— Это не значит, что ты не сделаешь этого снова.
— Ты должна дать мне еще один шанс. Ты — лучшая женщина, которую я когда-либо знал, совсем не такая, как другие.
— Какие другие?
Он не ответил сразу, и я решила рискнуть.
— Гриффин, думаю, нам стоит сходить к психологу.
На минуту воцарилась гробовая тишина. Он опустил руки и отошел.
— Я не могу, — произнес Гриффин. — Я занимаю такую должность, что не могу проявлять слабость. Клэр, я должен быть жестким, чтобы полицейские и детективы уважали меня, а адвокаты защиты — боялись. Знаешь, есть окружные прокуроры в других штатах, над которыми копы смеются, не проявляя к ним должного уважения. Но это не мой случай. Мои полицейские ради меня готовы пойти на все. Они с готовностью порадуют меня и предоставят мне все, что у них есть, — они преданы мне. Но это может измениться, если они увидят во мне слабость.
— Но терапия конфиденциальна. Доктор связан врачебной тайной, — возразила я.
— Я знаю, что ты в это веришь, но люди болтают. Слухи распространяются. Моя работа научила меня, что не бывает секретов, которые хранятся вечно. Люди, включая докторов, сплетничают. Они любят поговорить о своих высокопоставленных клиентах. Я не могу пойти на это.
В его словах был смысл, но от этого я почувствовала себя беспомощной. Всего через двенадцать месяцев после свадьбы я уже теряла надежду. И как говорила раньше, всякий раз, давая слабину и уступала, я теряла частичку себя, но мне понадобилось больше времени, чтобы это осознать.
В тот день я сказала:
— Когда ты сказал, что я — лучшая женщина, которую ты знаешь, не такая как другие…
— Так и есть, — перебил он меня.
— А кто эти другие?
Он вздохнул.
— Конечно же Марго. Ты ведь знаешь, каким кошмаром была жизнь с ней.
Он рассказывал мне об этом, но, как его вторая жена, я понимала, что в этой истории была и другая сторона. Даже если она сама решила начать пить, я могу понять, что отчаяние из-за вспышек ярости Гриффина подпитывало её алкоголизм. Однажды я нашла её фотографию, которая была спрятана между книгами в детской библиотеке. Мальчики так сильно любили ее и скучали по своей маме. Иногда я хотела отыскать ее, спросить, что случилось, что заставило ее уйти.
— И моя мать, — продолжил он.
— Твоя мать? — переспросила я. Мне не терпелось узнать больше. Гриффин почти не рассказывал о ней или своей семье.
— Она была знатной дамой Катамаунт-Блафф, — начал Гриффин. — Каждый день носила жемчуг, даже когда плавала в проливе. Она устраивала вечеринки, о которых до сих пор говорят, работала волонтером в Академии искусств и благотворительном продовольственном банке при нашей церкви, состояла в советах банка и некоммерческих организаций. Все ее любили.
— А ты?
— Я её тоже любил, но не всегда.
— А почему, Гриффин?
— Потому что, когда она злилась на меня, то запирала в подвале. Прижигала сигаретами мои колени с обратной стороны. Покупала мои любимые шоколадные конфеты и Кока-Колу… Это может показаться банальным, но она прятала их от меня, а затем съедала и выпивала все сама прямо на моих глазах, говоря, как это вкусно, и если бы я был хорошим мальчиком, я тоже мог бы ими полакомиться. Но она почти никогда не давала их мне.
— Гриффин, это чудовищно, — ужаснулась я.
Он согласно кивнул.
— Когда мне было десять, она так сильно меня избила, что пришлось ехать в отделение экстренной медицинской помощи. Я был весь в синяках, и она заставила меня соврать, что я упал, занимаясь скалолазанием.
— А твой отец? Почему он не защищал тебя?
Гриффин рассмеялся.
— Никто не перечил моей матери. Он понял, что проще было прикинуться Хемингуэем и отправиться на рыбалку на Бимини или охоту на куропаток в Шотландию, или в Париж со своей любовницей.
— Гриффин, я и понятия не имела, — сказала я.
— Ты единственная, кому я об этом рассказал, — признался он, притягивая меня к себе, — потому что никому и никогда больше так не доверял.
У меня душа болела из-за того, что мой муж пережил жестокое детство. Я приняла эту историю очень близко к сердцу. И дорожила его словами о том, что я была единственной, с кем он мог поговорить, кому доверял. Потребовался целый год брака, чтобы он смог открыться мне, и казалось, что это было секретным декодером к его поведению.
В то время я полагала, раз теперь я знаю, то смогу что-то предпринять. Стану более понимающей. Это поможет мне избегать провоцирующих ситуаций.
Какой же я была идиоткой!
Сейчас, лежа в своем спальном мешке и прислушиваясь к приближающимся шагам незнакомца, я заставила себя подняться на ноги и быть наготове, чтобы дать отпор, когда он войдёт в хижину. Я представляла Гриффина. Наша последняя ссора, в вечер накануне открытия выставки, на которую я так и не попала, была из-за Эллен.
— Я не хочу, чтобы с тобой произошло то же, что и с Эллен, — произнес он сквозь стиснутые зубы.
— Не волнуйся, этого не случится, — прошептала я, стоя в хижине. Я была готова бороться за свою жизнь.
