Финиш. Мне надоело копаться в минкинской блевотине. Да и кончился этот его опус наконец. Все. Ура.
P.S. Минкин свою статью почему-то назвал «Прощай, умытая Россия». Я не могу понять, зачем он переделал Лермонтова? Что он хотел сказать, заменив «немытая» на «умытая»? Я слышал разные версии. Например, такую: будто бы Минкин намекает, что Кох «умыл» Россию, вот она и «умытая». И прочие версии под стать этой. Короче — ерунда какая-то. А может, в этот раз опять — обычное минкинское невежество?
Тем не менее. Не могу удержаться и процитирую бессмертные строчки моего любимого Лермонтова. Они актуальны, как никогда:
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ.
И вы, мундиры голубые.
И ты, им преданный народ.
Быть может, за стеной Кавказа
Сокроюсь от твоих пашей.
От их всевидящего глаза,
От их всеслышаших ушей.
Ох, где та стена, за которой можно спрятаться от всех этих подслушиваний, подглядываний, подозрений…
— В том интервью очень важна была интонация! Насколько я припоминаю, она была такая; «У вас там все обвалилось, все кончено — а мы, немцы, успели срубить вашего бабла и неплохо себя чувствуем в Нью-Йорке». Похоже, так это и прозвучало… Как тебе такой отзыв?
— То есть они хотели от меня еще и любви…
— Почему же народу не хотеть любви от писателя?
— Правду можно говорить только по отношению к тому, кого ты любишь? А всем остальным надо врать?
— Я тебе цитировал кого-то из великих, чтобы попытаться понять, почему тебя невзлюбили.
— Понимаю… А не является ли высшим проявлением любви говорение правды объекту любви? А, дядя?
— Ну не знаю, я не готов дать ответ. Наверно, нет.
— Ну понятно. Тот, кто любит Россию, должен все время врать про нее.
— Или молчать. Бывают же разные ситуации.
— Ты пришел на интервью, идет прямой эфир, ты заранее никаких вопросов не согласовывал. Тебя начинают спрашивать: какие перспективы вы видите в России? Как вы считаете, великий могучий русский народ с выдающейся русской культурой, с величайшей историей, самый лучший народ в мире — вот он как дальше будет развиваться? Все также бурно-поступательно и замечательно? Или как? И что отвечать, исходя из тезиса о любви?
— Давай я тебе отвечу вопросом на вопрос. Допустим, тебя пригласят на дискуссию про негров. Ты что будешь им рассказывать — все, что ты думаешь о неграх?
— Ну, в общем, да.
— Что — да?
— Буду говорить то, что я думаю про негров.
— Не ври.
— Почему — не ври? Почему ты считаешь, что у меня специальная особая жажда правды только по отношению к русским? Нет. Я и про негров буду говорить то, что я думаю.
— А если бы был расистом и считал, что вообще все негры тупые, — было бы корректно в этом признаваться?
— Во-первых, я такого о неграх не думаю.
— Хрен с ними, с неграми. Я это все к тому, что ты недобро беседовал с русским народом в Америке.
— Я не с русским народом беседовал, а с неким грузином, который проживает в Америке, — с американским гражданином. Это раз. Второе — что касается негров. Эти самые негры не очень-то сильно говорят о том, что они самые великие, что у них самая лучшая культура, что они специально особо духовные, у них специальное предназначение в отличие от всех других народов.
— Есть. Негры, которые живут во Франции, говорят, что они — подсознание Европы.
— Ха-ха! Вот если на эту тему зайдет дискуссия с неграми, ты будешь политкорректен или ты скажешь все, что о них думаешь, про их подсознание, про то, что им должно все прощаться? Что их прадеды были рабами и поэтому белые теперь по гроб жизни им должны? Или все-таки скажешь: идите-ка вы на хер, дорогие товарищи! Бери кайло и иди яму копать. А?
— Мне тяжело про негров рассказывать, потому что у меня к ним особое отношение.
— Если бы, допустим, я вел дискуссию с неким представителем русского народа — а я еще раз подчеркну, что не вел такой дискуссии, — который бы в этой дискуссии говорил: да нет, ну что ж, ну русские и русские, в общем-то, народ как народ, тяжелая такая непростая история, довольно много трагедий, скорее такая беспросветная, очень тяжелая жизнь у народа была, они в принципе с неграми вместе свободными-то стали, недавно совсем, долго потом еще не могли понять, чего с этой свободой делать, устроили какую-то поножовщину. Культура — да, есть, конечно, выдающийся элемент, вот, например, музыка — Рахманинов, Стравинский, Шостакович, Прокофьев. Литература.
— Насвисти что-нибудь из Прокофьева.
— Не, ну я не помню. Из «Ромео и Джульетты» можно насвистеть. Из «Александра Невского». «Петя и волк».
— «Петя» не считается.
— Не, ну не считается, так не считается. Я ж не претендую. Хотя считается, что это мирового уровня вещи до сих пор. Шостакович (Кох пытается напеть Ленинградскую симфонию). Ну Рахманинова, веришь, что я могу насвистеть? (Свистит.)
— А! Ну да! Ты же ходил у нас в музыкальную школу!
