На момент прекращения распыления в 1964 году были заражены только 17 жителей. Затем, с 1968 по 1970 год, после запрета использования ДДТ Шри-Ланка пережила массовую эпидемию малярии: инфицированы оказались 1,5 миллиона человек.
В Южной Африке, где использование ДДТ было запрещено в 1997 году, число случаев заболевания малярией увеличилось с 8500 до 42 000, а смертность от этой болезни — с 22 до 320.
В конечном счете малярию ликвидировали 99 стран, в основном с помощью ДДТ. «Запрет ДДТ стал одним из самых позорных эпизодов в истории Америки XX века, — сказал писатель Майкл Крайтон. — Мы знали, как лучше, и, несмотря на это, сделали то, что сделали, позволив людям по всему миру умирать, и нам было наплевать».
Защитники окружающей среды считали, что в случае с ДДТ нужно было выбирать из двух зол. Если бы пестицид запретили, то от малярии умерло бы гораздо больше народу. Но если бы его не запретили, люди бы заболевали другими болезнями — прежде всего лейкемией и иными онкологическими заболеваниями — и умирали от них. Только вот была одна проблема, один аргумент против: несмотря на предупреждения Карсон в Silent Spring, исследования в Европе, Канаде и США показали, что ДДТ не становится причиной заболевания печени, невынашивания, врожденных патологий, лейкемии и других проблем, в которых винили пестицид. Более того, единственный вид онкологии, показатели которого в США выросли с применением ДДТ, был рак легких, причиной которого считают курение. Можно утверждать, что ДДТ был едва ли не самым безопасным средством от насекомых; по крайней мере, гораздо безопаснее других пестицидов.
Однако защитники окружающей среды продолжали отстаивать свои позиции, утверждая, что мы не одни на планете; кроме нас, здесь живут и другие виды — разве мы не несем ответственность и за них? Самое парадоксальное, что в «Безмолвной весне» Рэйчел Карсон преувеличивала влияние ДДТ на здоровье не только человека, но и животных.
Изначально книга Рэйчел Карсон называлась «Человек против природы».
Однако литературному агенту Мари Роделл оно не показалось достаточно поэтичным, поэтому она подарила Карсон строчку из баллады английского поэта-романтика Джона Китса La Belle Dame Sans Merci («Безжалостная красавица»): «Озерная поблекла осока, / и птицы совсем не поют»[47]. Так появилось название «Безмолвная весна». В прозе Карсон не было никакой двусмысленности, она четко говорила: ДДТ убивает птиц.
Однако доказательства не были полностью в ее пользу.
Каждую зиму Национальное Одюбоновское общество проводит рождественский учет птиц. С 1941 года, до применения ДДТ, по 1960-й, когда пестицид использовался уже по крайней мере десять лет, учет проводили по 26 видам птиц, и количество особей всех видов выросло. В Silent Spring Карсон писала о конкретных случаях использования ДДТ, когда от него пострадали скворцы, малиновки, луговые жаворонки и кардиналовые овсянки. Но, по крайней мере, если верить данным рождественских учетов, популяции этих видов птиц выросли в пять раз.
Еще одна птица, пострадавшая от ДДТ, — орлан, символ силы и свободы Америки. «Как и малиновка, — писала Карсон, — еще одна птица находится на грани исчезновения. Это национальный символ нашей страны — орлан. За последние десять лет их количество настолько сократилось, что это вызывает беспокойство». В качестве доказательства Карсон цитировала Чарльза Броли — бывшего банкира, пенсионера, жившего на западном побережье Флориды, который заметил, что гнезд белоголового орлана между городами Форт-Майерс и Тампа стало меньше. Но Карсон не упомянула, что это случилось до 1940 года, то есть до начала применения пестицида, и снижение количества гнезд произошло из-за нарушения среды обитания и охоты — как спортивной, так и ради защиты домашнего скота. При этом в период максимального использования ДДТ — с 1939 по 1961 год, — согласно рождественским учетам, количество орланов выросло. Причиной тому стал принятый в 1940 году Закон об охране орланов, согласно которому запрещалось охотиться на них, ловить и убивать. За десять лет до начала распыления этого средства количество гнездящихся пар белоголовых орланов удвоилось.
То, что популяции птиц увеличивались в период наиболее интенсивного использования пестицида, не было совпадением. ДДТ полезен, поскольку защищает крылатых от широкого спектра болезней, передаваемых насекомыми, таких как малярия, болезнь Ньюкасла, энцефалит, везикулезный риккетсиоз и бронхит. К тому же, поскольку вещество уменьшает негативное воздействие вредителей на сельскохозяйственные культуры, птицы получают больше семян и фруктов.
Рэйчел Карсон была не просто членом Национального Одюбоновского общества, она ежегодно участвовала в рождественском учете птиц. И, как никто другой, должна была знать данные об их популяции; тем не менее она их проигнорировала. В «Безмолвной весне» ни разу не упомянула об уничтожении среды обитания, сборе яиц или охоте в качестве возможных причин сокращения поголовья пернатых. Борьба с пестицидами была охотой на ведьм. «Читателей Silent Spring в 1960-х годах, и даже сейчас, впечатляли поэтический язык и образы, но книга не избежала внимания ученых. Это было хорошее прозаическое произведение, но не имело ничего общего с наукой, — писали Дональд Робертс и его соавторы в книге The Excellent Powder: DDT’s Political and Scientific History („Превосходный порошок: политическая и научная история ДДТ“). — На первый взгляд очевидно, что ученые и студенты, изучающие химию и окружающий мир, даже не догадывались, как Silent Spring сбила с истинного пути науку при разработке законов, политики и глобальных стратегий борьбы с болезнями».