Я услышала, как меня окликнули.
— Клэр! Ты меня слышишь?
Затем раздался звук рвущейся ткани.
— Господи Боже!
Кто-то только что зацепился брюками или курткой за шипы в зарослях. Я замерла на месте. Снова раздался треск, как будто этот предмет одежды выдрали из куста ежевики. Потом шаги стали удаляться, незваный гость возвращался туда, откуда пришел — в Катамаунт-Блафф.
Я узнала этот голос.
Снаружи моей хижины был не Гриффин.
Это был Конор Рид.
Глаза защищало от слез — я умирала от желания позвать на помощь. Но сразу вспомнила слова Гриффина о «его» копах: «Мои копы готовы ради меня на все. Они хотят, чтобы я был доволен и приносят мне все, что у них есть, — они преданы мне».
А вдруг Конор был верным Гриффину полицейским? Независимо от моего желания верить в то, что Конор был хорошим, что он не закончит начатое Гриффином и не убьет меня, я не могла рисковать.
Одно я знала точно — мне нужно убираться отсюда. Оставаться здесь было слишком рискованно. Я не знала, куда пойду, но моё убежище в лесу перестало быть безопасным.
За день до нападения
Глава 26
Салли
Дорогой Форд,
Не знаю, что я сделала, чтобы дать тебе ложную надежду. Не думаю, что это моя вина. Ты — сын моих клиентов, и я считала тебя хорошим молодым человеком. Когда ты приходил поплавать в бассейне у Хоуков, мне нравилось болтать с тобой.
Я никогда не пойму, что заставило тебя заговорить с моим мужем на подъезде к нашему дому, наговорить столько гадостей обо мне в присутствии моих детей. Ты намеревался разрушить мою семью? Неужели твоя фантазия обо мне, какая бы она ни была, действительно убедила тебя, что я когда-либо захочу быть с человеком, который может совершить такую подлость?
Разговор с Дэном о «весенних каникулах»… Да кого вообще волнует, что ты имел в виду? Это лишний раз доказывает, насколько ты молод, студент колледжа, который не понимает, что люди взрослеют, в их жизни появляется много сложностей, и они стараются изо всех сил.
У тебя большие проблемы с головой. Ты питаешь иллюзии. Ты мне совершенно безразличен, но я призываю тебя обратиться за помощью, чтобы ты больше не причинил вреда моей семье или еще кому-нибудь.
Форд, если ты когда-нибудь снова приблизишься ко мне, моему мужу и особенно к моим детям, ты сильно пожалеешь об этом. Тот факт, что твой отец обладает властными полномочиями, меня абсолютно не пугает. Ты болен, и твое вчерашнее преступное поведение тому доказательство. Полицию не пробьешь уговорами жалкого мальчика, который полагает, что папочка убережет его от неприятностей.
Держись от меня подальше.
В четверг утром, на следующий день после того, как Форд рассказал Дэну об Эдварде, Салли сидела за своим столом и писала это письмо. Закончив, она долгое время смотрела на него, решая, что делать. Никакие слова не могли передать ее чувств относительно того, как Форд Чейз раздавил ее семью, сокрушил их дух.
Салли действительно с нетерпением ждала этой поездки в выходные. Они собирались всей семьей поехать за покупками после того, как Дэн вернется с работы, и позволить детям выбрать всевозможные вкусности, чтобы взять их на лодку. А в качестве дополнительного сюрприза они собирались заскочить в магазин для животных «Рычалки и мурчалки» в торговом центре, чтобы купить специальный крошечный спасательный жилет для Мэгги.
Теперь поездка отменялась, по крайней мере для Салли. Она чувствовала, что заслужила ненависть, которую видела в глазах Дэна, опустошение в глазах Гвен и Чарли. От Форда несло алкоголем, заплетающимся языком он говорил о ней отвратительные вещи, рассказывая Дэну о ее романе с Эдвардом Хоуком.
— Что такое роман? — спросил Чарли, всхлипывая и обнимая ее за талию, не потому что понимал, о чем говорит Форд, а потому, что чувствовал жестокость момента.
— Ничего, — ответила Салли, испытывая желание закрыть ему уши, быстро отвести детей в дом. Но Дэн остановил ее, схватив и резко дернув за запястье.
— Это значит, что мамочка любит кого-то другого, — сказал Дэн. — И теперь она собирается быть с ним вместо нас.
— Дэн, это неправда! Никогда! Пожалуйста, пойдем в дом.
Гвен молча стояла, пристально глядя на Салли.
— Ну же, милая, идем в дом, — позвала Салли, коснувшись ее плеча.
— Будет лучше, если они узнают, какая ты, — произнес Форд, пристально глядя на нее. — Прямо сейчас, пока ещё маленькие, вместо того чтобы проводить свою жизнь, все средние и старшие классы средней школы с убеждением, что их мама — хороший человек, а не тот, кем она на самом деле является.
— Убирайся с моего двора, — потребовал Дэн.
— Ты ее защищаешь? — спросил Форд.
— Нет, но я выбью из тебя все дерьмо, если ты не сядешь в свою машину и не уедешь. А потом вызову полицию и заявлю о вождении в нетрезвом виде и нарушении общественного порядка.