— Но вернемся к представителю русского народа. Так вот, наверное, я бы с ним посидел так, погоревал, бутылочку бы выпил. Мы бы посокрушались, пообсуждали бы наверно, что все не так беспросветно, шансы есть. Но если я перед этим в течение многих лет подряд слышу исключительно заливистые разговоры, особенно от Минкина, какой зае…ательский народ! Ну просто лучший в мире! Нету, блин, ни одного пятнышка, все прекрасно! Величайшая культура, огромное трудолюбие! Мудрость вековечная — ну просто тушите свет! И только плохие паразиты, правители подлые мешают еще ярче блистать светлому образу народа… Блядь, ну как с этим не пополемизировать? Ну сами себя сажали, ну сами себя расстреливали. Ну вот понимаешь? Вот если ты в дискуссию входишь, то ведь все зависит от контекста дискуссии, согласен?
— Я однажды вел престранную дискуссию с неграми… Это было очень смешно. Как-то в Нью-Йорке на Таймс-сквер я увидел кучу негров, которые собрали вокруг себя толпу и что-то орали в мегафоны. Я подошел послушать. Смысл выступления был такой. Настоящие евреи — это негры, а вот те, которые сейчас считаются евреями, они просто примазались. И как самозванцы должны отдать настоящим евреям, то есть неграм, все бабки и освободить всю занятую недвижимость. По негритянской версии, сам Христос был негр, и все апостолы тоже негры или на худой конец мулаты. В доказательство чего они мне предъявили, ты будешь смеяться, альбом ленинградского издательства «Аврора» с репродукциями древних икон, на которых все персонажи — темно-коричневые. И еще они мне говорят: «А ты думаешь, что ты, блядь, белый?» Я говорю — ну, в принципе да. Тогда они берут лист белой бумаги, прислоняют мне к руке и говорят: «Старик, вот это — белый цвет, а у тебя рука-то, в общем, далеко не белая. Ты фактически тоже цветной». Эта концепция, которую я услышал от негров, — она меня восхитила. Такое гнать! Молодцы просто…
— Я считаю, что у великого русского народа что-то похожее происходит…
— Ну, русские хотя бы не говорят, что Христос — из москалей.
— Да. Но у русских есть другое. В массовом сознании русские победили татар. А на самом деле они ассимилировались друг в друга. Вот огромное количество таких мифов. «Мы выиграли Бородинскую битву». С какого, извиняюсь, вы решили, что выиграли ее?
— А кто, по-твоему, выиграл Бородинскую битву?
— Французы.
— Гм… Ведь недаром Москва, спаленная пожаром…
— Это когда они выиграли, то потом ее и взяли. А потом, когда проиграли, тогда и Москву сдали.
— По версии младшего Гумилева, татары были просто военные наемники на службе русских князей.
— Это позже. А не в момент завоевания. В свою очередь, русские князья были марионетками у татарского хана. И ходили покупать ярлык на правление, если ты помнишь. И в феодальной лестнице участвовали, когда хан по ним взбирался на трон. Это же тоже было. Или Гумилев это тоже отрицал?
— Не помню. Надо поднять материалы.
— Я думаю, что не отрицал. И Александр Невский, кстати, умер по дороге в Орду. Ехал на поклон к великому хану.
— Вот почему это интервью было встречено в штыки… Я сам помню, как оно мне не понравилось — ни хера себе, оборзел. В отличие от Лермонтова, которого ты цитировал, — «немытая Россия»…
— Не я. Это Минкин.
— Вы с Минкиным, короче. Лермонтов воевал против чеченцев в рамках антитеррористической операции. Находясь на передовой, он во первых строках сказал: «Люблю Россию я, но странною любовью…» Критике подвергал, но первое слово было — «люблю». Заметь!
— Да .
— А тебе кто мешал в Чечне воевать? Ты бы тоже мог как поручик Лермонтов…
— В 98-м году не было войны в Чечне.
— Там было перемирие как раз?
— Да .
— Ну, я тебя не отправляю на войну, я так просто тебе объясняю ситуацию, как это выглядело в глазах русских. К тому же ты находился под следствием, если я не ошибаюсь?
— Да .
— Под следствием! То есть картина была такая: наворовал на родине и сбежал в Штаты, скрылся там от правосудия, и, уже как иностранец, как эмигрант, ты обратился к русским: а вот вы-то и пидорасы. О как! И еще, если помнишь, в изложении Минкина ты там еще отвратительно хихикал. Помнишь?
— Да. Ха-ха!
— Отвратительно хихикал и, похоже, вообще был пьяный. Такая складывалась картина.
— А ты что, слушал это?
— Нет, я читал. Где хихиканье отвратительное и тон такой, что человек вмазал и потерял стыд. Там не было академичности типа: «Вместе с тем хотелось бы также отметить…» Заметь, какая после твоего интервью была работа проведена по развитию русского национального самосознания и свободы слова и печати. Заметь! Теперь все то же самое хавается без вопросов.
— Да. Потом люди будут диссертации защищать о роли моего интервью в развитии русского менталитета. А ведь действительно, сейчас это общее место, — то, что я говорил тогда. Кстати! Со мной в конце 98-го года случилось еще одно интересное событие. Тоже связанное с Нью-Йорком.