[22]. В 1924 году в сотрудничестве с Министерством обороны Германии он создал заводы по производству хлора и иприта в Центральной Германии, представив их иностранным инспекторам как «заводы по производству нефти и нефтепродуктов».
30 января 1933 года к власти пришел Адольф Гитлер. Через три месяца он представил свой Закон о восстановлении корпуса гражданских служащих. Евреям отныне не разрешалось работать на правительство.
Изначально Фриц Габер не думал, что новый закон имеет к нему какое-то отношение. Все-таки в 24 года он крестился в церкви Святого Михаила в Йене и был протестантом. Но оба его родителя были евреями, и в глазах представителей Третьего рейха Фриц прежде всего был семитом, а не великим ученым. Однако и в этом законе существовала лазейка: по настоянию предшественника Гитлера, Пауля фон Гинденбурга, все, кто верно служил стране в Первой мировой войне, все же могли работать на правительство, даже если были евреями.
Когда Гитлер пришел к власти, в Германии проживали около 500 000 евреев, что составляло менее 1 % населения. Примерно 10 000 перешли в другую веру, главным образом для того, чтобы облегчить себе достижение успеха в бизнесе или науке. Как и большинство из них, Фриц сменил вероисповедание, чтобы стать «более немцем», но при этом ничего не сделал для сокрытия своего еврейского происхождения. И первая, и вторая жены были еврейками, равно как и большинство друзей. Когда нацисты предложили Габеру заполнить анкету, в графе о происхождении он написал «не ариец».
21 апреля 1933 года Фрицу позвонил министр искусства, науки и культуры Третьего рейха Бернхард Руст и ясно дал понять, чего хочет: Габеру следовало установить всех работавших в его институте евреев. Сначала он пытался подчиниться: уволил двух старших научных сотрудников-евреев, но сделал это только после того, как нашел им работу за пределами Германии. Он не мог заставить себя уволить других семитских ученых, особенно молодых, которые, по его мнению, больше всего нуждались в защите.
В отличие от Габера многие еврейские ученые, жившие в Германии, никогда не обращались в христианство. Настойчивое требование Гитлера уйти в отставку внушало отвращение. Джеймс Франк, который, как и Габер, служил своей стране во время Первой мировой войны и также позднее получил Нобелевскую премию, отказался жить в государстве, где столь жестоко обходятся с евреями, и ушел с поста профессора Геттингенского университета. Но сначала он написал письмо Фрицу Габеру, в котором говорится: «Я не могу встать перед студентами и вести себя так, будто все это для меня не имеет значения. И также не могу грызть кости, которые правительство бросает еврейским ветеранам войны. Я уважаю и понимаю тех, кто хочет удержаться на своих позициях, но должны быть и такие люди, как я. Так что не ругай Джеймса Франка, он тебя любит». (Позже Франк эмигрировал в США и работал с Робертом Оппенгеймером над созданием атомной бомбы.)
Франк предполагал, что Габер, как самый выдающийся ученый в Обществе кайзера Вильгельма, останется в Германии. Но оказался неправ: Фриц был сыт всем этим по горло. Он хотел быть уверенным, что для нового режима будет по-прежнему незаменимым специалистом, даже несмотря на еврейское происхождение.
Через три недели после того, как Адольф Гитлер представил закон, запрещающий евреям работать на правительство, Фриц ушел в отставку с поста руководителя Института кайзера Вильгельма. Никто не мог в это поверить, включая самого Габера. Он предполагал, что Бернхард Руст никогда не примет его отставку: ни за что не позволит столь видному и уважаемому ученому, как он, покинуть страну. «Настоящим прошу разрешить мне уйти в отставку с 1 октября 1933 года, — писал Габер. — В соответствии с директивами закона „О национальной гражданской службе“ от 7 апреля 1933 года я имею право оставаться на посту, несмотря на то что мои родители, как и их родители, были евреями. Но я больше не хочу пользоваться этим».
Когда Альберт Эйнштейн узнал, что Габер подал в отставку, немедленно написал ему письмо. «Могу представить ваш внутренний конфликт, — писал он. — Это все равно что отказаться от теории, над которой вы работали всю жизнь. Для меня это не то же самое, потому что я никогда не верил в это». Теория, по-видимому, заключалась в том, что немецкое высшее командование будет чтить верность, слепую преданность и служение, соблюдать приличия; что ему будет важно все, что Фриц может сделать для него, а не то, какой вере он принадлежал по рождению. Но все получилось иначе: Габер был евреем и это все, что имело значение для нацистов. Им было наплевать на образование и научное сообщество. Напротив, немецкие ученые, преподаватели и другие представители интеллектуальных профессий были скорее угрозой, чем предметом гражданской гордости. Когда Руст принял отставку, Габер был просто ошеломлен. «Мне никогда не было так горько», — писал он.
Несколько ученых попытались заступиться за Фрица.
Сначала его друзья попросили Руста передумать, но тот не хотел уступать. «Я покончил с этим евреем, Габером», — сказал он.
Затем Макс Планк, получивший Нобелевскую премию по физике и, подобно Габеру, пользовавшийся огромным уважением в научных кругах, встретился с Адольфом Гитлером. Планк утверждал, что отставка Габера — серьезная утрата для немецкой науки; что, хотя евреи составляют лишь 1 % населения, треть нобелевских лауреатов в Германии — евреи. По мнению Планка, это было «членовредительство». Гитлер был совершенно не согласен. По мере того как встреча продолжалась, он говорил все быстрее и громче, бил себя кулаком по коленям и кричал как одержимый. Планк вышел из кабинета не оглядываясь. В его 75 лет ученому потребовалось несколько дней, чтобы пережить это потрясение.