Когда в начале 1970-х годов Агентство по охране окружающей среды запретило использование ДДТ, информация о том, что пестицид стал причиной человеческих болезней или оказал влияние на дикую природу, уже была в широком доступе. Данные всплыли на открытом слушании, организованном Фондом защиты окружающей среды. Представители фонда просто хотели, чтобы СМИ, политики и обычные граждане понимали, насколько может быть опасен ДДТ. И они объединили защитников окружающей среды из разных организаций, чтобы те свидетельствовали от их имени. Но представители организаций здравоохранения не стали участвовать в этой публичной порке. Они собрали собственных экспертов в области химии, токсикологии, сельского хозяйства и охраны окружающей среды.
Слушания длились восемь месяцев; в них участвовали 125 свидетелей, было использовано 365 вещественных доказательств, а стенограмма заседаний заняла 9312 страниц. Когда все закончилось, Эдвард Суини, ведущий опрос при коллегиальном слушании дела, вынес свой вердикт: «ДДТ не оказывает ни мутагенного [вызывающего рак], ни тератогенного [вызывающего врожденные дефекты] воздействия на человека, — писал он. — Зарегистрированные случаи использования ДДТ не оказали пагубного влияния на пресноводную рыбу, организмы, живущие в устьях рек, диких птиц или других представителей дикой природы. [Фонд защиты окружающей среды] не предоставил всех требуемых доказательств. В настоящее время существует необходимость в продолжении использования ДДТ для основных задач, определенных в этом случае». Уильям Ракельшаус, глава на тот момент только образованного Агентства по охране окружающей среды, ни разу не присутствовал на слушании. Когда все закончилось, он даже не прочитал отчет. Скорее всего, 2 июня 1972 года Ракельшаус принял политическое решение о запрете пестицида в одностороннем порядке — под воздействием общественного настроения. После этого по всему миру прокатился шквал негативных отзывов о ДДТ, в результате чего он был запрещен.
На первый взгляд, представителям химической промышленности было все равно, поскольку ДДТ лишь один из многих используемых пестицидов. И сельскохозяйственный рынок стал гораздо более прибыльным, чем рынок общественного здравоохранения. Сейчас ДДТ заменяют лекарствами, которые не только дороже, но и гораздо вреднее для людей.
В целом Рэйчел Карсон была совершенно права, забив тревогу. Она первой указала на то, что мы должны быть внимательнее к нашему воздействию на окружающую среду. (И то, что изменение климата стало прямым следствием деятельности человека, — правда.) Она была первой, кто предупредил, что ДДТ может накапливаться в окружающей среде. (Даже после прекращения распыления его побочные продукты по-прежнему присутствуют в экосистеме.) И справедливо заранее предсказала, что биологический контроль насекомых в конечном счете тоже очень важен. (Спустя десятилетия после публикации «Безмолвной весны» бактерия Bacillus thuringiensis israelensis [Bti], которая убивает личинок комаров, была включена в список интенсивной вакцинации в очагах инфекции малярии.) К сожалению, Рэйчел зашла слишком далеко. Ее утверждения, что ДДТ вызывает лейкемию у детей или что малыши, которые отлично чувствовали себя до какого-то момента, могут через несколько часов умереть, до чертиков напугали американскую общественность. В конце концов, Карсон не была тем ученым, за которого себя выдавала, — она была полемисткой, желающей показать правду в угодном ей свете.
Успех Silent Spring можно объяснить лиричностью, убедительностью и драматичностью истории. Но существовала и другая причина, по которой влияние книги было огромно: «Безмолвная весна» содержала библейские мотивы, она апеллировала к представлению о том, что мы согрешили против Создателя.
Повествование книги начинается с описания рая. «Жил-был город в самом сердце Америки, вся жизнь в котором на первый взгляд гармонировала с окружающим миром». Но человек, съевший плод с древа познания, стал поклоняться ложному богу экономического прогресса и разрушать рай. Как следствие, «тень смерти упала на людей и землю». И человек был изгнан из рая и вынужден трудиться на выжженной земле, страдая от всевозможных болезней.
По правде говоря, рай Рэйчел Карсон никогда не существовал. И природа никогда не пребывала в равновесии. Она постоянно менялась и, можно сказать, находилась в состоянии хаоса. Истина проста: мать-природа не совсем все-таки мать. Она может убить нас и, если мы не будем сопротивляться, так и сделает. «[Карсон] рисует ностальгическую картину безмятежной жизни в воображаемой американской деревне прошлых лет, где все жили в гармонии с миром, где царили счастье и довольство, — писал один ученый. — Но картина, которую она рисует, иллюзорна. Описываемую ею утопию сельской жизни нельзя рассматривать в отрыве от печальных факторов, таких как продолжительность жизни 35 лет; детская смертность, когда до двадцати детей из каждых ста родившихся умирали до пяти лет; смертность матерей, еще до 30 лет погибших от родильной горячки и туберкулеза; частый голод, истребляющий целые народы, которым приходилось переживать длинные, темные, холодные зимы после летнего неурожая; [и] грязь и паразиты, кишащие в домах… Конечно, она не может быть настолько наивной и мечтать, как повернуть часы вспять и вернуться в те годы, когда человек действительно жил в равновесии с природой и едва справлялся».