Ухватившись за стену, она подождала, пока глаза не привыкнут к темноте, а дыхание не успокоится.
Кто-то беззвучно двигался по комнате. Оглушительная тишина почти заглушала невесомые шаги, трепет, который больше чувствуешь, чем слышишь, как грохот поезда под землёй.
А потом снова раздалось царапанье – будто ящерка в скорлупе скребётся, – и сердце подскочило к горлу Эйлин.
Она заставила себя подкрасться к очагу, встала на колени, коснулась каменной плиты и прислушалась, готовая в любой момент сорваться с места. Стояла так, пока не заболели колени, но лишь ветер завывал в трубе, а стук сердца отдавался в костях.
Эйлин надеялась, что всему виной птица – но какой-то инстинкт кричал «нет!».
– Возьму-ка я шест, – сказала Магуайр и сама поразилась, как прозвучал её голос в тишине. Она старалась не думать о застрявшей в дымоходе штуке, только о крючковатой палке, с помощью которой в своё время выудила полуразложившийся труп чайки.
Эйлин встала, сжав кулаки.
Решётка взорвалась облаком сажи. Магуайр отпрянула, ударившись головой о книжный шкаф и разбив вазу, упала на колени и посмотрела на оседающую груду угольной пыли.
Не было ни распростёртых крыльев, ни перьев, ни острых ножек. Сажа слепилась в комок, собралась вокруг чего-то. Но это была не птица.
Эйлин растёрла попавший на зубы песок, затем взялась за ручку кастрюли и попыталась сдуть тёмный порошок.
На камне лежал тёмный пушистый комок длиной не больше фута, маленькие ручки и ножки торчали из него под странными углами.
– Что, во имя Господа?..
Она подняла предмет, стряхнула сажу в камин.
Из-под копоти выглянула грязная мокрая кукла. Её лицо исказил огонь, волосы обгорели. Эйлин смахнула пыль, увидела сморщенную ломаную улыбку и полузакрытые блестящие зелёные глаза.
Сэди. Кукла её детства.
Её жертва.
Тело Сэди покрывала чёрная как сажа тонкая полупрозрачная кожа, туго натянутая и пронизанная тёмными, похожими на паутину венами.
– Что, чёрт возьми…
Лишённые ресниц веки Сэди затрепетали, и голая чёрная голова повернулась к Магуайр.
Та уронила куклу и попыталась крикнуть, но дыхание перехватило, и связки не работали.
Сэди выпрямилась, покачнулась на своих ножках – а затем подошла к хозяйке.
Магуайр завопила.
Вороны сели на подоконник. Эйлин пиналась и боролась, ощущая соль и привкус гниения на коже Сэди, пока маленькие ручки, заострённые огнём, протискивались между её зубами.
Зрение Магуайр затуманилось. Её голова наполнилась вялым жаром, сквозь который стучащие по стеклу клювы ворон казались дождём. Эйлин закрыла глаза, расслабилась…
И как только жизнь в ней почти угасла, куклу сорвало с её лица вспышкой света, кислород наполнил грудь, точно жидкий огонь, – и темнота поглотила несчастную.
21. Кошки
Когда кошки подошли к ящику, было темно. Теперь, перед рассветом, они бродили вокруг, били хвостом и крутили ушами, трогали лапами выроненные игрушки, а зелёные жемчужины их глаз украшали крапинки лунного света. Маленькие тела гудели от напряжения, словно едва сдерживаемый крик, а голодное урчание напоминало рёв буксующей машины.
За ними наблюдали три вороны.
Когда первая кошка рванула вперёд, остальные, вопя, бросились следом. Сотня языков принялась слизывать гниль с камня ящика, пачкая губы и подбородки зелёной слюной.
Когда первая кошка нашла кровь бегуна, то издала сдавленный крик; остальные выпустили когти, оскалили зубы – и несколько животных упало в ящик.
Кровь окрашивала их нетерпеливые морды, они прыгали и вопили, а корни подтащили к ящику крышку и с глухим стуком закрыли его; полоска солнечного света исчезла, и животные оказались в ловушке, куда их приманила малинового цвета струйка.
Оставшиеся снаружи кошки облизывали камень, а яркие вороньи глаза смотрели на них с деревьев.
22. Утро
Сеп проснулся раньше будильника, принял обжигающий душ и выдавил прыщ на подбородке. Всё было совершенно нормально. За исключением того, что ненормальным было абсолютно всё.
Вчера он проснулся в обычном мире: мама здорова, экзамены сданы, заявление в колледж почти готово. Никаких препятствий. Всё, ради чего он столько трудился, получилось.
И что теперь?
Мама снова заболела.
Он собирался прогулять школу вместе с остальными ребятами.
И плюшевый мишка пытался его убить.
Сеп медленно оделся, понюхал свою футболку с Дартом Вейдером, пристегнул к поясу плеер и надел наушники на шею.
Дом сонно мигал, аккуратный и неподвижный в мягком свете зари. Мама лежала в постели и ещё не проснулась. Сеп посмотрел на окна и представил у стекла Барнаби – как его глаза светились, точно зелёные угли.
Неожиданно стало так одиноко. Странно. Сеп годами жил в обществе только собственных мыслей, но вчерашние события потрясли его настолько, что он полез искать номер Аркла в кармане джинсов.
Набрал друга, дождался окончания щелчков, затем положил трубку и пошёл на кухню. Было слишком рано: Аркл наверняка ещё валялся в постели или объедался хлопьями перед телевизором, и будет трудно объяснить утренний звонок миссис Хупер.
