение. Он ожидал холодного прикосновения смерти. Но девочка была без сознания, а когда Шаса осторожно разжал ее руки, снял с ветки и прижал к себе, обезвоженное тельце оказалось легким, как птичье. Спускался Шаса медленно, оберегая девочку от резких толчков, и, добравшись до земли, отнес ее к джипу и уложил в тени.
Его походная аптечка содержала внушительный набор медицинских приспособлений. Когда-то давно Шасе пришлось ухаживать за своим подносчиком ружья, которого искалечил гигантский буйвол. После этого он никогда не уходил на охоту без аптечки и научился использовать все, что в ней.
Он быстро приготовил капельницу и поискал вену на руке ребенка. Вена спалась, пульс был слабый и неровный, и ему пришлось искать вену на ноге. На этот раз ему удалось ввести иглу, и он подвесил пакет с молочной кислотой, добавив туда 10 миллилитров раствора глюкозы. Только теперь он попытался напоить девочку водой, и оказалось, что глотательный рефлекс еще сохранился. По несколько капель за раз он выпоил ей целую чашку, и девочка начала проявлять первые признаки жизни: заскулила и пошевелилась.
Работая, он через плечо отдавал приказы следопытам:
– Возьмите лопату и поглубже похороните этих людей. Странно, что их до сих пор не отыскали гиены, но позаботьтесь, чтобы этого не случилось потом.
Когда возвращались в лагерь, один из следопытов держал девочку на руках, оберегая от толчков и тряски. Как только приехали, Шаса прицепил к самому высокому дереву антенну коротковолнового радиопередатчика и через час, после многих выматывающих попыток, установил связь – не с шахтой Х’ани, а с одним из геологоразведочных отрядов «Компании Кортни», находившимся на сто миль ближе. Связь все равно была слабой и постоянно прерывалась, но после многих повторов сообщение на шахте было получено. Оттуда как можно скорее должны были выслать самолет с врачом на посадочную полосу у полицейской станции в Рунду.
К тому времени девочка пришла в сознание и слабым писклявым голосом, напомнившим Шасе крик гнездящейся ласточки, разговаривала с одним из следопытов-овамбо. Она говорила на малоизвестном диалекте ангольского речного поселения дальше к северу, но овамбо был женат на женщине из этого племени и смог перевести ее слова Шасе. Девочка рассказала душераздирающую историю.
Они с родителями отправились навестить ее дедушку в речной деревушке Шакаве на юге, до которой пешком было больше ста миль. Прихватив с собой все имущество, они двинулись коротким путем через эту заброшенную и пустынную землю, а в лесу поняли, что их преследует лев – вначале он держался на удалении, но постепенно приближался.
Ее отец, бесстрашный охотник, понимал, что тщетно пытаться остановиться и выстроить убежище или забраться на деревья, где лев станет их осаждать. Он пробовал отпугнуть льва криками и хлопками, стараясь побыстрее добраться до реки, до безопасности одной из рыбацких деревень.
Девочка описала, как лев с взъерошенной черной гривой, захлебываясь ревом, набросился на семью. Мать успела только посадить девочку на нижнюю ветку дерева. Отец смело вышел зверю навстречу и ударил его копьем в грудь, но копье сломалось, и лев тогда перепрыгнул через него и одним ударом желтых кривых когтей вспорол живот и вырвал внутренности. Потом он бросился на мать, которая пыталась залезть на дерево, впился когтями ей в спину и стащил на землю.
Тихим птичьим голосом девочка рассказывала, как лев пожирал тела ее родителей, оставляя только головы, кисти и ступни, а она смотрела на это с верхних ветвей. Страшный пир занял больше двух дней, причем иногда лев отвлекался, чтобы полизать рану от копья в плече. На третий день зверь попытался добраться до девочки, сдирал кору с дерева и страшно рычал. Наконец он отказался от добычи и ушел в лес, сильно хромая. Но девочка была слишком испугана, чтобы покинуть свой насест, и цеплялась за ветку, пока не потеряла сознание от утомления и горя, от жажды и страха.
Она рассказывала, а слуги тем временем заправляли джип и готовили его к поездке в Рунду. Шаса выехал, как только все было готово, и взял с собой мальчиков. Он не хотел оставлять их в лагере, когда поблизости бродит лев-людоед.
Они ехали всю ночь, снова переправились через свой мост и возвращались прежней дорогой, пока не выехали к дороге на Рунду. В середине дня, пыльные и усталые, они подъехали к взлетной полосе. Сине-серебряный «москит», который Шаса оставил на шахте Х’ани, стоял на краю полосы под деревьями; пилот компании и врач сидели в тени под крылом и терпеливо ждали.
Шаса передал девочку врачу и быстро просмотрел стопку документов и срочных сообщений, привезенных пилотом. Кое-что подписал, ответил на сообщения и написал Дэвиду Абрахамсу длинное письмо с инструкциями. «Москит» улетел, забрав девочку. В больнице прииска она получит первоклассную медицинскую помощь, а потом, когда полностью оправится, Шаса решит, что делать с сиротой.
