– С тобой-то что делать? – голос кшатрия звучал устало, запал прошел. И сидящий перед ним молодой человек снова стал составным элементом ежедневной «текучки», которую надо было разгребать и разгребать бесконечно. И края этим делам не видать. А решать что-то надо… Снова заключить под стражу? По подозрению… Так ведь уже рекомендовали старшие товарищи: допросить и отпустить, запретив покидать Полис. Отпустить?! Нет, полковник Юшкевич решил по-своему выполнить указания, определить этого Белявского в такое место, где он и под присмотром постоянным будет, и пользу чтоб приносил. А то будет тут жить еще месяц за казенный счет. Не обожрет, конечно, весь Полис-то, но непорядок. А тем временем и майор, бог даст, оклемается. И выяснится тогда, что там произошло. Все равно словам парня веры нет, он поверит только словам своего товарища. Тогда и тюрьма, и суд. И именно в таком порядке. Но не похож Белявский на вруна. Насколько говорил жизненный опыт полковника, эта братва делится на две категории: одни юлят и изворачиваются по любому поводу просто по привычке. Другие просты, как валенок, и ничего не боятся. Правду говорят легко и приятно, прямо по Булгакову. Бравируют собственной храбростью. Этот – ни то, ни се. Смотрит бесстрашно, как волчонок. Да и фамилия у него такая, что… В общем, с наскока не возьмешь. Ждать надо! Хоть и противно кшатрию бездействовать, а придется.
– Сейчас тебя отведут на Александровский сад. И оттуда – ни ногой. Это приказ.
Максим поднялся со стула и сверху вниз посмотрел на полковника. Весь в отца пошел, волчонок… Взгляд серьезный, неглупый, но какой-то обреченный. Оно и к лучшему: побег не устроит. А на посту у гермы на филевскую как раз одного человека не хватает. Не служба – каторга. Вот пусть и посидит там в воспитательных целях.
Глава 8Скиф
Зачем сторожить наглухо закрытый гермозатвор? Сырость туннеля была непривычной, холодный металл – неуютным. Напарник – молчаливым и некомпанейским. Впрочем, его молчание раздражало поменьше, чем дурные байки Коляна с Китай-города. В этом тупиковом туннеле очень не хватало разве что занятных рассказов Романа Евгеньевича.
На вопросы Максима второй караульный отвечал односложно, только назвался Никитой и подтвердил, что предыдущий его напарник вряд ли вернется на пост. А кшатриям эти запертые ворота до лампочки, их проверяют, но не регулярно. На случай тревоги особый сигнал имеется. Тут Никита решил, что уже выдал исчерпывающую информацию, и замолчал. Максиму было о чем подумать. К примеру, о том, почему его предшественник болен. Казалось, рентгены тут прямо в воздухе невооруженным глазом видно. Открытая поверхность совсем недалеко. Об этой ветке метро он почти ничего не знал, и даже слухи до него не доходили. Слухи-то тоже через ворота не пролезут.
Об Арбатской Конфедерации, например, знали все, ну разве что, кроме жителей самых дальних и глухих станций, но достоверных рассказов про Филевскую линию Максим не слышал ни от кого. Говорили, что тут живут какие-то безголовые, некоторые фантазеры населяли загадочные туннели липкими червями. И наверняка есть те, кто не фантазировал, а точно знал, что там не мутанты с балалайками по платформам ходят: Максим не вчера родился и заметил, что герму иногда открывают, ржавчина здесь не висела рыжей бахромой, гигантские петли огромной двери не выглядели закисшими от влаги и времени, а скорее наоборот, влажно поблескивали потеками обновляемой время от времени смазки. Да и рельсы были подозрительно накатанными для тупикового туннеля…
Впрочем, о своих наблюдениях он помалкивал. И не только из соображений не прослыть болтуном или неразговорчивости Никиты. Макс придерживался поговорки: меньше болтаешь – дольше живешь. Хотят местные считать туннель тупиковым и герму сто лет как неиспользуемой – пускай. Но уж поглядывать по сторонам ему не возбранялось, тем более это было единственным доступным развлечением. Играть в карты Никита отказался наотрез.
Никогда еще Максиму не приходилось дежурить круглые сутки. Сначала он не воспринял всерьез ответ напарника, что сменяться ему аж завтра. Но потом понял, что Никита вовсе не шутил. Глаза слипались, Максим проваливался в сон, но подлина-напарник при всей своей обычной беззвучности начинал постукивать чем-то по металлу.
Через двенадцать часов Максим начал понимать, что попал в так называемый «штрафбат»: еще не тюрьма, но уже и не воля. Но это было не первым испытанием за последнее время, он решил, что показать сейчас слабость перед хлипким Никитой просто позорно. Хотя, если бы молчун знал, что произошло с новичком всего несколько часов назад, то перестал бы стучать своей чертовой железякой!
Время тянулось, как резина, но в какой-то момент будто прибавило скорости. И в туннеле стало посветлее, к тусклым редким лампочкам присоединился мощный фонарь, кто-то шел от Александровского сада. Сутки прошли.
