Она склонила голову набок и посмотрела на небо позади Сепа, представив комету, несущуюся сквозь космос.
– Мы все – маленькие чудеса, – сказала Хэдли, – всё в нас – наши глупые привычки, наши шутки и наши странные лица – собрано на вращающемся шаре, который находится на идеальном расстоянии от Солнца. И вот мы, ты и я, находимся на вершине истории, насчитывающей миллион лет.
Хэдли снова улыбнулась и повернула в вестибюль.
Сеп последовал за ней, гадая, слышит ли она стук его сердца, и пытаясь вспомнить, как дышать.
24. Перемена
В солнечных лучах висела пыль. Класс сидел на своих обычных местах, и Сеп с изумлением понял, как неловко ему находиться отдельно ото всех, как странно было расставаться с Хэдли и остальными ребятами у двери. Он никогда ни с кем не ходил на занятия, никогда не строил планов, что делать после школы. Были только уроки, работа и домашнее задание.
Он покачал головой, почувствовал, как вокруг него привычно установился невидимый барьер, и позволил разуму переключиться в режим восприятия информации.
Миссис Вудбэнк ходила по кабинету.
– Кто-нибудь хочет ответить? Знаю, ещё раннее утро, ну напрягитесь! Вы больше не маленькие дети… – Она выхватила клочок бумаги из протянутой руки. – Опять передаём записки, Стефани? Настолько срочно, что нельзя подождать? «Хочу с ним встретиться КТТС». Что это вообще значит?
– Как только – так сразу, – подсказал Аркл.
– Я не про акроним… так, соберитесь! Напрягите мозги, и хватит вести себя как дети.
Сеп посмотрел на стихотворение. Оно было то же самое, что и в прошлый раз, но маленькие нити и связи исчезли, как будто ужас предыдущей ночи напрочь стёр все мысли в мозгу. Сеп открыл тетрадь и прочитал написанные им слова:
«Жизнь. Рост. Перемена».
Последнее слово он обводил до тех пор, пока буквы не превратились в толстые блестящие вмятины на странице.
Хэдли снова смотрела на него. На сей раз Сеп на мгновение удержал её взгляд, прежде чем отвернуться.
Хватило, чтобы увидеть её улыбку.
– Мы же вчера его разбирали, – взмолилась миссис Вудбэнк, потирая жёлтые пальцы, словно деньги выпрашивала.
«Не вызывай меня, – мысленно велел ей Сеп. – Спроси кого-нибудь другого. Научи чему-то их, бога ради. Мне и так есть над чем подумать».
– Септембер, – позвала миссис Вудбэнк.
– Сеп-тик, Сеп-тик, Сеп-тик, – запели мальчишки.
Сеп глубоко вздохнул.
– Оно о жизни, росте и переменах.
– Да! – просияла учительница. – Видите? Теперь нам есть от чего оттолкнуться, и эти темы помогут нам понять смысл стихотворения…
Сеп откинулся на спинку стула. Он видел зелёные клубы леса над городом, похожие на плесень в забытой кружке. Скоро они окажутся там впятером, на поляне с ящиком по центру – холодным камнем, из-под которого выбрался Барнаби, проведя годы в темноте.
– Итак, – продолжила миссис Вудбэнк, написав на доске слова Сепа и обведя каждое в кружок.
– Эй, Лэмб, – позвал Манбат. – Что с твоим лицом? Ты себе нос сломала или что?
Мак хлопнул его по руке. Лэмб уставилась перед собой, ничего не говоря.
– Эй, Большая Птица, ты чего, глухотой от Септика заразилась? Я спрашиваю, что…
– Уэйн Брюс, – прошипела миссис Вудбэнк, – я не допущу подобного в своём классе!
– Да, заткнись, засранец, – подхватил Аркл.
Лицо миссис Вудбэнк порозовело.
– Даррен! – крикнула она. – Встань и выйди из класса! Как ты посмел использовать здесь подобные выражения!
– Но Манбат…
– Мне плевать! Мне разбираться с Уэйном, а не тебе. Такому поведению нет оправдания!
– Он заслужил это, мисс, – сказала Лэмб.
– Ага, – отозвался Мак.
Все обернулись. Мак впервые открыл рот на уроке.
– Мачевски? – изумилась миссис Вудбэнк. – Да что на вас всех сегодня нашло?
Аркл поднялся и протиснулся вдоль заднего ряда, стараясь не запнуться о ножки стульев.
– Ты чего, зубастик? – прошептал Манбат. – Запал на Большую Птицу?
Сеп знал, что произойдёт дальше. Не успела учительница выкрикнуть имя Аркла, как тот уже врезал Манбату по носу и повторно занёс кулак. В суматохе Сепа едва не сшибли, но к тому моменту, когда в класс вошёл серолицый мистер Тенч, Вудбэнк уже успела навести порядок.
В комнате пахло адреналином, сердце Сепа стучало. Хэдли подошла к нему, и он придвинулся ближе к ней.
– Ты в порядке? – шёпотом спросил Сеп.
Она кивнула, но тут же попятилась, когда Аркл снова попытался вырваться.
– Отлично, придурок! – воскликнул Манбат; его чёлка опала и перекосилась, из носа текла кровь. – Нас за это накажут!
– Вот и хорошо, – с диким взглядом парировал Аркл.
Но Тенч даже не взглянул на смутьянов. Он быстрым шёпотом поговорил с миссис Вудбэнк и ушёл вместе с Арклом, ненадолго поймав взгляд Сепа по пути к двери.
Сеп посмотрел на Хэдли – она словно балансировала на грани обморока, – затем на Лэмб. Та кивнула.
Что-то было не так.
