Опал истошно кричит, Рене едва успевает зажать ей рот, чтобы не перепугать жильцов в соседних номерах.
– Скорее наверх! – кричит он ей. – Бегите с костра! Живо в дверь! В коридор, к двери 128, вверх по ступенькам. На счет три откройте глаза. 1, 2, 3.
Он щелкает пальцами. Она поднимает веки, ее зрачки расширены.
Она не может шелохнуться, обессиленная пережитым, дыхание вырывается толчками, взгляд безжизненный.
Звонок в дверь. Рене открывает, на пороге коридорный.
– Я слышал крик, – встревоженно сообщает он по-английски.
– Моей подруге приснился кошмар.
Коридорный в сомнениях, он проходит в номер и видит молодую рыжеволосую женщину в совершенно растрепанных чувствах.
– Вы в порядке, мэм?
– Да, извините. Он прав, мне приснился кошмар, сейчас мне лучше.
Она трусящейся рукой наливает себе воды и показывает жестом, что беспокоиться не о чем.
– Вы вся красная. Вы уверены, что не нуждаетесь в помощи? – все еще сомневается коридорный.
– Это все солнце. Я рыжая и белокожая, легко обгораю.
Это объяснение его убеждает.
– Если вам что-то понадобится, сразу меня зовите, – говорит он перед уходом.
– Все пройдет. Благодарю вас.
Рене запирает за коридорным дверь. Опал может наконец перевести дух.
– Это было ужасно.
Теперь она с ног до головы покрыта розовыми пятнами и отчаянно чешется. Раздевшись, она мажет пятна мазью.
– Вы были правы, моя проблема была в этом!
Ей удается восстановить дыхание.
Он обнимает ее.
– А все остальные… Это были чудесные женщины, мои близкие подруги. Я знаю, что они всего лишь лечили людей, оказывали им помощь. Этот судья, Пьер де Ланкр – бессовестный негодяй! Он подверг всех нас пыткам и заставил сознаться в том, чего мы не совершали, заставил возвести друг на друга напраслину.
– Хорошо, что теперь вы все знаете.
– Дверь бессознательного защищала меня от калечащих воспоминаний о той жизни. Огонь не подпускал меня к ней, не позволял вспомнить эту драму. Но мне надо знать, что произошло на самом деле. Я хочу знать, что на самом деле тогда со мной случилось, я так мучилась! Только так можно окончательно перестать чувствовать себя жертвой.
– Кажется, я знаю. Король, о котором там говорилось, – это Генрих IV, папа – Павел V. Я знаю про этот процесс баскских ведьм.
– Это было на самом деле?
– Жюль Мишле решил, что от царствования Генриха IV у нас должна остаться только курица в горшочке[14] и память о том, что его убил Равальяк, все остальное предано забвению. На самом деле он был воинственным королем, принявшимся воевать, едва оказавшись на троне. Часто забывают о его повелении судить за колдовство, чтобы пресечь на корню стремление Страны Басков к независимости. Если не ошибаюсь, в своем труде 1862 года «Колдунья» Мишле посвятил этой теме целую главу, где представил Ланкра героическим борцом с порочными нравами и с поклонением дьяволу.
После этой маленькой лекции Рене решает, что лучше оставить гипнотизершу в покое, чтобы она сама пережила эту драму, и устраивается на балконе. Посмотрев на часы, он видит, что пора связаться с Гебом. Но сначала ему хочется больше узнать о пережитом Опал кошмаре. Он ищет в интернете соответствующие сведения и создает в своей «Мнемозине» отдельную главку об этой всплывшей из глубины веков драме.
«Мнемозина». Ведьмы из Сугаррамурди
Все началось с соперничества двух кланов, поспоривших из-за земельных угодий. Два аристократа, сеньоры Аму и Уртуби, не имея доводов в защиту своей правоты, обвинили соседа-землевладельца в колдовстве. Дело могло бы затихнуть, если бы король Генрих IV не прислал к ним для примирения судью Пьера де Ланкра, который, отличаясь особенным суеверием, ретиво взялся за дело.
Придав соседским распрям оттенок религиозного фанатизма, он заподозрил в колдовстве всех незамужних баскских женщин. Положение усугублялось возраставшим свободолюбием баскских общин, отвергавших власть аристократов и духовенства.
В то время в Стране Басков часто встречался так называемый недуг Лайры – настоящая болезнь, с симптомами в виде судорог и странного поведения, которое включало в себя, например, лай, похожий на собачий. Естественно, для Ланкра это подтверждало необходимость заняться ведьмами.
Со 2 июля 1609 года передвижной суд Пьера де Ланкра заседал попеременно в Сен-Жан-де-Люзе, Байонне, Саре, Камбо. Подозреваемых – в основном незамужних женщин – хватали по доносу или по простому подозрению судей.
Дознание происходило по ритуалу инквизиции: поиск дьявольских отметин, допросы под пыткой, скорая казнь ввиду загруженности тюрем.
Процессы распространились и на Страну Басков, невзирая на многочисленные попытки населения взбунтоваться против инквизиторов и спасти невинов- ных.
Так продолжалось до 1610 года. На кострах были заживо сожжены более 600 женщин, заподозренных в колдовстве.
На рассвете она убирает с лица длинные черные волосы, липкие от морской воды.