Четвертая станция Полиса отчего-то сразу напомнила Максиму Китай-город, и хоть в их внешнем облике не было даже малейшего сходства, но по духу Александровский сад, казалось, не был предназначен для проживания людей, а лишь для временной остановки по пути куда-то дальше, перевалочный пункт, не иначе. Видимая его часть… Здесь царствовали вайшьи, не желая толкаться среди военных и книжников, отделенные от них длинным переходом. Технические туннели в сторону станции Площадь Революции давали им собственную связь с большим метро, служили Великим Шелковым путем, по которому в обе стороны рекой текли товары, прямиком попадая на ганзейскую Курскую и с нее приезжая на груженых под завязку дрезинах. Гордые своей репутацией коммерсанты-вайшьи охотно пускали и чужаков, собирая с них мзду за право на торговлю в богатом Полисе. И желающие не переводились, судя по суете на платформах и нередкому грохоту колес транспорта. Кшатрии и здесь пользовались уважением, поддерживая порядок и неприступным бастионом преграждая туннели на случай повторения давних событий. Теперь Максим понял, зачем Рамзесов тесть отправил группу к черту на рога: туннели охраняла небольшая армия, по слухам, там стояли на турелях крупнокалиберные пулеметы. А где-то на запасном пути прятался и бронепоезд…
Коммерсы тревоги не любят, и Максим решил, что не зря они заселили эту шумную станцию, доброжелательности здесь было намного больше: никто не озирался по сторонам с опаской, придерживая рукой кошель с патронами, люди наоборот вели себя свободно, как будто попали в землю обетованную, где совершенно отсутствует злой умысел. Насколько это было правдой, Максим, конечно же, не знал, однако зашевелилась чисто китайгородская, бандитская мыслишка: «А не пощупать ли лоха?!» – уж больно сладко-гладко-приторно здесь все выглядело, станция непуганых идиотов, не иначе. Но, покамест еще не освоившись с порядками, держался в сторонке и не отсвечивал, с интересом разглядывая необычно изогнутую платформу, которая не просматривалась, как другие, из конца в конец. Зато хорошо было видно противоположную сторону станции и мостик над путями, соединяющий обе ее стороны, по которому ходили люди, некоторые стояли там, перегнувшись за ажурную решетку перил, и посматривали на толкучку сверху.
Максиму тоже захотелось забраться наверх, чтобы рассмотреть станцию с высоты. На мостике оказалось жарковато, но после промозглой сырости туннеля совсем не мешало и погреться. Сытный сладковато-жирный дымок от нескольких мангалов поднимался под самый свод, и жарили там явно не крысятину. Максу подумалось, что жрать крыс – обычное дело для окраин, а в благополучном Полисе этим мог промышлять только отбитый на всю голову любитель.
Максим, облокотившись на перила, рассматривал темные провалы туннелей, неглубоких, где размещались перекрестные стрелки для маневра поездов. Прибывая на конечную станцию, составы не прятались в депо, как на других линиях, а просто шли в обратную сторону. Это он еще с детства хорошо помнил. Наверное, где-то там, в закрытой зоне, куда не пускали посторонних, и обрывался подземный ход, обещанный партийному боссу… На самом деле внутри жили люди, только свои, местные, простым туристам хода не было. Простые ютились на платформе: торговцы, приехавшие продать и обменять товар, покупатели, которые отчаялись найти нужную книгу или вещь в других местах и думали приобрести желаемое здесь, надеясь, что в Полисе сбываются мечты. Зря надеялись.
Максим долго наблюдал, как мужчина пытался выторговать микроскоп, давал три книги, сотню патронов и килограмм сала. А барыга просил пятьсот штук «семерки» и книги, так уж и быть, соглашался взять в довесок.
Прибор был не слишком-то хорош, не старинный, не лабораторный – уж в этом внук ученого отлично разбирался, – похожий на игрушку. Но мужику и такой годился, только продавец цену не уступал. Наверное, решил, что в Полисе дороже дадут. До Максима доносилась визгливая ругань, занятная и совсем не похожая на трехэтажные перебранки Китай-города.
Через день Максим смотрел очередную серию этого «кино»: сало было выгодно продано, но все же шести сотен патронов за него никак не взять даже в голодный год неурожая и мора, не то, что в сытом Полисе, где иногда подавали к столу даже курятину!
Барыга ни в какую не уступал, правда, к вечеру цена упала-таки на полтинник, похоже, сообразил, что никому его тухлый микроскоп не нужен, тут своих хватает. Чем все закончилось, Макс не досмотрел, пришлось уйти на сутки в холодный туннель.
В туннеле теперь было не так скучно, молчаливый напарник все же начал вспоминать некоторые слова вроде «ссы подальше, еще через два тюбинга!». Максим, стоя на посту или совершая обход, старался заново припоминать все, что наблюдал на Александровском саду, ведь рассказчик из него всегда был хреновый, самый чуток разговорчивее Никиты, за это и погонялом наградили «Адвокат». Будет, что сестре рассказать, она и с полуслова поймет.
Там, на мостике, он чувствовал себя будто на балконе театра (в котором уж не помнил, когда бывал), где можно устроиться поудобнее, опираясь локтями на бортик, и рассматривать сцену внизу. Интересное показывали. Наблюдать за чужой движухой нравилось, пока своя собственная жизнь будто приостановилась и еле ползла. Только и дел: сходить за водой с эмалированной кружкой и обратно вернуться, отпихнув других желающих занять полюбившееся место, эту кривую платформу не изо всякого угла рассмотришь. Наверху было все-таки жарковато, а воду наливали запросто, с едой было похуже. От пуза не наешься, но и голодать Максу не приходилось. Здесь на посту кормили неплохо, но редко.