Ничего не сообщают в милицию. Не хотят сотрудничать. Не верят в искреннее стремление найти преступника. Суд присяжных (простые люди) оправдывает матерых рецидивистов. Идет молчаливая война народа и милиции.
В Штатах иначе. Полицейского боятся. Но это другой страх. Страх подростка перед строгим, но справедливым отцом. Все друг на друга стучат. Детей с детского сада учат стучать. В детском саду это подается очень красиво. Дети, вы — граждане великой страны. Вы — наше национальное достояние. Государство в любом случае вас защитит. Если родители вас бьют, запомните номер телефона полиции (он, как правило, очень прост). Если родители оставили вас дома одного (в Штатах есть закон, что детей младше двенадцати нельзя оставлять без присмотра), звоните в полицию. А теперь, дети, давайте повторим номер телефона, по которому вы должны позвонить, если вас обижают.
Ребенок с молоком матери впитывает простую истину. Если тебе кажется, что против тебя совершили преступление, звони в полицию. Это на уровне рефлекса. Неважно, какое преступление, большое или маленькое. Звони. Там разберутся. И люди звонят! Звонят не переставая. По любому поводу. Меня обсчитали в магазине. Мне кажется, что у нас появился подозрительный сосед. Моя девушка связалась с наркоманом. Коллега по офису смотрит порносайты… Вся эта информация собирается. Огромные базы данных. Люди зачастую бесплатно становятся осведомителями. Швейцары в гостиницах. Водопроводчики и электрики. Водители такси. Официанты. Все.
Полиции очень легко работать. Преступника разыскивают в тот же день. Показали по телевизору фоторобот — тут же сотни звонков: «Я его видел! Он зашел поссать в такой-то ресторан. У него уже сбриты усы. Теперь он выглядит иначе и т. д.» И еще до прихода полиции сами погонятся за ним. Поймают. Приведут в участок. Скрутят. Дадут по морде. Вот так-то.
Приехал полицейский. Пистолет прямо в лоб.
— Стоять. Руки за голову. Не делать резких движений. Лечь на землю. Так. Документы. Извините, сэр, мы ошиблись. Вы, кстати, не видели вот такого человека? Он очень похож на вас.
— Нет проблем. У вас такая работа. Я понимаю. Видел. Он пошел туда. Хотите, я вам помогу?
— Спасибо, не надо. Удачи.
— Удачи. Я могу быть свидетелем. Вот моя визитка. Если нужно, позвоните.
Детский сад. Школа. Голливуд. Все нацелено на одно. Полиции нужно доверять. Говорить все. Говорить правду, тем более в суде (ты же поклялся на Библии!).
Полицейским платят не очень большую, но приличную зарплату. Их уважают. Но и полицейский должен соответствовать. Никогда не брать взяток. Быть справедливым. Разбираться по существу, а не по гнилым параграфам инструкции. Программа защиты свидетелей. Соглашение со следствием. Все нацелено на то, что если ты сотрудничаешь с полицией, то тебе ничто не угрожает.
Конечно, картина получилась достаточно идеальная. Безусловно, есть и полицейские-преступники, и коррумпированные судьи и прочее. Но я говорю о векторе общественного настроения. О том, как простой обыватель позиционирует себя по отношению к полиции.
У нас этого нет. У нас другая история взаимоотношений народа и милиции. Вы эту историю знаете не хуже меня. Откуда взяться доверию? Народ ожесточается против милиции, а милиция — против народа. У них «моя милиция меня бережет», как это ни иронично звучит. У нас — «не верь, не бойся, не проси».
Так что дело не в финансировании. По нашим меркам оно и так огромно. Но должен быть общественный договор между народом и властью. Иначе защиту скорее будут искать у какого-нибудь доморощенного Вито Корлеоне, а не у государства. «Ах, дон Вито, вы были другом моего отца, окажите мне честь, будьте крестным у моего первенца». Плохо дело, граждане. Может, Вито в полицейские?
Кох: — …Так вот: сейчас у нас все финансируется по остаточному принципу — кроме госаппарата. Все по остаточному, а чиновники полной поварешкой черпают из казны деньги. Какие ремонты сейчас в министерствах делают! Таких офисов нет даже у олигархов.
МПС мрамором отделано, Минфин — красным деревом…
Короче, деньги пи…дятся по полной программе. Приходишь в министерство и видишь, что чиновник сыт, одет-обут — всей, как говорится, страной его обували и кормили… У них дачи, машины…
В наше время чиновники так нежили, как эти сейчас.
— Ну, разве только партийные.
— Нет, я про мое время говорю, когда партийных уже не было — когда я, Чубайс, Боря Немцов были… Мне, например, Паша Бородин даже дачи не дал…
— И комнаты отдыха у тебя небось не было.
— Комната отдыха была. Но по сравнению с нынешними комнатами — это все говна кусок. А как меня за 100 тысяч гнобили (гонорар за книжку)! Теперь над этой суммой даже начальники подотделов смеются. Но не суть. Я вот о чем. Что финансируется не по остаточному принципу, к этому претензий уже быть не может. Чиновники у нас прекрасно выглядят, у них замечательные офисы, прекрасные жилищные условия, дети у всех в Швейцарии учатся. Вопросов не имеем — вот на что государство обращает внимание, то у него зашибись.