Первым делом Нут убеждается, что при ней ее четверо детей. Вокруг них с трудом поднимаются с песка люди.
Они понесли потери. Болезни, мятежи и последний шторм, волны и рифы проредили их ряды. Перекличка обнаруживает утрату еще двадцати двух человек. Из ста семидесяти четырех спасшихся из Мем-сета в живых осталось сто сорок четыре.
Шторм утих, встает солнце, небо проясняется, и они могут осмотреть берег. Здесь нет ни кокосов, ни белого песка: только камень и обрывающиеся в море скалы.
Геб замечает наблюдающее за ними существо, которое он сначала принял за крошку-обезьяну. Десятки ее соплеменниц, как выясняется, следят за ними издали с ветвей. Они одеты в звериные шкуры и держат в руках какие-то предметы.
Геб полагает, что этот дикий край населен мелкими приматами и надо быть настороже, чтобы не подвергнуться нападению. Он помнит рассказ Рене о том, что всюду, кроме острова Ха-мем-птах, животные, даже самые развитые, склонны защищать свою территорию и проявлять агрессию в отношении любых чужаков.
Атлант делает жест, призывающий выживших собраться и разложить большой костер. Они сушатся и греются у огня.
– Нам предстоит возродить здесь то, что мы утратили там, – говорит он. – Мы должны приспособиться к новым условиям жизни.
Они жмутся друг к другу, воспроизводя кольцо, которое образовали в штормящем море.
– Я заметила на деревьях обезьянок, – сообщает одна атлантка.
– Я тоже. Они совсем не такие, как у нас. Эти носят шкуры зверей и держат палки. Некоторые агрессивно скалят зубы. Осторожно, они могут быть опасны.
Говоря, Геб чувствует, что с ним пытается связаться Рене.
Геб отходит от соотечественников, садится на камень над морем и вступает в разговор с Рене.
Учитель истории доволен открывшейся ему картиной – собравшимися у большого костра атлан- тами.
– Для меня огромное облегчение узнать, что у вас все получилось, Геб. Теперь все возможно.
– Только благодаря тебе, Рене. Все сто сорок четыре выживших знают, кому они обязаны. Здесь тебя называют Не-хе, так нам проще всего произнести твое имя. Своей идеей большого судна ты, можно сказать, изменил курс нашей истории. Мы нарекли его ковчегом «Не-хе». Это в твою честь.
– Я не достоин такого почета.
Вдвоем они осматривают окрестности.
– Здешняя флора и фауна сильно отличаются от той, что была на Ха-мем-птахе.
– Я предупреждал. Вы послушались моих советов и приплыли в Северную Африку, в страну, именуемую в наши дни Египтом. Конечно, здесь все не так, как в Атлантиде.
В следующее мгновение Рене видит нечто странное: крохотную кошку, нюхающую следы спасшихся после кораблекрушения.
Что еще за зверь?
Рене приглядывается к обстановке вокруг. Его изумленному взору предстает целая мини-экосистема: низкорослые деревья, похожие на пальмы и смоковницы, другие мелкие кошки, ослики, верблюдики, газели и львы – все совсем маленькие.
Все как на подбор какие-то миниатюрные.
– А еще эти, – говорит Геб.
Рене видит пигмеев в шкурах, следящих за ними с почтительного расстояния. Те потрясают копьями и луками.
– У меня родилась одна догадка, Геб… Какой у тебя рост?
– Как это – какой рост?
– А вот так – какой?
– Думаю, у нас разные календари и разные единицы измерения. Надо найти объективную мерку…
Они размышляют вдвоем. Первым находит решение Рене.
– Дельфины. Они есть везде, и в Атлантиде, и в Египте. Ты говорил про дельфинов, тянувших ваши суденышки.
– Да, им приходилось впрягаться по много голов в каждое.
– Сколько требовалось дельфинов на одно ваше судно?
– Много.
– Таких же? Я хочу спросить, дельфины в Ха-мем-птахе и здесь одинаковые?
– Наши уплыли от нас при подходе к Африке, а здесь я дельфинов еще не видел. Думаю, они должны быть одинаковыми.
– Хорошо. Мы, люди моей эпохи, моей страны, ростом примерно с длину дельфина. Во мне, например, метр семьдесят пять, средний дельфин имеет такую же длину. А в среднем атланте сколько… дельфинов?
Геб потрясен.
– В тебе всего один дельфин?! Так ты тоже кроха!
– Нас восемь миллиардов людей ростом примерно с одного дельфина. Это нормальный рост. А вы, атланты, какого роста?
– Во мне, например, дельфинов десять.
Молчание.
– Я не расслышал.
– Десять дельфинов. Чтобы получился мой рост, надо вытянуть в цепочку десяток дельфинов.
– Тогда в тебе 17 метров.
– Да, думаю, наше соотношение – 1:10. Похоже, Рене, там у вас, через 12 000 лет, все сократилось в десять раз: и продолжительность жизни, и рост. Ты совсем малыш.
Учитель истории никак не придет в себя.
– В ТЕБЕ 17 МЕТРОВ РОСТА!
Теперь понятно, почему все кошки, верблюды, ослы кажутся ему такими мелкими: он видит всю эту живность глазами Геба. В Атлантиде кокосовые пальмы и кошки были в десять раз больше. Там все было гигантским.