Возвращение в лагерь было не таким напряженным и спешным, и через несколько дней волнение из-за льва было забыто за другими заботами охотничьей жизни, среди которых не последнее место занимала первая добыча Гарри. Невезение вместе с плохим умением стрелять и слабой координацией движений не позволяли ему приобрести опыт, чего он жаждал больше всех; сдругой стороны, Шон умудрялся каждый день снабжать лагерь свежим мясом.
– Мы еще немного поупражняемся на голубях,– решил Шаса после очередной неудачи Гарри. По вечерам стаи жирных зеленых голубей прилетали пировать диким инжиром в роще рядом с источником. Как только жара спала, Шаса повел мальчиков вниз и разместил в укрытиях, сооруженных из веток и сухой травы; укрытия располагались далеко друг от друга, так чтобы исключить опасность случайного или неосторожного выстрела. В этот день Шаса поместил Шона на ближнем краю поляны; Майкл, как всегда, отказался активно участвовать в забаве; он составлял компанию Шону и должен был приносить убитую дичь.
Сам Шаса и Гарри пошли на дальний конец поляны. Звериная тропа вилась между толстыми желтыми стволами смоковниц, Шаса шел впереди, Гарри тащился за ним. Кора у деревьев была желтая и чешуйчатая, как шкура гигантских ящеров, гроздья плодов росли прямо на стволах, а не на концах ветвей. Под деревьями был густой спутанный подлесок, а звериная тропа оказалась такой извилистой, что вперед видно было всего на несколько шагов. День уже заканчивался, света было мало, тем более что небо загораживали спутанные ветви.
Шаса вышел из-за поворота. По тропе прямо к нему, отделенный от него всего пятьюдесятью шагами, шел лев. Увидев его, Шаса сразу понял, что это людоед. Огромный зверь: за всю свою жизнь охотника Шаса не видел такого огромного льва. Выше пояса Шасы, с черной гривой, длинной, густой и спутанной, с серовато-голубыми боками и спиной.
Лев был старый, его плоскую морду покрывали перекрещивавшиеся шрамы, пасть раскрыта. Хромая на ходу, лев тяжело дышал; Шаса увидел, что рана в плече омертвела, края вывернуты, как розовые лепестки, шерсть вокруг раны влажная и слипшаяся от постоянного облизывания. Рану облепили мухи, они беспокоили и жалили льва, и он злился и страдал от старости и боли. Лев поднял темную косматую голову, Шаса заглянул в светло-желтые глаза и увидел в них боль и гнев.
– Гарри!– сказал он.– Отходи! Не беги, но убирайся отсюда.
И, не оглядываясь, снял с плеча ружье.
Лев присел, его длинный хвост с черной кисточкой на конце быстро охлестывал бока, ходил, точно метроном; когда он готовился к прыжку, его желтые глаза неотрывно смотрели на Шасу, средоточие его гнева.
Шаса знал, что у него будет время только на один выстрел, потому что лев мгновенно преодолеет разделявшее их расстояние. Освещение было слишком слабое, а расстояние слишком велико, чтобы стрелять наверняка; придется подпустить льва поближе, чтобы не было сомнений и большая, с мягким концом, пуля трехсотого калибра из «Холланд энд Холланд» разнесла череп и разорвала мозг.
Лев бросился вперед, прижимаясь к земле и рыча, из его раскрытой пасти с длинными желтыми клыками вырывались потрясающие звуки. Шаса встал прочнее, поднял ружье, но выстрелить не успел, за ним послышался резкий треск маленького «винчестера», и лев рухнул, застигнутый в прыжке, головой вперед, переворачиваясь; он упал на бок, обнажив мягкую, желтую, цвета сливочного масла шерсть на брюхе, его лапы вытянулись и расслабились, кривые когти медленно втянулись, длинный розовый язык вывалился из раскрытой пасти, и гнев ушел из светлых желтых глаз. Из крошечной пулевой раны между глазами вытекала тонкая струйка крови, капала со лба и исчезала в шерсти.
Шаса ошеломленно опустил ружье и оглянулся. Рядом с ним стоял Гарри, достававший головой Шасе до груди, в полумраке под деревьями поблескивали очки, маленький «винчестер» еще был прижат к плечу, лицо напряженное и смертельно бледное.
– Ты его убил,– тупо сказал Шаса.– Ты не ушел – и убил его.
Он медленно прошел вперед и остановился у туши людоеда. Удивленно покачал головой и снова посмотрел на сына. Так и не опустив ружья, Гарри трясся от запоздалого ужаса. Шаса окунул палец в кровь из раны на лбу людоеда и подошел к Гарри. И нанес на лоб и щеки мальчика ритуальные полоски.
– Теперь ты мужчина, и я горжусь тобой.
На щеки Гарри медленно возвращалась краска, губы перестали дрожать, лицо засветилось. Это было выражение такой гордости и невыразимой радости, что Шаса почувствовал, как у него перехватывает горло и на глазах выступают слезы.