Выйдя от парторга, я отправился, наконец, в свой кабинет, чтобы принять дела.
Так начался первый день моей последней загранкомандировки, которая продолжалась без малого шесть лет.
Ящик для писем от покойника
Немецкий язык очень точен и конкретен. Образность ему присуща в гораздо меньшей степени, чем, скажем, языку русскому. К примеру: по-немецки Genuisegarten — сад для овощей, а по-русски — огород; по-немецки Mähdrescher — косящая молотилка, а по-русски — комбайн; по-немецки Hauptstadt — главный город, по-русски — столица.
Прогуливаясь с корзинкой из ивовых прутьев по чистому, ухоженному лесу в окрестностях Бонна и собирая мароны — благородные грибы, цветом напоминающие спелые каштаны, Петр Сутырин размышлял как раз об этой особенности немецкого языка. Вспомнил, как однажды, когда он еще учился в разведшколе, его подвела беззаветная убежденность в неспособности немцев мыслить образно. Была весна. Он размечтался и засмотрелся на дерущихся за окном аудитории воробьев. И тут преподаватель немецкого языка назвал его оперативную кличку и предложил перевести написанное на доске немецкое слово Totenbriefkasten (ТВК). Петр вскочил и сходу выпалил: «Почтовый ящик для писем от покойника». Вся группа покатилась со смеху. Немец, печально взглянув на Петpa, объяснил, что покойник тут вовсе не при чем, а слово это переводится как «тайник». Компонент «tot» — (мертвый) подчеркивает надежность данного способа связи. Дескать, не продаст, как мертвый, надежен, как мертвый.
С тех пор прошло много лет. Петр давно перестал быть новичком в разведке. Он пять лет работал в Восточной Германии, часто совершал ходки из столицы ГДР в Западный Берлин, где встречался с агентурой и решал другие оперативные задачи. Тайниковой связью пользовался неоднократно, и ТВК давно перестал быть для него почтовым ящиком для писем от покойника. Правда, здесь, в ФРГ, оперативная обстановка была посложнее, чем в Западном Берлине, но жить и работать можно в общем-то в любой обстановке. Сегодня Петру предстояло изъять закладку из тайника, оборудованного в лесу агентом «Вальтером»…
«Вальтер» достался Петру «по наследству» от предшественника. Этот долговязый чудаковатый парень с лицом Тиля Уленшпигеля мечтал приобрести одноместный самолетик и на нем облететь вокруг Земли. Воплощение мечты требовало денег, и поэтому он пошел на сотрудничество с нами. Агент работал лаборантом в исследовательском центре крупного химического концерна, и от него поступала кое-какая информация, представлявшая интерес для научно-технической разведки. Однажды «Вальтер» принес радостную новость: его перевели в секретную лабораторию, занимавшуюся разработкой психотропных препаратов по заказам спецслужб. В одночасье он превратился из середнячка в ценнейшего источника. Петр тут же решил ограничить до минимума количество встреч с «Вальтером» и использовать для связи с ним тайники. Этого требовали правила конспирации.
Сутырин хорошо помнил их последнюю встречу. Они сидели в загородной гаштете[1], уютно расположившейся на склоне лесистого холма. Германия, давно оправившаяся от разгрома, сытая, благополучная, лежала перед ними. Красные вагончики фуникулера, смотровая вышка, телевизионный ретранслятор, высоковольтная линия, крутые черепичные крыши игрушечных домиков, шпили кирх. Внизу поблескивал в лучах закатного солнца неширокий Рейн. За дальним столиком подвыпившая компания негромким стройным хором пела песни о батюшке Рейне, о золотом вине и о древних германцах, осевших на берегах великой реки. Петр расчувствовался и продекламировал строфу из стихотворения Гейне «Русалка», известного ему со школьной скамьи:
Die Luft ist kühl und es dunkelt,
Und ruhig flieвt der Rhein;
Der Gipfel des Berges funkelt
Im Abendsonnenschein. [2]
— Мне будет не хватать тебя, Петер, — с печалью в голосе сказал «Вальтер». — Я успел привязаться к тебе и всегда ждал этих встреч с нетерпением.
— Но ведь мы не навеки расстаемся, — успокоил агента Петр. — Давай встретимся через полгода в Париже или в Брюсселе. Там мы сможем спокойно поговорить и о деле, и на отвлеченные темы.
Сошлись на Париже… «Вальтер» Петру нравился. Ему импонировало то, что агент на встречах вел себя спокойно, расковано и при появлении посторонних лиц не вздрагивал, как другая агентура, видевшая в каждом встречном сотрудника БФФ[3].