Вернувшись к своему столу, Сеп выглянул в окно. Город казался ярким и нормальным, но спускавшийся к нему лес, казалось, раздулся, как напряжённый в гневе мускул.
– Ладно, – сказала миссис Вудбэнк, когда все вернулись на свои места и Манбата отвели к медсестре. – Давайте перейдём к чему-нибудь другому, ладно? Мачевски, не могли бы вы открыть окна? Сегодня утром немного душно, так давайте попробуем проветрить.
Учительницу явно обеспокоили слова Тенча. Она то и дело поглядывала в сторону двери.
– «Гамлет», – объявила Вудбэнк, бросая на стол стопку жёлтых книг с порванными и сломанными корешками; некоторые всё ещё были завёрнуты в обои и куски подарочной упаковки. – Думаю, хватит с нас пока стихов. На повестке дня бесцельная, самовлюблённая молодёжь с проблемами отцов и детей. Кто-нибудь хочет почитать вслух? Септембер?
– Простите, мисс?
– Не хотите ли почитать вслух?
– Спасибо, нет, мисс.
Она нахмурилась.
– Что ж, благодарю, – ты будешь нашим Гамлетом, а остальные, пожалуй…
Сеп не стал слушать, кому достались другие роли, даже не открыл свою книгу, лишь смотрел, как шевелится ручка Хэдли, пока та рисует на столе.
– Тогда мы начнём с мисс Ламберт и мистера Эштона в ролях Бернардо и Франциско, – постановила Вудбэнк, снова глядя на дверь и ёрзая. – Мисс Ламберт, на вас ещё ремарки, и попытайтесь выразить своё мнение, народ, – ничто так не портит пьесу, как угрюмое подростковое равнодушие.
Лэмб вздохнула и провела пальцем по странице до начала текста.
Внезапно она сосредоточенно нахмурилась. В комнате стало теплее, даже с открытыми окнами.
Кожа Сепа покрылась мурашками от жара. И в зубе проснулась боль.
Он повернулся к Хэдли. Та уже смотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами.
В классе что-то происходило.
Все это чувствовали, сообразил Сеп, – шум болтовни стал на тон выше, и он в панике стал высматривать, не появится ли где Барнаби.
Лэмб поймала его взгляд. Он кивнул, и она прикусила губу.
– Пожалуйста, начинайте, мисс Ламберт, – приказала миссис Вудбэнк.
Лэмб вздохнула.
– «Вчера я снова его видела, – завела она угрюмым монотонным голосом. – Он такой красивый. Я наблюдала за ним, пока он не закончил тренировку, но он меня не заметил…»
Голова Сепа взорвалась болью – боль прокатилась по уху и челюсти. Осознав, что творится, он ощутил, как внутренности свело.
– Что вы такое читаете? – спросила миссис Вудбэнк, отрываясь от созерцания двери. – Кто-то разрисовал вашу книгу? Ну же, читайте нормальный текст.
Лэмб скривилась и перевернула страницу, проверяя, что же там. Класс последовал её примеру, а Сеп заставил себя посмотреть на Хэдли. Её глаза блестели от слёз.
– «Но он меня не заметил, – продолжила Лэмб. – Я смотрела, как он поднимает небольшие конусы. Его глаза…»
– Стой, – выдавил Сеп сквозь сжатые зубы.
– «…а когда я пришла домой, то снова о нём думала, представляла, как он меня обнимает. Дорогой дневник, кажется, я правда его люблю. Правда. Я люблю Мака! И…»
– Хэдли! – крикнул Сеп, когда та выбежала из класса. – Хэдли! Стой!
– Ох, чёрт, – протянула Лэмб.
– Что вообще происходит? – спросила миссис Вудбэнк, забирая у неё книгу. – Что ты читаешь?
Учительница пролистала страницы – их заполнял паукообразный почерк и ошибки.
– Что вообще происходит? – повторила она.
За Сепом захлопнулась дверь, и класс разразился жестоким язвительным смехом.
25. По следу
Солнце впиталось в листья. Они сияли, бледные и неподвижные в душном воздухе. Поляна кипела от застоявшегося жара, землю устилал ковёр из влажных мёртвых предметов.
Роксбург перенёс вес на другой ботинок. Его старые колени ныли, но он не двигался, только перебирал чётки.
Мухи слетались сюда тысячами, они текли, как вода, укрывая чёрным потоком красную гниющую плоть. Наверху сидели три вороны и смотрели вниз похожими на тёмное стекло глазами, их кости белели сквозь разорванную, обескровленную кожу.
Три.
Роксбург сплюнул. Сначала Морган, потом Лиззи, а теперь и Шелли. Три.
Он повернулся к ларцу и положил руки на ружьё.
Корни толщиной с его запястье вились вокруг ящика для жертвоприношений. Камень был мокрым. Его покрывали красные, чёрные и коричневые разводы. Сгнившие листья вокруг были усыпаны трупами лесных млекопитающих: мясистыми кучками содранной липкой кожи. Время от времени одна из птиц, скрипя крыльями, пролетала через поляну, пробиваясь сквозь столбы солнечного света, и её тень двигалась по камню, как язык, скользящий по пересохшим губам.
Дул ветер. Корень закрутился в воздухе. Окровавленная нога дёрнулась раз, другой – и наконец застыла.
Инстинкты егеря – яркие, звериные – кричали, что надвигается опасность. Он бросил чётки в карман, положил руку на приклад ружья и стал ждать.
Ветер швырял волосы ему в лицо и шевелил мёртвые комки с влажным тошнотворным звуком в каком-то ужасном настойчивом ритме. Пожалуй, можно было даже различить в этом гуле голос, если бы егерь знал, к чему прислушиваться. Над его головой шуршали перьями вороны.