Сеп увидел торчащие из-за куста длинные пушистые уши и бросил лисе кусок хлеба в окно. Затем приготовил себе завтрак – тарелку хлопьев с «Охотниками за привидениями» и немного сока – и спрятал ещё один кусок хлеба в школьную сумку.
На коробке с хлопьями была голограмма. Сеп наклонял её туда-сюда, ловя изображённого на ней призрака жёлтыми, синими и красными петлями. Стоило вспомнить, что сегодня ещё отбывать наказание с Дэниелсом, и становилось не по себе. К тому времени, как мама спустилась вниз, Сеп допил сок, а молоко из хлопьев стало тёплым и сочным.
– Доброе утро, – сказала мама; её лицо напоминало неподходящую по размеру маску. – Я не слышала, как ты встал.
– Я рано проснулся.
– Ага, и ешь всякий мусор.
Сеп покрутил ложкой разбухшие хлопья, глядя, как те разваливаются.
– Ты в порядке?
Мама включила чайник, затем повернулась и слабо улыбнулась ему.
– Да, – сказала она неуверенно, как будто не расслышала вопрос и ответила наугад.
– Хорошо. Тогда я в школу.
– Так рано? Что случилось?
– Ничего, просто не могу снова опоздать.
Мама глотнула воды из стакана.
– Магуайр? – спросила она.
– Что?
– Я спросила, опять миссис Магуайр?
Сеп кивнул.
– Ловила опаздывающих, ещё когда я в школу ходила, и до сих пор ловит.
Затрещала её полицейская рация. Сеп напряг глухое ухо, пытаясь уловить сквозь статику тот жуткий звук, что явился вместе с Барнаби.
Ничего. И зуб не болел.
– Ты сегодня есть будешь? – спросил Сеп, водя пальцем по узорам на скатерти.
Мама показала ему упаковку печенья.
– Проглочу парочку. Просто живот капризничает, ничего страшного.
Сеп кивнул и отодвинул свою миску. Утреннее солнце падало на коробку с хлопьями под идеальным углом, и призрачная голограмма на боку переливалась всеми цветами радуги.
– Откуда взялся Барнаби? – спросил Сеп.
Мама подняла глаза, держа в зубах имбирное печенье.
– Твой плюшевый мишка? Тебе подарили его, когда ты родился.
– Кто подарил?
Она откусила кусочек печенья и принялась медленно жевать, глядя на сына. Сеп не спускал глаз с призрака на голограмме.
– Не помню. А почему ты спрашиваешь?
– Просто… давно его не видел. Вот и задумался.
Мама откусила ещё кусочек и пощёлкала рацией.
– Барнаби был твоей любимой игрушкой. Ты повсюду его с собой таскал – пока не принёс мне в больницу. А когда меня выписали, куда-то убрал. С тех пор я его не видела. – Она чуть нахмурилась и улыбнулась Сепу. – Честно говоря, я даже обрадовалась – он напоминал мне о болезни. А потом стало стыдно.
– Почему?
– Ты его так любил. И мне было неловко перед тобой. Ну как можно радоваться, когда у ребёнка пропал обожаемый медведь?
– Всё в порядке, – заверил Сеп.
– И правда интересно, где он сейчас, – протянула мама, подходя к раковине и доливая воды в стакан. – Можно было бы выручить немного денег, он же теперь практически антиквариат.
– Он может быть где угодно, – ответил Сеп, глядя в окно и ощущая, как напряжение стягивает внутренности.
– Тебя подбросить? Я сегодня выходная.
– Нет, спасибо, у меня куча времени.
Мама ухватила его за подбородок и повернула лицом к себе.
– Не волнуйся, правда. Я не… я хотела с тобой кое о чём поговорить…
Но Сеп уставился мимо неё, в окно, на больших чёрных птиц, что прыгали по верхушкам деревьев в саду. Он вскочил на ноги.
– Мам, мне пора.
– Что такое? – озадаченно переспросила она, поворачиваясь в ту же сторону.
– Ничего! Всё хорошо. Мне просто надо прийти пораньше. Я…
– Сеп, погоди! Присядь на минутку, надо поговорить. Прости, я только…
Но Сеп уже подбежал к двери, и скрип петель заглушил мамины слова.
Утро выдалось безоблачным и прохладным: над деревьями висело чистое голубое небо, за горами светило солнце. Сеп зажмурился и выдохнул, успокаивая частое сердцебиение.
Затем открыл глаза и увидел их.
Вороны. Вся троица слепо пялилась на дом.
Нет, не на дом.
На него.
А теперь, оказавшись снаружи, Сеп услышал бархатный шелест перьев.
Глухим ухом.
От этого шума кости заскрежетали, как будто суставы забились песком, он распухал, заполнял всю голову, пока не добрался до гнилого зуба. Он закусил губу, прогоняя горячую боль, зажал уши наушниками, включил ленту – Фрэнки, самая середина песни «Два племени», – прибавил громкость и повернулся к птицам спиной.
Лисица сидела на тропинке, склонив голову и крутя ушами, а острая мордашка выражала насторожённость.
Сеп порылся в сумке и протянул кусок хлеба.
Уши хищницы замерли, и лисица переступила лапами.
– Ну же, – позвал Сеп. – Ты всегда берёшь всё, что я тебе даю. Давай, я очень тороплюсь.