На той встрече «Вальтер» передал Сутырину описания трех тайников. Первый был уже отработан. Сегодня настала очередь второго. Петр вышел на заветную полянку, когда его корзина была уже полна грибов. Полянку окружали невысокие, в рост человека кусты, а посреди нее стоял невысокий, но кряжистый дуб. В стволе дерева метрах в полутора от земли чернело небольшое дупло. Петр поморщился. Высоковато. Лучше бы оно было где-то на уровне травы. Нагнулся, будто гриб сорвал, а на самом деле изъял контейнер из тайника, но делать было нечего. Петр обошел кусты и, никого там не обнаружив, приблизился к дубу и засунул руку в дупло. Черт побери! «Вальтер» не учел, что Петр на голову ниже него и руки у Петра соответственно короче. Сутырин не смог дотянуться до дна дупла. Мысленно выругавшись, он еще раз обследовал кусты вокруг поляны и остановился перед дубом. Эх, была не была! Скинув туфли, залез на дерево и, раскорячившись на нижних ветвях так, что таз поднялся выше головы, дотянулся-таки до проклятого контейнера. Подняв голову, увидел вдали крышу какого-то строения с круглым чердачным оконцем в торце, до строения было более километра. Конечно, Петр знал, что для телеобъектива это не расстояние, но был настолько уверен в надежности «Вальтера», что не придал значения увиденному и сунул контейнер в карман, вместо того чтобы отшвырнуть его подальше и, выражаясь языком правонарушителей, рвануть когти. Когда Сутырин уже хотел сесть в свою машину, припаркованную на стоянке у автобана, его задержали и обыскали полицейские и еще какие-то люди в штатском. Нашли контейнер, содержимое которого было тут же предъявлено невесть откуда появившимся «свидетелям». Петр протестовал, потрясал диппаспортом и клялся, что нашел контейнер в траве во время сбора грибов и поднял его из чистого любопытства. Полицейские и люди в штатском, улыбаясь, составляли протокол, а «свидетели» громко возмущались наглостью русского шпиона. Подписывать протокола Петр не стал, однако, все остальные его подписали, и этого было достаточно. Старший группы задержания издевательски откозырял ему и разрешил ехать, пожелав счастливого пути.
Прибыв в посольство, Петр тут же подробно проинформировал о случившемся резидента.
— Что же ты натворил, сукин сын! — грустно пожурил его генерал. — Вроде бы и не мальчик уже. Подстава любимый твой «Вальтер», чистой воды подстава! Ну что ж, иди домой, пакуй вещи. Завтра тебя объявят персоной non grata.
— Сволочи! — проворчал Петр. — Моего предшественника они не трогали, так как он все равно готовился к отъезду, а меня решили подстрелить на взлете.
Фотография Сутырина, раскорячившегося на дубе, обошла большинство газет западного мира. Весь передний план снимка занимал зад, но и лицо можно было обнаружить при внимательном рассмотрении. Одну такую фотографию Петр вырезал, вставил в рамку и повесил над диваном в гостиной своей московской квартиры.
— Это я, — объяснял он, отвечая на недоуменные вопросы гостей. — Да, да, это я. Просто немецкий фотограф оказался авангардистом. Он увидел меня именно таким.
Не всё скоту масленица
В один из жарких июльских дней 1989 года на N-ском полигоне Группы советских войск в Германии проводились плановые учебные стрельбы. В стрекотание автоматов и тяжёлую пулемётную дробь вплетались одиночные хлопки винтовочных и пистолетных выстрелов. По дальней кромке полигона ползал взад-вперёд, то и дело, окутываясь сизым дымом, воняя дизелем и глухо грохоча, новенький с иголочки танк Т-80. Вокруг него сновали люди в шлемах и комбинезонах. Танкисты под управлением своего боевого командира гвардии старшего лейтенанта Крупина осваивали недавно поступившую в войска современную технику. Метрах в пятистах от танка в одной из штабных палаток сидели два опера из военной контрразведки — капитан Малышев и старший лейтенант Бодров. Особисты пили почти горячий лимонад и ругали танкистов:
— Подавят все грибы, паразиты!
— Да, сейчас после дождей, колосовики пошли, по полкило каждый, и без единой червоточенки!
— Надо было их вчера собрать.
— Русский мужик задним умом крепок.
В палатку, шумно пыхтя, ввалился майор Борисенко, командир отдельной роты связи, здоровенный хохол с пышными усами и красной от жары потной физиономией. В руках он держал красивый жёлтый портфель из кожи, похожей на крокодилову. Таких портфелей в военторговских магазинах не продавали.
— Здорово, шпионоловы! — Гаркнул майор, тяжело опускаясь на походную койку. — Дайте чем-нибудь промочить глотку.
— Привет тебе! — ответил Малышев, откупоривая бутылку лимонада. — На, держи! С чем пришёл?
— Там миссия приехала. Британцы на «Рейндж ровере». Наблюдают за учениями.
— Имеют право, — ответил Малышев. — Если мы их прогоним, они станут гонять таких же наших в Западной Германии. Что это за портфель у тебя?
Майор вздохнул, глотнул лимонада, достал огромный носовой платок и утёр пот с лица.
— Начну издалека. Брательник у меня младшенький служил в Афгане. Как-то расстрелял двух пленных душманов. Командир стал орать на него: надо, мол, было сдать этих пленных в контрразведку Наджибулы. А брательник ему: «Нехай нэ топчуть нашу ридну Афганщину!». Ну командир рассмеялся и назначил ему два наряда на кухне после окончания боевых действий.
— Ближе к делу! — оборвал его Малышев.
— A портфель этот спёр у английских разведчиков рядовой моей роты Тезиков. Он — из урок, Тезиков этот. Три года на зоне отмотал. Думал, в портфеле чё пожрать и выпить найдётся. Вот и спёр.