Что подумал бы Зенон, если бы увидел современные парусники?
Учитель истории с наслаждением водит ладонью по деревянным деталям, по хрому, по мачте. Эта яхта кажется ему надежным убежищем и одновременно средством достижения свободы.
Сколько раз за все мои жизни мне приходилось спасаться бегством по морю?
– Годится, Рене?
– У меня чувство, что я снова хозяин своей жизни, что делаю правильный выбор, – отвечает он.
– Странно, но я чувствую то же самое, – говорит она и при этом чешет псориазные пятна у себя на затылке.
Под вечер, купив сейф, они устанавливают его на «Летучей рыбе» и запирают в него свои деньги. Из признательности к той, благодаря кому они стали обладателями этого военного трофея, они выбирают для сейфа код Marsaout – последнее слово, произнесенное графией перед смертью.
Занимаясь яхтой, Рене и Опал обмениваются заговорщическими взглядами.
У меня чувство, что мы наконец-то занялись тем, для чего родились. Восхитительное состояние.
Все происходит быстро и деловито. Они покупают напитки и еду, чтобы быть во время плавания совершенно автономными. Сдав автомобиль и поднявшись на борт, оба наполняются уверенностью, что теперь их уже ничто не остановит.
Гипнотизерша идет на корму, входит в рубку, гладит штурвал.
– Вы разбираетесь в плавании под парусом? – спрашивает Рене.
– Иногда плавала с отцом в каникулы. А вы?
– Я тоже. Я даже участвовал в регатах и завоевывал призы. Ко всему относящемуся к гребле у меня стойкое отвращение, а все, что связано с парусами, мне интуитивно знакомо.
– Вы забыли, что я знаю про Зенона?
– Простите. Конечно, это все проклятые провалы в памяти. А кому, как не вам, это знать…
– Значит, мы можем стоять у штурвала по очереди?
– Это необязательно. Здесь установлен автопилот последнего поколения. Похоже, на него вполне можно положиться.
Она, держась за веревочное ограждение, пробегает по шканцам, пересекает палубу и оказывается на носу.
– Вы правда хотите плыть в Египет?
– На такой переход нужно десять дней, в штиль – пятнадцать. План у меня в голове окончательно прояснился. После нового контакта с Гебом появятся уточнения.
Они не спеша проверяют все три каюты, уголок рядом с камбузом, где стоят банкетки и столик. Потом они выходят на нос «Летучей рыбы».
– У меня идея. Геб говорит, что сознание на многое способно, главное – его попросить. До сих пор мои отношения с Гебом вписывались в хронологию, подобную нашей.
– Их день соответствует нашему дню?
– Именно. Его и мое пространство-время разнесены аж на 12 000 лет, но дни здесь и там одинаковые. Ваш фокус навел меня на размышления. То, что там происходило, уже произошло, сколько времени у меня впереди, неизвестно, а сколько у него…
– …тоже неизвестно?
– Да, неизвестно, но где-то уже определено.
Мимо порта Йера под рев всех своих сирен проплывает огромный круизный лайнер. Тысячи седовласых пассажиров машут им издали.
– И все же мы не знаем, что стало с Атлантидой и с атлантами, – напоминает ему Опал.
– Все это предопределено и записано. Я знаю, что если четко пожелаю чего-то, то смогу очутиться в той или иной прошлой жизни в тот ее момент, который сам выберу. Почему бы тогда не применять мои желания, чтобы перепрыгивать в конкретные моменты в мире Геба?
– Вам надоело следовать синхронной хронологии нашего и их времени?
– Зачем придерживаться сроков начала моего первого посещения? Я захотел попасть в первую главу захватывающего романа – и встретил Геба до его знакомства с Нут. Так ли обязательно продолжать эту линию?
– В какой другой момент вам хотелось бы попасть?
– В решающее мгновение жизни Геба.
До нее доходит, куда он клонит.
– Вы хотите…
– …очутиться там за несколько минут до потопа.
На небо наползает большая темная туча. Глядя на нее, Рене Толедано договаривает:
– Хочу помочь Гебу преодолеть этот кризис.
– Вы понимаете, что в случае неудачи будете винить себя за трагический исход?
– Если ничего не предпринять, исход точно будет трагическим. Геб никогда не выходил в море, и вот теперь он попытается спасти свой народ и пересечь океан. Как он ни стар, как ни самоуверен, ему определенно не хватает опыта для такого испытания.
Вокруг них внезапно становится темно.
– Сейчас опять пойдет дождь. А они предрекали сушь…
– Надо поскорее покинуть порт Йера. В 23:23 я снова нырну в древность, задумав попасть туда ровно за четверть часа до потопа. Поглядим, что из этого выйдет.
Она не сводит глаз с антрацитового неба. Внезапно из тучи бьет серебристая молния, гремит гром.
– Что вас беспокоит, Опал? Погода? Вот увидите, через несколько минут гроза кончится.
– В моей глубинной памяти таится драма. Я сознательно ее забыла, и теперь она блокирует все мои попытки регрессии.
Она трогает волдырь у себя на правой ладони и ежится.
