Бесконечная грусть.
Все на борту разрываются между отчаянием, вызванным гибелью всего, что им дорого, и облегчением.
Грусть и надежда.
Корабль со 174 последними атлантами, обессиленными и дрожащими, набирает скорость, устремляясь на восток. Дух учителя истории отделяется от тела астронома, чтобы оглядеть всю картину со стороны.
Теперь это не будущее и не настоящее, это прошлое. Я пережил потоп и гибель в океанской пучине цивилизации атлантов.
Отныне этот уникальный исторический момент будет жить в моих воспоминаниях.
Рене Толедано возвращается из своей регрессии на «Летучую рыбу», все еще воюющую со штормом. Его силу, правда, уже не сравнить с прежней, но плавание по-прежнему сопряжено с трудностями и неудобствами.
Учитель истории обнаруживает, что потратил три часа на помощь атлантам, угодившим во Всемирный потоп.
Он выпивает чашечку кофе, надевает непромокаемый плащ и поднимается к Опал, не выпускающей штурвал парусника, взлетающего на гребни волн посреди бушующего моря.
– Сто семьдесят четыре, – докладывает он. – Столько людей пережило потоп.
Она делает одобрительный жест.
– Как я погляжу, вы кардинально поменяли ход истории человечества! – кричит она, перекрывая вой ветра.
– Мы увидим, так ли это, когда проверим, сумели ли выжившие возродить свою цивилизацию. Встретимся с Гебом, Нут, их детьми и другими атлантами там, куда они должны были прибыть. Курс на Египет.
Парусник летит по волнам, иногда подбрасываемый ветром в воздух, подтверждая, что не зря получил свое имя – «Летучая рыба».
Весь первый день пути Опал и Рене вынуждены бороться с шестибалльным штормом, но яхта освоилась с волнами, обрела свой оригинальный способ справляться с ними и уверенно держит курс на юго-восток.
К вечеру ветер немного стихает, и обессиленные мореходы решают доверить управление автопилоту.
Они садятся ужинать в кают-компании.
– Расскажите про потоп, – просит Опал.
– Невыносимая несправедливость! Небывалая красота и гармония превращены в ничто только потому, что кому-то или чему-то захотелось, чтобы всего этого больше не было. У меня было чувство, что я борюсь с гневом Посейдона.
– Если бы не вы, никто бы не выжил.
– Тем не менее все мифы, упоминающие Всемирный потоп, утверждают именно это.
– Мы возвращаемся к нашей проблематике: было ли содеянное вами заранее предопределено?
– Именно. Предопределил ли произошедшее мой выбор?
– Как вы сами считаете?
Он колеблется и меняет тему:
– Теперь я хотя бы знаю, что могу попасть в любой момент прошлого.
– Значит, вы можете нагрянуть в конец книги и прочесть развязку. Вы можете узнать, как все это кончилось.
– Нет. Что-то меня здесь не устраивает. Я продолжаю думать, что лучше продвигаться шажками и делать свой выбор по мере развития ситуации. Убежден, что свободная воля сильнее фатальности. Лучше следовать за событиями жизни Геба покадрово. Это как с романом: теряется всякий интерес, если заглянуть в конец, чтобы узнать, кто убийца и достигнет ли герой успеха.
Она согласно кивает.
– Мне, конечно, хочется узнать, как все будет, но можно и потерпеть.
– Понимаю. Однажды в детстве я смотрела фильм «Инопланетянин». Помните страшную сцену, когда инопланетянин умирает? Мама, видя, что я не плачу, спросила, почему я не переживаю. «Потому что я уже три раза видела этот фильм, – ответила я, – и знаю, что инопланетянин оживет. Чего мне за него беспокоиться?»
Тут до их слуха доносится сирена. Поднявшись на палубу, они видят проплывающий в нескольких сотнях метров от яхты большой танкер. Обоих посещает одна и та же мысль.
Если бы у нас сел аккумулятор, эта громадина не увидела бы нас в темноте и раздавила бы, как слон – мышь, даже не заметив.
Они возвращаются в кают-компанию.
– Остается вопрос о незыблемости конца что их, что нашей истории, – говорит Рене. – Возможны ли иные развязки?
– Что думаете об этом вы сами?
– Существует эффект бабочки. Небольшая деталь может поменять всю траекторию.
– И?
– Мы не узнаем этого иначе, чем проживая все этап за этапом, не торопя события и не забегая вперед.
– Я тоже думаю, что так будет разумнее.
– Остается ваше «Помимо меня», противоречащее теории эффекта бабочки. В этом вашем фокусе, если я правильно понял, невозможно ошибиться.
– Вы поняли правильно. Это беспроигрышный трюк. Все заранее предрешено. Фокусником.
– Давайте провернем это еще раз, я попробую понять.
– Если хотите.
– Только у меня просьба: в этот раз я хочу все сложить наоборот. Можно так?
Опал соглашается, достает купленную перед отплытием колоду карт, выкладывает красную и черную карту и отдает ему оставшуюся стопку из 50 карт. Он не глядя раскладывает их на две стопки, по предполагаемому цвету. Как и в прошлый раз, ему позволено перекладывать карты, меняя первоначальный расклад.
