– Мы ведь говорим не о благоразумии, приятель, а о страсти. Они несовместимы.
Шаса мысленно представил себе ее стройное тело, великолепные маленькие груди… и ему стало трудно дышать.
– Где ты?– спросил он.
– В йоханнесбургском аэропорту.
– Что ты делаешь сегодня вечером?
Он быстро прикинул: инспекцию шахты Х’ани можно отложить, а до Йоханнесбурга четыре часа лета в «моските».
– Я открыта для предложений,– сказала Китти,– при условии, что ты дашь «Североамериканской телекорпорации» эксклюзивное интервью о своей перемене политического статуса и взгляда на будущие выборы и на то, что они означают для простых людей этой страны.
– Мне следовало догадаться,– сказал он.– Буду через пять часов. Никуда не уходи.
Шаса положил трубку и несколько мгновений стоял, дивясь себе. Внезапное изменение его планов приведет в смятение всю компанию, потому что время Шасы жестко расписано на много недель вперед и в этом графике – открытие выборной кампании, но у этой женщины была какая-то колдовская власть над ним. Все эти месяцы воспоминание о ней, как злой дух, витало на краю его сознания, и теперь мысль о том, что он будет с ней, наполнила его таким возбуждением, какого он не знал с того времени, как подростком начал первые сексуальные опыты.
«Москит» был заправлен и ожидал на стоянке, готовый к полету на шахту Х’ани. Потребовалось десять минут для прокладки нового маршрута и согласования со службой воздушного контроля, потом Шаса поднялся в кабину и, улыбаясь, как школьник, играющий вместо уроков в хоккей, включил двигатели «роллс-ройс-мерлин».
Когда он приземлился, было уже темно, но его ждала машина компании, и он поехал прямо в центр Йоханнесбурга, в отель «Карлтон». Когда он вошел через вращающиеся двери, Китти была в фойе: свежее лицо девочки-подростка, длинноногая, узкобедрая, в джинсах. Она с детским энтузиазмом подбежала к нему и обеими руками обняла за шею, чтобы поцеловать. Постояльцы отеля, должно быть, решили, что отец встретился со своей дочерью-школьницей, и снисходительно улыбались.
– Нас пустили в твой номер,– сказала Китти по дороге к лифту, подпрыгивая, чтобы не отставать, и таща его за руку в пантомиме восторга.– Хэнк уже приготовил камеру и освещение.
– Ты не даешь мне даже времени выпить,– возразил Шаса. Китти сделала строгое лицо.
– Делу время. И тогда у нас будет достаточно часов для любой потехи.
Она проказливо улыбнулась, и он неохотно кивнул в знак согласия.
Конечно, все это было обдумано заранее. Китти была слишком профессиональна, чтобы дать ему время собраться с мыслями и подготовиться. Один из ее приемов – выбить собеседника из колеи, однако сама она тщательно готовила вопросы и реплики все пять часов после их разговора по телефону.
Она переставила мебель в номере, выделила интимный уголок, в котором уже было готово освещение и стоял со своем «арифлексом» Хэнк. Шаса обменялся с ним рукопожатием и теплым приветствием, а Китти тем временем налила большую порцию виски из бара.
– Снимай пиджак,– приказала она, протягивая виски.– Я хочу, чтобы ты был расслаблен и небрежен.
Она отвела его к двум стоящим друг против друга креслам и, пока он прихлебывал виски, стала забавно рассказывать о перелете и о том, как в Лондоне их задержали на восемь часов из-за нелетной погоды. Затем Хэнк дал ей знак, и она начала:
– Шаса Кортни, с начала этого столетия ваша семья была традиционным союзником генерала Сматса. Он был личным другом вашего деда и вашей матери, часто бывал у вас в доме и способствовал вашему вхождению в политику. А теперь вы бросили созданную им Единую партию, отказались от фундаментальных принципов соблюдения приличий и от честной по отношению к цветным гражданам этой страны игры, а ведь эти принципы составляли ядро философии генерала Сматса. Вас называют дезертиром, изменником и гораздо худшими словами. Считаете ли вы это справедливым, а если нет, то почему?
Нападение было таким стремительным и свирепым, что на мгновение застало Шасу врасплох; но он быстро с этим справился – ведь он знал, чего ожидать, и улыбнулся. Он будет наслаждаться происходящим.
– Генерал Сматс был великий человек, но совсем не такой святой по отношению к туземцам, как вы полагаете. Все то время, что он оставался у власти, политический статус туземцев не менялся, а когда они выходили за рамки, он без колебаний посылал войска и давал смутьянам услышать свист шрапнели. Вы когда-нибудь слышали о Бондельвартском восстании или о Булхокской бойне? [43]
– Вы утверждаете, что Сматс тоже угнетал туземцев в этой стране?
– Не больше, чем строгий директор школы угнетает учеников. А главное, он никогда серьезно не занимался вопросом о цветных, оставляя это будущим поколениям. Мы и есть это будущее поколение.