— Слушай, а по какой графе они детей в Швейцарию проводят? Как это технически оформляется?
— Что-нибудь человек подпишет, и — раз — у него ребенок в Швейцарии. А вот почему социализм хуже капитализма? Я тебе сейчас это на такой ситуации покажу. В СССР вовсе не по остаточному принципу финансировалась оборона — в том же 1987-м, к примеру, году. Системы связи, коммуникаций, какие-то ракеты всякой дальности. Но молодой парень, засранец Матиас Руст — пролетел! И никто ничего не смог сделать! Никакие перехватчики, никакие ракеты, радары, сонары не помогли… А если б сейчас мы вдруг взялись оборону финансировать не по остаточному принципу? Думаю, никакой Руст бы не пролетел. Потому что капитализм! Вот начали мы чиновников финансировать не по остаточному принципу, и у них все в порядке. И у военных было бы все в порядке. А что при Советах? Страна подпоясалась лыком, жрать нечего, колоссальные деньги на оборону тратились… Нефть, газ — все на оборону. Но эта оборона ни хера не обороняла! Некоторые, кстати, аналогичные же претензии к госаппарату предъявляют — что он-де не управляет. Но это неправильная претензия! Мы им деньги как раз за то платим, чтоб они не управляли. Потому что у нас экономика капиталистическая и либеральная. И с этой своей функцией — не управлять — наш чиновник отлично справляется. А как деньги у него кончаются, он говорит: ну-ка я сейчас поуправляю! Ему тут же несут взятки, он все подписывает… — Но в масштабах страны это же копейки. Ну сколько они там украдут, чиновники…
— Я думаю, что это большие суммы.
— Да… Люблю я наш госаппарат. Вот, Алик, лет пять назад была схема напечатана в какой-то газете. И карта офисов. Все структуры РСФСР — на месте. Ну, кроме Госплана. А что случилось со зданиями, которые занимали структуры союзные, а также СЭВ и Варшавский Договор, не говоря уж про КПСС и ВЛКСМ? Они что же, пустуют? Или их сиротам отдали, или комитету солдатских матерей? Или детским студиям? Никак нет! Туда въехали чиновники из российских же структур, которые, по меткому выражению академика Федорова, плодятся, как клопы.
— И им еще места не хватает! При том что ликвидированы отраслевые министерства, которые были костяком правительства! Которые давали самую большую численность!
— И ничего, значит, нельзя сделать с этим позорным явлением…
Комментарий Свинаренко
Вот мне тут попал в руки прелюбопытнейший чиновничий документ, как раз датированный 87-м годом. Дорого я бы отдал, чтоб его тогда полистать. Хотя — ну полистал бы, и что? Стало б одной темой больше из той же оперы: коммунисты — гондоны и проч.
Однако же к делу. Название этой 192-страничной книжки в мягком переплете, изданной под грифом «СЕКРЕТНО» и соответственно номерной, такое: «ПЕРЕЧЕНЬ сведений, запрещенных к открытому опубликованию». Москва, стало быть, 1987-й. Шапка такая: «Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР (Главлит СССР)». Инвентарный номер такой-то, экземпляр номер такой-то.
Чего там запрещалось упоминать в печати? Вы будете смеяться, но, к примеру, недопустимым считалось «упоминание о низком политико-моральном состоянии личного состава ВС СССР, в том числе о негативных отношениях между военнослужащими…» То есть воры, садисты и убийцы в Советской Армии были засекречены! Еще вот что запрещено, отдельным пунктом: «Упоминание о чрезвычайных происшествиях (убийство, самоубийство, ранение, членовредительство, дезертирство, хищения вооружения и военной техники, гибель и увечье людей, массовое отравление и обморожение, нарушение правил несения боевого дежурства, проявление военнослужащими группового недовольства (!), неправильное поведение их по отношению к местному населению)». То есть это всегда было — солдатики убивали друг друга и бежали с автоматами наперевес по родной стране, отстреливаясь от преследующего их спецназа, и всегда продавали пистолеты браткам… Но советская власть уберегала нас от этих знаний, заботливо продлевая нашу девственность…
О чем еще нельзя? «О демонтаже промышленного оборудования и о вывозе его в Советский Союз». Это касательно репараций после Второй мировой. Сколько мы тогда вывезли из Германии станков! Но поскольку явление было засекречено, легче было морочить людям голову: типа мы братский немецкий народ не грабили. Ну а хоть бы и грабили? К чему такая щепетильность — непонятно… «О штрафных батальонах и заградительных отрядах, кроме общего наименования» — это уже понятней, потому что тут тема советского гуманизма…
Еще что секретно? «Методика расчета потерь и разрушений от оружия массового поражения». Это мы пока 25 страниц пролистали. Читаем далее. «Упоминание о финансировании ДОСААФ из государственного и местного бюджетов». Мы же за мир, у нас же народ сознательный — любит добровольные взносы. «Топографические карты масштаба крупнее 1 : 1 000 000 и планы территории СССР». «Морские карты — любых масштабов». Ну, про море понятно — по морю сбежать от товарищей было все-таки легче, чем по суше. А вот еще: «Система параметров общего земного эллипсоида и параметры гравитацио