Наконец, с Гитлером встретился ставший главным химическим промышленником Германии Карл Бош. Он утверждал, что преследование еврейских ученых отрицательно скажется на развитии немецкого бизнеса. Но, как и в случае с Планком, Гитлер, казалось, пребывал в трансе или во сне. Говоря о том, что он считал своим столетним рейхом, Гитлер кричал: «Вы не разбираетесь в таких вопросах! Если евреи так важны для физики и химии, значит, мы сто лет будем работать без физики и химии». После этого Бош стал открыто критиковать политику Гитлера и позже был освобожден от своих обязанностей. Он умер в 1940 году от депрессии и алкоголизма.
3 августа 1933 года Фриц Габер покинул Германию. В поисках работы он сменял гостиницы в Испании, Голландии, Франции, Англии и Швейцарии. Но большинство коллег Габера не могли забыть его недоброе прошлое, когда он был активным сторонником химической войны. Эрнест Резерфорд, британский ученый и отец ядерной физики, отказался с ним встречаться. Через несколько месяцев Фрицу предложили совершенно бессмысленную должность в Кембриджском университете. Но он был согласен на что угодно, лишь бы избавиться от позора, который пришлось пережить в родной стране. «Для меня самая важная цель в жизни — не умереть гражданином Германии», — говорил он.
В Швейцарии Габер познакомился с Хаимом Вейцманом[23], родившимся в России еврейским ученым и ведущим сторонником создания еврейского сообщества в Палестине. Вот как он вспоминал первую встречу с Фрицем: «Он был совершенно сломлен, перемещаясь с места на место в моральном вакууме. Я попытался было утешить его, но на самом деле едва мог смотреть ему в глаза. Мне было стыдно за себя, за этот жестокий мир и за ту ошибку, с которой он всю жизнь жил и работал». Но Вейцман увидел в Габере еврея и носителя сионистского наследия, поэтому предложил ему работу в Институте Даниэля Сиффа (ныне Институт Вейцмана) в Реховоте, недалеко от Тель-Авива. «Вы будете работать в мире и чести, — сказал он. — Это будет как возвращение домой».
Предложение Хаима удивило Габера и сбило с него спесь. «Доктор Вейцман, я был одним из самых могущественных людей в Германии, — сказал он, — я был выше любого великого командующего армией; больше, чем руководитель промышленности. Я основатель промышленности; моя работа требовалась для экономической и военной экспансии Германии. Все двери были открыты для меня. Но должность, которую я занимал тогда, какой бы эффектной ни казалась, была ничем по сравнению с вашим предложением. Вы не создаете изобилия, вы творите на пустом месте, оживляя землю, на которой ничего нет; вы пытаетесь вернуть покинутым людям чувство собственного достоинства. И у вас, кажется, получается. В конце своей жизни я лишился всего. Когда я покину этот мир и меня забудут, ваша работа останется ярким моментом в долгой истории нашего народа». Жизнь Габера прошла полный круг: сначала он отверг свое еврейское происхождение, потом полностью принял его. Перефразируя Томаса Элиота[24], он прибыл туда, откуда начал, и увидел все как в первый раз.
Вряд ли кто-то был больше удивлен переменами, произошедшими с Фрицем, чем друживший с ним два десятка лет Альберт Эйнштейн. После встречи с Вейцманом Габер написал другу письмо: «За всю свою жизнь я никогда не осознавал себя настолько евреем, как сейчас!» На что Эйнштейн ответил: «Я был очень рад получить от тебя такое подробное и длинное письмо, и особенно счастлив, что твоя прежняя любовь к белокурой бестии немного остыла. Кто бы мог подумать, что мой дорогой Габер обратится ко мне как к защитнику евреев, даже палестинцев! Надеюсь, ты не вернешься в Германию. Не дело это — работать на интеллигенцию, состоящую из тех, кто падает ниц перед обычными преступниками и даже в какой-то степени сочувствует им». Физик закончил письмо пожеланием: «Надеюсь, мы скоро встретимся под более мирным небом». Но друзья так и не виделись больше.
Во время путешествия в Церматт Габер почувствовал боль за грудиной, и его сняли с поезда в небольшом швейцарском городке Бриг. Чтобы ухаживать за ним, туда немедленно приехала сестра Фрица, Эллис. У Габера обнаружилось серьезное заболевание сердца, которое лечили известными в то время способами — нитроглицерином и кровопусканием. Но 29 января 1934 года, через год после прихода Гитлера к власти, Фриц Габер скончался и был похоронен в швейцарском городе Базель. Еще до смерти он попросил выгравировать на его надгробии надпись: «На войне и в мире, все время, пока мог, был слугой своего Отечества». Сын Фрица, Герман Габер, стыдился его зверских поступков и не осмелился выполнить это желание. Но одна просьба ученого все-таки была удовлетворена. Несмотря на то что Габер был женат второй раз, он попросил, чтобы его похоронили рядом с первой женой, Кларой. Тело Клары эксгумировали и перевезли из немецкого Далема в Базель, где теперь супруги похоронены под одной надгробной плитой, на которой написаны только их имена и даты жизни. Пожалуй, самую яркую эпитафию произнес Альберт Эйнштейн, который, узнав о смерти друга, написал письмо Герману. Он сокрушался, что Габер пережил «трагедию немецкого еврея; трагедию безответной любви».