– Папа платит мне два фунта десять шиллингов в день,– гордо объявил он.– И скоро у меня будет свой кабинет и мое имя на двери.
Когда пришла очередь говорить с Майклом, он прочел матери свое стихотворение о море и чайках. Стихотворение было хорошее, а энтузиазм Тары – искренним.
– Я так тебя люблю,– прошептал Майкл.– Возвращайся скорее домой.
Изабелла капризничала.
– Какой подарок ты мне привезешь?– спросила она.– Папа подарил мне золотой медальон с настоящим бриллиантом…
Тара почувствовала виноватое облегчение, когда дочь передала трубку Сантэн.
– Не тревожься о Белле,– успокоила Сантэн.– У нас был небольшой спор, и мадмуазель еще топорщит перышки.
– Я хочу, вернувшись домой, сделать Шасе подарок,– сказала ей Тара.– Я нашла великолепный средневековый алтарь, который переделали в сундук. Мне кажется, он отлично подойдет для его кабинета в парламенте. Пожалуйста, измерьте стену справа от его стола, под картинами Пернифа: я хочу быть уверена, что сундук там поместится.
Сантэн слегка удивилась. Тара никогда не интересовалась старинной мебелью.
– Конечно, измерю,– с сомнением пообещала она.– Но помни: у Шасы очень консервативные вкусы, я не стала бы покупать для него что-нибудь… – она тактично помолчала, не желая порочить вкус невестки,– слишком броское или кричащее.
– Позвоню завтра вечером.– Тара никак не отреагировала на совет.– Сообщите мне тогда результаты измерений.
Спустя два дня они с Мозесом вернулись к продавцу антиквариата на Кенсингтон-Хай-стрит. Вместе тщательно обмерили алтарь снаружи и изнутри. Поистине великолепная работа. Крышка выложена мозаикой из полудрагоценных камней, а края охраняют статуэтки четырех апостолов. Фигурки вырезаны из редких сортов древесины и слоновой кости и покрыты сусальным золотом. На стенках изображены страсти Христовы – от бичевания до распятия. Проделав самые тщательные измерения, Мозес довольно кивнул.
– Да, подойдет прекрасно.
И Тара отдала продавцу чек на шесть тысяч фунтов.
– Для Шасы цена – мерило художественной ценности,– объяснила она Мозесу, пока они ждали друзей Мозеса, чтобы те забрали алтарь.– Он не сможет отказаться от подарка ценой шесть тысяч фунтов.
Продавец не хотел отдавать алтарь трем молодым чернокожим, которые по вызову Мозеса приехали в старом фургоне.
– Это очень хрупкое произведение искусства,– протестовал он.– Я был бы гораздо спокойнее, если бы вы поручили упаковку и транспортировку специалистам из особой фирмы. Могу рекомендовать…
– Пожалуйста, не тревожьтесь,– успокоила его Тара.– Отныне я принимаю на себя всю ответственность.
– Такая прекрасная вещь,– сказал продавец.– Если его поцарапают, я просто умру на месте.
Он жалобно сжимал руки, глядя, как алтарь выносят и грузят в фургон. Неделю спустя Тара улетела в Кейптаун.
На следующий день после того, как сундук прошел таможню в Кейптауне, Тара устроила в рабочем кабинете Шасы небольшой прием для избранных, чтобы познакомить его с подарком. Премьер-министр не смог быть, но три министра пришли. Вместе с Блэйном, Сантэн и десятком других гостей они собрались в кабинете Шасы выпить шампанского «Болинже» и восхититься подарком.
Тара убрала столик розового дерева, который раньше стоял у стены, и на его место поставила сундук. Шаса представлял себе, что его ждет. Сантэн намекнула, и, конечно, банк Ллойда сообщил ему о расходе.
– Шесть тысяч фунтов!– Шаса был в ужасе.– Да столько стоит новый «роллс»!
О чем только думает эта чертова баба? Покупать ему какие-то экстравагантные подарки, за которые к тому же он сам платит – какая глупость! Зная вкусы Тары, он боялся увидеть подарок.
Сундук был закрыт венецианским кружевом. Войдя в кабинет, Шаса посматривал на него с опаской. Тара сказала несколько слов о том, в каком она долгу перед Шасой, какой он хороший и щедрый супруг и какой прекрасный отец для их детей.
Тара церемонно сняла покрывало с сундука, и все восхищенно ахнули. Фигуры из слоновой кости приобрели мягкий маслянисто-желтый цвет, а золотой лист время покрыло благородной патиной. Все подошли ближе, чтобы лучше рассмотреть, и Шаса почувствовал, как его необъяснимая антипатия к подарку быстро рассеивается. Он не догадывался, что Тара способна проявить такой вкус. Он ожидал, что увидит какое-нибудь пестрое уродливое чудище, но это было подлинно великое произведение искусства, и, если его чутье верно – а чутье никогда его не обманывало,– еще и превосходное вложение средств.
– Надеюсь, тебе понравилось?– спросила Тара с необычной робостью.
– Он великолепен,– искренне ответил Шаса.
– Может, лучше поставить под окно?
– Мне очень нравится, куда ты его поставила,– ответил Шаса и добавил шепотом, так что больше никто не мог его услышать: – Иногда ты меня поражаешь, дорогая. Я искренне тронут твоей заботой.
– Ты тоже был очень добр и заботлив, разрешив мне уехать в Лондон,– ответила она.