«Мнемозина». Сознательно забытые моменты
История Франции испещрена дырами: в учебниках истории множество моментов сознательно обходят, а то и полностью замалчивают. Приведем два примера.
Азенкур, 1415 год. Столетняя война. Английский король Генрих V высаживается в Нормандии и идет на север, чтобы предъявить права на французский трон. Тогдашний король Франции Карл VI страдает душевной болезнью, поэтому сражением командует его министр. Место сражения – опушка леса Азенкур. Соотношение сил: 20 000 французских солдат против 10 000 английских.
Французы сделали ставку на кавалерию, англичане – на лучников. Почва была болотистой, французская кавалерия вязла в грязи, среди трупов, поливаемая дождем английских стрел. Итог: 6000 погибших и 2000 раненых с французской стороны, 600 погибших у англичан.
Хуже всего то, что аналогичным образом все сложилось и за 60 лет до этого, в 1356 году, в битве при Пуатье, когда французский король Иоанн II (Иоанн Добрый) сражался с Эдуардом Вудстоком (Черным Принцем). Все героические атаки французских рыцарей, превосходивших неприятеля численностью, были остановлены стрелами английских лучников, выпущенными с большого расстояния. Эта битва завершилась пленением Иоанна Доброго, за которого Черному Принцу был выплачен огромный выкуп.
Однако в книгах об истории рассказы о Столетней войне ограничиваются… Жанной д’Арк, поднятой на щит в 1870 году для доказательства того, что раз мы смогли отбиться от англичан, то и от немцев отобьемся…
Или возьмем Парижскую коммуну 1871 года. После победы немцев у Седана в 1871 году Франция принуждена к репарациям. Парижане восстают против правительства Адольфа Тьера, решившего в угоду немцам разоружить национальную гвардию. Парижане создают автономное правительство – Парижскую коммуну. Немцы требуют от правительства Тьера, находящегося в Версале, «очистить Париж». Первая отправленная туда армия отказывается стрелять в своих соотечественников. Она братается с ними и вливается в их ряды. То же самое происходит со второй армией. Поняв, что нужно действовать по-другому, Тьер набирает войска в удаленных от Парижа провинциях. Для мотивирования этих войск вспоминаются войны в Вандее, Альбигойский крестовый поход, все пережитые некогда унижения. Вспыхивает настоящая гражданская война между провинциалами и парижанами, французы воюют с французами в интересах немцев, наблюдающих за происходящим издали. Коммунары строят баррикады, идут уличные бои. После двух месяцев уличной партизанской войны и недели систематических убийств и расстрелов версальцы завладевают городом. Свирепствуют военно-полевые суды, происходят массовые казни и депортации коммунаров в Новую Каледонию. Гибнет 20–30 тысяч человек.
В официальных французских книгах об истории все эти события либо обходят молчанием, либо освещают скороговоркой.
Волны похожи на огромные заостренные ладони с жемчужной пеной вместо ногтей. Ночь, ливень, гроза, буря. Яхту треплет шторм, ветер раздувает грот и кливер. Рене, стоящий у штурвала, чувствует себя на удивление бодро. Дождь и ветер наполняют его уверенностью вместо того, чтобы пугать.
Я покидаю старый мир, где мне больше нет места.
Особенно сильная волна бьет его в лицо и опрокидывает навзничь. Он вскакивает и, грозя небу кулаком, кричит:
– Я НЕ БОЮСЬ! ТАК ПРОСТО МЕНЯ НЕ ОСТАНОВИТЬ!
Буря отвечает ревом.
Я спешу навстречу судьбе. Это то, чего я всегда хотел.
Найти свой путь. Изменить то, что можно изменить. Выразить себя истинного вопреки взглядам и суждениям других. Наконец-то я на своем месте. Обожаю!
Опал кричит, перекрывая шум бури:
– Придется попробовать пристать к итальянскому берегу. По радио обещают усиление ветра. Он достигнет 7 баллов.
– Не беда, держимся курса. Вы в порядке? Морская болезнь не мучает?
Она, бледная как полотно, мужественно мотает головой:
– Все хорошо.
– Как только буря немного уймется, я передам штурвал вам, а сам отправлюсь на встречу с Гебом, идет?
Она не возражает.
Но буря, наоборот, расходится все сильнее, волны вздымаются все выше, «Летучую рыбу» болтает как щепку. Ночная тьма и дождь не мешают Рене следить за часами. В 23:10 он показывает жестом, что намерен уединиться в каюте.
– Не беспокойте меня, что бы ни случилось.
– Так вы?..
Адский шум глушит окончание ее фразы.
– Я хочу помешать потопу, который смыл Атлантиду. Думаю, там обстановка хуже, чем здесь.
– Мужайтесь. Не сомневаюсь, вы их спасете.
– Когда эти слова звучат в кино, все обычно кончается неудачей.
– Вы часом не суеверны?
– Зависит от обстоятельств. Признаться, становлюсь немного.
Она подмигивает ему, он отвечает тиком в правом глазу – свидетельством начавшейся фазы стресса. Он растягивается на своем спальном месте – в гамаке в центральном проходе, где не так ощущается качка.