Незнакомец на ходу подрубил ноги бегущей лохматой зверюге и, повернувшись к оторопевшему Максиму, подняв топор, громко крикнул:
– Лишь тот, кто со мной, спасется!
Сверкнул глазами, смахнул стекавшую по бороде кровь, подцепил топором скулящего пса, скребущего снег оставшейся пятой лапой на спине, и уверенно зашагал к углу здания мэрии.
Максима потряхивало, как после большой драки, все же отстреливать мутантов не одно и то же, что людей. Он оглянулся на свое «воинство»: Симка, стянув маску и согнувшись дугой, блевала, добавляя к мешанине из снега, крови и грязи новый цвет. Брамин, забившись в уголок между дверью и косяком, сидел грязно-серой кучей, выставив разряженный пистолет перед собой. ПМ с отошедшей рамкой гулял в такт трясущимся рукам.
Макс опустился там, где стоял, прямо в снег, усмехнулся: «Брамин, ты хотел новых ощущений? Ты их получил». Как, впрочем, и он сам. Но больше не хотелось. Макс наскоро умыл снегом заблеванную и зареванную сестру, растормошил впавшего в ступор брамина, заставил их собраться, перезарядить оружие и повел вслед за странным типом с топором, не то чтобы поверил загадочным и непонятным словам, а просто враг врага типа как друг получается? Да и ночь закончилась. После такой битвы, на трясучих ногах никто из них не успеет добраться до площади и входа в Рейх. А собаки могут и вернуться. Странный боец уже скрылся из виду, но кровавый след тянулся до угла, терялся за закрытой дверью легковушки и снова обнаружился уже в тридцати метрах за зданием мэрии возле спуска на подземную стоянку.
– Это не просто паркинг, – подал голос оттаявший брамин, указывая пальцем на ролл-ворота, перекрывшие спуск, – это объект ГО, вроде бункера.
Максим приблизился к облезлой двери с кровавым отпечатком ладони и аккуратно постучал стволом автомата, а то мало ли, ну, как выскочит и опять топором станет махать?
Дверь отворилась почти сразу, может, он стоял и ждал, а может, был поблизости. В проеме появилось заросшее по самые глаза лицо со следами оттертой крови и длинными до плеч волосами:
– Мудрое решение, – одобрительно кивнул бородатый старик, оглядывая каждого. – Зовите меня Отшельник, а это мой дом. Входите.
Глава 14Старый враг лучше новых двух
Максим, подсвечивая путь фонариком, шел следом за Отшельником, прогоняя в голове события последних дней, не забывая, однако, приглядывать за хозяином, который, кстати, светом не пользовался, был все так же без противогаза, и несмотря на крепчающий морозец, без шапки, одетый лишь в подобие браминского долгополого балахона. Цокающие поковкой берцы, как, впрочем, и топорик с заостренным обухом на полутораметровой рукояти, покоящийся в крепкой руке, приметил сразу. Стариком Отшельник казался только на первый взгляд. Высокому и широкоплечему, с какой-то неуловимой струной – толщиной где-то в железнодорожный лом – натянутой в этой крепкой фигуре… ему навскидку было столько же, сколько и майору Ильину, лет сорок плюс-минус. Максим, присматриваясь по ходу дела к жилищу стремного не-старика, попутно прикидывал на случай «если что», как придется того валить, стараясь не выдать щелчком, взвел курок ТТ в кармане.
Миновав длинный и широкий – шире метротуннеля – коридор, обходя самодельные баррикады из мусора, кирпичей, гирлянд из ржавых банок, развешанных между автомобилями, они пришли к стальной двери, Отшельник скинул засов, и та отворилась совершенно бесшумно на добротно смазанных петлях. Видимо, демонстрируя доброжелательность, тот вошел первым в освещенный горящим костром зал, подождал, когда Симка с брамином переберутся через высокий порог, и лишь затем закрыл вход.
Максим встал спиной в дальний угол, ненавязчиво держа гостеприимного хозяина на прицеле.
По центру комнаты в бочке горел костер, дым, закручиваясь маленьким смерчем, втягивался в трубу вентиляции, рядом на вбитом в стену крюку висела туша пса. Отшельник подхватил несколько поленьев, закинул в горячую топку, широко махнул рукой:
– Располагайтесь. Грейтесь. Скоро будет пища, – с этими словами он вынул из лохмотьев нож и чиркнул висевшую тушу по горлу, пес задергался, захрипел, пуская кровавые пузыри. Отшельник же пинком подтолкнул ведро под звонко стекавшую кровь, повесил топор за темляк на стену и тут же принялся свежевать собаку. Симка, пискнув, закрыла стекло маски ладошками и отвернулась, брамин задержал взгляд на работе мясника и, покряхтывая, опустился на пол. Макс же пожал плечами, сел на корточки, подложил на пол подвернувшийся в поленнице обломок фанеры и занялся автоматом, следовало переснарядить пустые магазины.
Отшельник ловкими взмахами надрезал шкуру, уцепился руками за отвернутые края и без видимых усилий стянул сплошным чулком, обнажая еще живое и подрагивающее мясо. Макс же лишь испуганно покосился, набивая магазин патронами.
– Позвольте взглянуть? – поднялся брамин рассматривая издали недоразвитую лапу, растущую из спины собаки. – Очень, знаете ли, интересно, опорно-двигательный аппарат – кости, суставы – присутствует или конечность просто висит на жилах?