– Я могу отменить сегодняшние встречи и приехать домой пораньше,– предложил он, взглянув на ее грудь.
– Да нет, зачем же,– быстро ответила Тара, пораженная силой отвращения, охватившего ее при этой мысли.– Я сегодня очень устала. Такое напряжение…
– Значит, наш договор по-прежнему в силе – до последней буквы?– спросил он.
– Я думаю, так разумней,– ответила она.– А ты?
Из Лондона Мозес улетел прямо в Дели и провел несколько дружеских встреч с Индирой Ганди, главой партии «Индийский национальный конгресс». Она очень тепло приняла Мозеса и пообещала всяческую помощь и признание.
В Бомбее он поднялся на борт грузового судна, ходившего под либерийским флагом и под командованием капитана-поляка. Мозес устроился матросом в плавание до Лоренцо-Маркеш в португальском Мозамбике. Пароход зашел в Викторию на Сейшельских островах, оставил там груз риса и отправился в Африку.
В гавани Лоренцо-Маркеш Мозес попрощался с жизнерадостным поляком-капитаном и сошел на берег вместе с пятью членами экипажа, которые направлялись в знаменитый квартал красных фонарей. Связной ждал Мозеса в дешевом ночном клубе. Этот человек был членом подпольной организации, которая только недавно начала вооруженную борьбу с португальским правлением.
Они ели сочные мозамбикские креветки, которыми славился клуб, пили терпкое зеленое португальское вино и обсуждали развитие вооруженной борьбы, обещая друг другу поддержку и помощь товарищей.
Когда они поели, агент кивком подозвал одну из официанток. Та подошла и после недолгого игривого разговора взяла Мозеса за руку и через дверь в глубине бара отвела в свою комнату в конце коридора.
Через несколько минут к ним присоединился агент. Девушка тем временем караулила у двери, чтобы предупредить о неожиданном рейде колониальной полиции. Этот человек протянул Мозесу приготовленные для него путевые документы, небольшой тючок второсортной одежды и достаточно эскудо, чтобы Мозес мог пересечь границу и добраться до золотых шахт Витватерсранда.
На следующий день Мозес присоединился к сотне рабочих на железнодорожной станции. Мозамбик служил важным источником рабочей силы для золотых шахт, и деньги, которые зарабатывали его граждане, были значительным вкладом в экономику. Соответственно одетый, с подлинными документами, Мозес, неотличимый от стоящих в длинной очереди рабочих, сел в вагон третьего класса, и равнодушный португальский чиновник на него даже не взглянул.
Во второй половине дня они отъехали от побережья и поднялись во влажную тропическую жару лесистых холмов низкого вельда, а на следующее утро приблизились к пограничной станции Коматипорт. Когда поезд, дребезжа, медленно переправлялся по железному мосту через реку, Мозесу показалось, что он пересекает не реку, а большой океан. Его наполняла странная смесь отчаяния и радости, страха и ожиданий. Он возвращался домой, но его дом был тюрьмой для него и его народа.
Странно было снова слышать гортанный, резкий африкаанс; для слуха Мозеса этот язык, язык угнетателей, был тем более отвратителен. Чиновники здесь разительно отличались от вялых и нерадивых португальцев. Устрашающе сообразительные и деловитые, они пристально разглядывали его документы и резко расспрашивали на ненавистном языке. Однако Мозес уже скрылся за маской типичного африканца. Лицо его ничего не выражало, глаза были пустые: черное лицо среди миллиона черных лиц. И его пропустили.
Когда Мозес вошел в магазин на «Ферме Дрейка», Сварт Хендрик его не узнал. Мозес был в поношенной, плохо сидящей одежде и в надвинутой на глаза старой шапочке для гольфа. Только когда вошедший выпрямился и снял шапку, Сварт Хендрик вздрогнул и ахнул от удивления, потом схватил брата за руку и, нервно оглядываясь, потащил в маленькое помещение в глубине магазина, которое использовал как кабинет.
– За магазином следят,– возбужденно прошептал он.– Ты что, ничего не соображаешь? Зачем пришел сюда днем?– Только когда они оказались в кабинете и Хендрик запер дверь, он обнял Мозеса.– Часть моего сердца была потеряна, но теперь она вернулась.
Через перегородку кабинета он крикнул:
– Рейли, зайди ко мне сейчас же!
Когда его удивленный сын узнал своего знаменитого дядю, он склонился перед ним, взял ногу Мозеса и поставил себе на голову в знак подчинения великому вождю. Мозес с улыбкой поднял его и обнял, расспросил об учебе в школе и других занятиях и только тогда позволил выслушать приказ отца.
– Ступай к матери. Пусть приготовит еду. Целого цыпленка, много маисовой каши и галлон крепкого чая с сахаром. Твой дядя голоден.
До поздней ночи они оставались в закрытом кабинете Сварта Хендрика: им многое нужно было обсудить. Сварт Хендрик подробно рассказал о том, как идут дела, о положении в тайном союзе шахтеров, об организации «буйволов», потом сообщил новости о семье и близких друзьях.
Когда они наконец вышли из кабинета и направились в дом Сварта Хендрика, тот взял Мозеса за руку и провел в маленькую спальню, которая всегда ждала его. Когда он открыл дверь, с низкой кровати, на которой она терпеливо сидела, встала Виктория. Она подошла к мужу и, как мальчик до того, склонилась и поставила его ногу себе на голову.