– Ну хорошо. Что же вы собираетесь предпринять относительно черных жителей этой страны, которые вчетверо превосходят вас численностью и не обладают никакими политическими правами в собственной земле?
– Прежде всего, мы постараемся избежать ловушки упрощенного мышления.
– Вы можете это объяснить?– Китти нахмурилась. Она не хотела, чтобы он с помощью непонятной терминологии вырвался из ее когтей.– Дайте нам конкретный пример упрощенного мышления.
Он кивнул.
– Вы бойко пользуетесь терминами «черное население» и «белое население», разделив тем самым жителей страны на две неравные по численности группы. Это опасно. Это могло бы сработать в Америке. Если бы американским черным дали белые лица, они стали бы просто американцами и считали бы себя ими…
– Вы утверждаете, что в Африке не так?
– Конечно,– кивнул Шаса.– Если бы черным в этой стране дали белые лица, они по-прежнему считали бы себя зулусами, или коса, или венда, а мы оставались бы англичанами или африкандерами, и в сущности ничто бы не изменилось.
Китти это не понравилось. Не это она хотела сказать своим зрителям.
– Итак, вы исключаете возможность демократии в этой стране. Вы никогда не согласитесь с политикой «один человек – один голос», но всегда будете отстаивать господство белого человека…
Шаса сразу прервал ее:
– Политика «один человек – один голос» не приведет к формированию черного правительства, как вы считаете, а создаст зулусское правительство, потому что зулусы численностью превосходят любую другую группу. Мы получим зулусского диктатора вроде доброго старого короля Чаки, и это будет ужасно.
– Каково же ваше решение?– спросила она, скрывая раздражение за улыбкой маленькой девочки.– Белый baasskap– господство белых и жестокое угнетение, основанное на чисто белой армии и полиции?..
– У меня нет решения,– перебил он ее.– Нам придется искать его всем вместе, но я надеюсь, это будет система, в которой каждая племенная группа, черная, коричневая или белая, сможет сохранить свою идентичность и территориальное единство.
– Благородная концепция,– согласилась Китти.– Но скажите, какая из обладавших верховной политической властью групп в истории человечества отказывалась от этой власти без вооруженной борьбы? Вы искренне верите, что белое население Южной Африки станет первой такой группой?
– Нам придется самим создавать свою историю.– Шаса улыбался ей так же сладко, как она ему.– Между тем материальные условия существования черных в этой стране в пять-шесть раз лучше, чем в других африканских странах. В расчете на душу населения мы тратим на обучение черных, на больницы для черных и на дома для черных больше, чем в любой другой африканской стране.
– А насколько сопоставимы траты на обучение черных с тратами на обучение белых?– спросила Китти.– Согласно моим сведениям, на образование белого ребенка тратится в пять раз больше, чем на образование черного.
– По мере роста благосостояния нации мы стараемся уничтожить это неравенство; если будет расти производительность труда черных крестьян, значительная часть получаемых от них налогов пойдет на образование. А сейчас 95 процентов всех налогов дает белое население.
Не в этом направлении должно было идти интервью, и Китти упрямо попыталась изменить его ход.
– А как и когда с черным населением начнут обсуждать возможные перемены? Правильно ли будет утверждать, что нынешняя политическая система, которая позволяет шестой части населения решать судьбу всех остальных, категорически отвергает почти всех черных и определенно всех образованных и высококвалифицированных черных, природных лидеров?
Они еще обменивались выпадами, когда Хэнк оторвался от видоискателя камеры и закатил глаза.
– Пленка кончилась, Китти. Ты говорила, что потребуется двадцать минут, в бобине было сорок пять.
– Ладно, Хэнк. Это моя вина. Не думала, что к нам в программу явится такой фанатичный расист.– Она ядовито улыбнулась Шасе.– Можешь сворачиваться, Хэнк, увидимся завтра. В девять утра в студии.– Она повернулась к Шасе, и оба даже не посмотрели, как Хэнк вышел из комнаты.– Так что мы решим?– спросила она Шасу.
– Что проблема настолько сложна, что никто, даже члены правительства, этого не осознает.
– Она неразрешима?– спросила Китти.
– Несомненно – если все в этой стране и наши друзья за рубежом не проявят деликатность и добрую волю.
– Россия?– насмешливо спросила она, и он содрогнулся.
– Британия.
– А как же Америка?
– Нет. Британия понимает. А Америка слишком занята собственными расовыми проблемами. Она не заинтересована в распаде Британской империи. Но мы всегда поддерживали Британию, и теперь Британия поддержит нас.
– Ваша уверенность в благодарности великой державы обнадеживает. Но я думаю, что в следующее десятилетие вы обнаружите значительный рост озабоченности правами человека, и инициатором будут Соединенные Штаты. По крайней мере я на это надеюсь, и наша телевизионная корпорация сделает все, что в ее власти, чтобы усилить эту волну.
– Твоя задача – рассказывать о действительности, а не пытаться ее изменить,