Глава 12Адский рай
Максима ввели в белое прямоугольное помещение, внутри было очень светло и холодно. Комната как комната, на больницу похожа: стеклянные шкафы жмутся вдоль стен, низкие столики с блестящими кастрюлями, белые круглые стулья, свернутый кольцами толстый резиновый шланг в дальнем углу. А главное, в центре необычный, дырявый стол очень уж похожий по форме на человека раскинувшего руки. Обычный лазарет. Но множество привязных ремней на столе и бетонный лоток, переходящий в сливное отверстие в полу, прикрытое решеткой, совсем не понравились.
– Раздевайся! – приказал один из конвойных.
– Зачем? Мужики, я не по этой части. Мне как-то бабы нравятся больше, – не к месту пошутил Максим и тут же словил кулаком под дых, попытался ответить и получил уже прикладом. На какое-то время он потерял сознание, а когда зрение прояснилось, то был уже голый. Его подхватили под руки, положили на стол.
Ремни затянулись на руках, ногах, голове и перехватили поперек груди. Голова гудела, как ветер в трубе воздуховода: у-у-у-у. Но холод в комнате и стужа, идущая от стали, на которой лежал, быстро привели в чувство.
Максим лежал довольно долго, руки-ноги затекли и закоченели, он стучал зубами от холода. Скрипнула дверь, затем еще раз. Голова была крепко притянута к столу, повернуть ее, чтобы рассмотреть, кто же пришел, он не мог.
– Чего вам надо?! Отвяжите, гады!
Заскрипело, будто кто-то сел, поерзал, устраиваясь поудобнее, на стуле. Максим скосил глаза, но увидал лишь край сапог и неясную тень. Послышались шаги, и в поле зрения появилось лицо. Широкая скуластая физиономия с черными, как туннельная тьма, глазами и такими же волосами. Да и само лицо какое-то темное что ли.
Мужик по горло затянутый в грязно-зеленый брезентовый передник, был огромным и будто, едва не задевая потолок головой, занимал все пространство комнаты. На какой-то момент Максима скрутил приступ удушья, ему стало не хватать воздуха, грудь сдавило. Макс разозлился:
– Падлы! – сдавленно просипел он от нехватки воздуха, дернулся всем телом, проверяя привязь на крепость. – Ну, давайте, фашисты, бейте связанного, чего уж. Крысы полисные!
Но ни черный, ни неведомый второй, сидящий у стены, никак на слова не среагировали. Зато слева от стола, там, где, как помнил Максим, стояли шкафчики и столы, послышался металлический лязг. В памяти всплыли все те звуки что он слышал, пока лежал в лазарете с забинтованными глазами, а где-то рядом в руках врача дяди Миши журчала пила, отгрызая гниющую заживо ногу, или звонко постукивали дробины, которые лепила выковыривал длинными ножницами-щипцами из живота незадачливого бойца.
Все эти звеняще-металлические звуки: вжик, дзиньк, блямс – очень похожи. Но тогда были развлечением, игрой «а что происходит?» для ничего не видевшего Максима, тогда происходившее его не касалось. А сейчас… он так же не мог ничего рассмотреть, но интересно не было совсем. Абсолютно. Никак. Да и воздух в комнате, как и в лазарете, отдавал кровью, едва замытой гнилью и смертью.
Вновь черная башка загородила собой пространство над Максимом. Взгляд будто глядит сквозь него, сквозь стол, бетонный пол еще на несколько уровней ниже, и так до самого ядра земли. Но во взгляде, – ничего. Пусто. Как, впрочем, и в лице ни капли эмоций.
– Че, рожа, уставился, а? Че вам надо, фашисты?!
Мужик постоял еще секунду, на лице мимолетно что-то изменилось. Лицо пропало из вида, а затем появилось вновь, на грудь Максиму легла увесистая коробка, накрытая тряпкой. От клетки как-то знакомо воняло, вроде бы…
Тряпку сдернули, и тут же с протяжным скрипом четыре желтых зуба защелкали перед носом. Облезлая крыса заверещала, кинулась мордой в стенку, вцепилась зубищами, пробуя на прочность стальные прутья.
– Уберите крысу! – зарычал Максим, дернувшись всем телом, чтобы сбросить клетку, но ремни не позволили сдвинуться. А затем в глазах побелело. В левую руку впилась молния, ударившая болью до самой головы, он выгнулся дугой, ремни затрещали, но сдержали. Максим оглох от собственного вопля.
– Это была демонстрация того, что с вами будет, если вы не станете сотрудничать, – прогудел до сих пор молчавший бугай. – Всего лишь игла, – между пальцев в резиновых перчатках блестела тонкая железка.
«Цыганская, как у Симки…» – додумать он не успел, в палец с хрустом впилась игла, он чувствовал как под острием тупейшей из всех игл рвется мясо, как кончик скребет по ногтю изнутри, как лопается ноготь, выпуская острие на свет.
– Я не испытываю к вам ни малейшей неприязни, – гремел бугай крепко державший его руку. – Уверен, что когда вы все скажете и все закончится, мы будем вспоминать этот момент за кружкой грибного пива, как недоразумение. Максим Анатольевич, вы пробовали грибное пиво?
Максим кричал, совсем не стесняясь. Ему было больно. Но боль еще и злила:
– Хер тебе на рыло, с-сука! – зарычал Максим так, что верещавшая крыса притихла, забившись в дальний угол клетки.