В этот раз на красной карте лежат одни черные, на черной – одни красные.
Здесь по некоей загадочной причине не действует эффект бабочки. Сценарий – верный или неверный – прописан заранее. Все происходит так, как должно произойти.
– Теперь ваша очередь показать мне фокус, Рене. Но учтите, я не хочу провала, пора открыть эту дьявольскую бронированную дверь, плевать на раскаленную ручку!
Учителя истории не надо просить дважды. Он опять ведет Опал к двери ее бессознательного. Он считает, что в этот раз ей лучше представить себя в огнеупорном обмундировании пожарника. Но и это не помогает, дверь не поддается. Она в ярости пинает дверь ногой – безрезультатно. Она разочарованно поднимается по ступенькам, к Рене.
– Мне жаль, – говорит он.
– Ничего, не беда. В следующий раз получится, – уверенно произносит она.
Они ужинают и ложатся спать в отдельных каютах.
Каждому из нас известно что-то, неизвестное другому. Мы друг другу необходимы. Надо только найти правильный способ взаимопомощи. Сколько жизней назад у нас появилась привычка встречаться и действовать вместе?
Опал чешет новое псориазное пятно у себя на лодыжке.
Они по-прежнему в шоке от гибели своих родных, столицы, всей цивилизации.
– Нам надо еще многое совершить, – говорит Геб. – Умереть – это не самое страшное. Еще страшнее быть забытыми. Избежать этого мы можем только с помощью Рене.
– Нас сто семьдесят четыре. Мы – носители памяти об утонувшем мире, мы постараемся не исчезнуть. После нас это дело продолжат наши дети, – подхватывает Нут.
– Я хочу есть, – жалуется Нефтида.
Они не позаботились захватить с собой еды. В их распоряжении только мертвая рыба. Охотятся для них дельфины, забрасывающие добытую рыбу на палубу. Разглядывая изгибающихся в агонии сардин, атланты испытывают отвращение и страх.
Разрываясь между тошнотой и голодом, некоторые преодолевают себя и подносят ко рту алую плоть. Многих, вкусивших сырой рыбы, рвет. Остальные выбирают пост.
Всего за один день они знакомятся с неведомыми раньше эмоциями – страхом, грустью, яростью, сожалением.
Необходимость питаться трупами усиливает эти четыре отрицательные эмоции.
Геб сосредоточен на задачах капитана корабля, ему хочется совершенствовать свое мореходное искусство. Он чувствует, что чего-то они лишились навсегда, но, следуя древним заветам атлантов, твердит про себя: «Ничего, не беда. Происходящее с нами только нам во благо».
Он сосредоточивается на будущем, гоня ностальгию по прошлому, которого не изменить. Он видит в собственных детях возможность весны для цивилизации атлантов, только что пережившей жесточайшую зиму.
Что до Нут, то она сочиняет песню, которую все распевают хором, чтобы подбодрить друг друга:
Все, что мы любили, разрушено,
Все, что нам светило, потушено,
Но пульсирует руар у нас в крови,
Он приказывает каждому: живи.
Наше первое сердце – Мем-сет,
Он для нас путеводный свет.
Ободряют нас сгинувших души,
Ха-мем-птах возродим мы на суше.
Ветер несет «Летучую рыбу» над пенными барашками волн. Светает, Рене, вцепившийся в штурвал, твердо держит курс на юго-восток. Когда его оставляют силы, к штурвалу встает Опал, отпуская его отдохнуть.
Вечером учитель истории и гипнотизерша обсуждают все приключившиеся с ними. Опал еще раз пытается спуститься на десять ступеней вниз, но огнедышащая дверь никак не поддается.
Перед сном Рене встречается с Гебом, чтобы научить его главному правилу мореплавания: лавированию, позволяющему не сбиваться с курса даже при встречном ветре.
Время от времени Опал и Рене повторяют фокус «Помимо меня» и утыкаются в не дающий им покоя вопрос: «Является ли все происходящее с нами незыблемой судьбой?»
«Мнемозина». Ананке
В древнегреческой мифологии Ананке – божество неизбежности.
Ананке олицетворят неподвластную человеку необходимость – естественную, физическую, логическую и божественную. Нет смысла боготворить ее, осуждать, стараться разжалобить, она – воплощение понятия «надо».
При этом Ананке не требует от человека бескрайнего смирения. Наоборот, он должен гармонично вливаться в поток своей и коллективной судьбы, не плывя против течения и не сетуя.
Греки никогда не чтили эту богиню, считая ее источником неприятностей. Кстати, Ананке – мать трех зловещих сестер Мойр, управляющих людскими судьбами. Клото плетет нити людского существования, Лахесис распутывает узлы, Атропос не прощает и режет нити ножом, отчего наступает смерть. Но примерно с 560 года до нашей эры последователи культа Орфея начинают поклоняться Ананке как отдельной богине.
Слово «Ананке» вырезано на одном из самых заметных камней собора Парижской Богоматери, где оно обозначает основополагающий принцип, управляющий миром.