Отшельник, замерев с ножом в руках, обернулся на голос и как-то недобро сверкнул глазами:
– Ты старик из тех, что носят серые одежды и алчут знаний, и чем оных больше, тем более алкаете вы их. Твой грех – гордыня. Но ты уже наказан постоянной жаждой постичь все сущее… а Он видит все, видит твою душу, – пророкотал Отшельник, и бетонный свод ответил коротким эхом.
– Так можно?.. – перепросил невозмутимый Крушинин.
– Смотри.
Старик принялся рассматривать тушу, тыкать пальцами, поворачивая на свет костра.
– А вы здесь живете? – подала голос Симка, бесцеремонно сграбастав какие-то тряпки с железной кровати, уложив их подле костра и усевшись сверху.
– Верно, дитя. Но это мое временное пристанище, – он оттолкнул крутящегося под ногами брамина, срезал несколько кусков мяса с туши, поискал взглядом, куда бы положить. Симка подскочила, сбегала к кровати и принесла большую сковороду.
– Благодарю, дитя, – он сложил мясо на сковородку. – У меня нет дома, мир – мой дом. Я иду по следу армии Сатанаиловой, уничтожая его приспешников, где бы то ни было. Я странствую.
– Вы исповедуете… – вклинился брамин.
– Я исповедую господа нашего! – взревел Отшельник, наступая на брамина. Макс подскочил с заряженным автоматом, но хозяин шагнул мимо опешившего Крушинина и размашистым шагом скрылся за незамеченной до этого дверью. Держа автомат наготове, Адвокат пошел следом.
За дверью оказалось еще большее помещение с арочным потолком, в конце которого Отшельник с чем-то возился. Сквозь проем проникало недостаточно света от костра, всего не разглядишь. Одна за другой вспыхнули масляные лампы, затем Отшельник зажег факелы, стоящие по краям чего-то массивного, прятавшегося во тьме.
– Боже правый, – тихо проговорил брамин, вынырнувший сбоку. Отшельник же бухнулся на колени у пьедестала из бетонных блоков и торчащей пучками арматуры с насаженными головами мутантов. А в сердце конструкции поблескивал начищенный до блеска автомат.
– Когда-то я был узником Берилага, – гулко рокотал голос Отшельника. – Прикован цепями к смердящей клети со свиньями, истязаем душой и телом… Каждый вечер приходил надсмотрщик и стегал мою плоть плетьми и всячески унижал…
Максим, глядя на стоящего на коленях и бормочущего хозяина парковки, окончательно убедился что перед ним псих, он взвел затвор, готовый стрелять при первом же поводе к этому.
– …надсмотрщик любил сыграть в игру: девять негодных патронов и один боевой заряжать в магазин, и по очереди, – Отшельник сложил руки, будто держит оружие, оттянул затвор, поводил невидимым автоматом, выбирая мишень:
– …щелк, хырс-хырс, щелк, хырс-хырс, щелк. Я молил господа об избавлении день и ночь. День и ночь кому-то доставался хороший патрон, звучал выстрел, и несчастный падал в испражнения под ноги свиньям, обретая вечный покой, входя в райские кущи прощенным ото всех грехов праведным мучеником… Грех зависти обуял мою жалкую душу, и я возжелал такой участи, стать мучеником, освободиться от мирского бремени.
Безумец затих, сгорбившись, будто погрузившись в воспоминания.
– Шизофрения, определенно отягощенная психозом шизофрения… – бормотал себе под нос Крушинин, осматривая алтарь с головами и автоматом на почтенном расстоянии.
– А чего это он?.. – Симка подергала Макса за руку.
– Крыша потекла.
Отшельник дернулся, встал, отряхнул свои лохмотья, принялся подливать топленый жир в чадящие лампы, согнутые из жестяных банок:
– Дни, месяцы, годы… но господь услышал меня. Свинья, к которой я был приставлен, опорожнилась патронами, вы можете себе представить? В зловонной куче лежали восемь патронов, и каждый был отмечен огненными письменами: чревоугодие, блуд, гнев, сребролюбие, печаль, тщеславие, гордость и уныние.
Он потянулся к алтарю и вынул АК, повернулся к гостям, демонстрируя его, словно ребенка, и нараспев произнес:
– И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа твоего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены будут, записанными в книге…
– Это… э-мм, – силился вспомнить Крушинин, хлопнул себя по голове, – Книга пророка Даниила! Но отшельник его не слушал, а наводил автомат Калашникова на своих воображаемых мучителей и снова убивал:
– Я казнил их за грехи: похоть – пых, чревоугодие – пых, лень – пых… А вот это – он потянул шнурок на шее, вытянув привязанный патрон калибра семь-шестьдесят два, – это мой грех, уныние. Архистратиг коснулся меня своим крылом, даровав свой меч, и я поклялся нести смерть и гонения приспешникам Нечистого, за что был наделен благодатью не страдать от стужи и огня, тело мое налилось статью и силой, а раны исцелялись за одну ночь. Я меч господень, и я караю, – он посмотрел на хмурого Макса в упор:
– А когда войско диаволово будет истреблено, карающий меч, «Азъ воздам!», и падет меч карающий на головы грешников, а пока… – Отшельник будто окаменел, по лицу пробежала судорога.