– А вот ругаться не стоит, – обиделся невидимый мучитель. Появившись в поле зрения, он держал непонятную фигню, похожую на зеркальце с ручкой. Вот только это было не зеркальце. Стальная лапища крепко ухватила Максима за челюсть, он что есть сил стиснул зубы, но пальцы надавили куда-то под ухом, и рот заняла резиновая фигня.
– Ну, и как он будет говорить? – справа послышался недовольный голос, по которому Максим узнал Юшкевича. – Убери эту херню.
Над Максимом, внимательно разглядывая, склонился полковник:
– Я же говорил, очень упрямый ублюдок. Эй, Белявский, будешь говорить?!
– Отсоси!
– Джексон, продолжай. Займись пальцами на ногах.
Лейтенант стоял «собачью» вахту, и ему было скучно. До смерти хотелось спать, а от зевоты он дважды чуть не вывихнул челюсть.
– Вы мне не поможете?
Девчушка в куртке явно с чужого плеча куталась в свою сползающую одежку и тянула его за рукав. Кшатрий недоуменно шевельнул бровями.
– А чем я тебе помогу? Потерялась, что ли?
– Да, мне бы главного учителя браминов найти. Покажете мне, где он живет?
Военный попытался отмахнуться.
– Вон, посмотри, сидят дяденьки с книгами татуированными – они брамины, у них спроси, они тебе точно помогут.
– Не… – девочка так беспомощно и трогательно улыбнулась, что парень непроизвольно залюбовался. Симпатичная, только уж слишком сопливая пока. Рыжая незнакомка снова поправила куртку и почесала взъерошенный затылок. – Они слишком длинно говорят, не понятно ничего. Лучше вы мне покажите.
Молодой лейтенант огляделся. Но спихнуть важную миссию было некому. Кругом действительно собрались одни говорливые брамины, от которых не дождешься конкретных указаний, как найти нужного человека. И черт принес именно сейчас эту пигалицу. А она уже с готовностью протянула ему руку, тоненькую, белую, смешно высунувшуюся из слишком длинного рукава.
– Вон там твой брамин сидит, – лейтенант показал на резную со стеклянной вставкой дверь. – Только не живет, а работает, – хотя черт его знает, где он живет на самом деле? – Постучись к нему, если на месте – заходи и не бойся.
– Не боюсь! Спасибо.
Девчушка привстала на цыпочки, потянувшись к нему, смешно сложив губы трубочкой. Лейтенант наклонился и подставил колючую щеку. Ой, соплива, а то бы не постеснялся, сам чмокнул, куда надо. Непроизвольно улыбнулся в ответ, развернулся, будто на строевой подготовке через левое плечо и поспешил подальше, пока настырная еще что-нибудь не придумала, если старого хрыча на месте не окажется.
Серафима подняла руку, будто собираясь постучаться в дверь. И опустила. В просторном рукаве Максовой куртки тускло блеснул потертый ПМ. Прав был Катала: лохам карманы надо чистить, когда они расслабятся, не сразу. И подменить свертком с несколькими патронами пистолет в кобуре развесившего уши кшатрия было делом на пару секунд. Руки у нее ловкие и уже опытные, так даже Макс говорил. На Китай-городе без этого никак. Девушка сняла пистолет с предохранителя и уверенно дослала патрон. Потом спрятала руку в карман и постучала кулачком по двери. Не дожидаясь ответа, нажала на ручку и вошла.
– Макс сказал, чтобы я нашла вас. Что вы мне поможете.
– Тебе-то я помогу… А вот ему, боюсь, уже нет.
– Придется!
Она подняла руку с пистолетом. И Крушинин глядя в разверстое жерло ствола куцего пистолета почему-то сразу поверил… Что она не просто умеет обращаться с оружием, но и готова стрелять. В этих зло прищуренных глазах, сдвинутых к переносице рыжих бровках сейчас проглядывало то же упрямство, что и у брата. То же, что и у их отца.
– Я не могу. Серафима, я пробовал! Вот сейчас, в эту минуту – не могу. Может, позже.
– Позже от него мокрое место останется! Неужели, вам совсем его не жалко? Вы же его друг! Столько для него сделали.
– Сделал столько, что меня даже устранили от этого вопроса, – Крушинин снова вздохнул. – И мне жаль.
Он опустил взгляд, не в силах смотреть девчушке в глаза.
– Нет, Семен Михайлович, придется попытаться еще раз!
Она сделала шаг вперед, в лоб ему был направлен ствол «макарова», и брамин не рискнул пробовать разоружить девушку убеждениями и уговорами. Сейчас она не думает ни о нем, ни о себе. Только о молодом человеке, которого бьют в допросной.
– И что мы с тобой можем сделать? Ворвешься туда, где куча вооруженных людей втрое быстрее тебя и вдесятеро сильнее? Меня ты можешь застать врасплох, да у меня и оружия-то нет… А там что?
– А там мне поможет один старый и невооруженный… Пистолет вам под ребро – и они хотя бы в первый момент дергаться не будут!
– Захват заложника? Может быть, может быть…
Поразмыслив, Крушинин встал из-за стола и покорно направился к кабинету полковника, неподалеку от которого и находилась камера для допросов. Идти далеко, тихое место… было. План, придуманный Серафимой, казался уж совсем отчаянным, в нем виднелась куча прорех, которые брамин решил «подштопать» самолично по ходу дела. Надеялся, что девушка еще способна понять: он не враг, хоть и преследует собственные цели. Пока они совпадают, им по пути.