Когда парни проходили мимо, я услышала, как Мартин говорит:
— Наша удача, что сытые да пьяные. Иначе б просто не вышло, воины мы так себе.
— Да, застали… — чернявый Ратма покосился на местного. — А вы и не чесались даже…
— Мы люди мирныя, — буркнул владелец меча.
— Таких вот кнехты и любят, — фыркнул Ратма.
Парень втянул в себя воздух, подергал «яблоко» меча, поглядел букой исподлобья:
— Всех порешили… Никто не ушел. Так и надо… чтоб всех…
Пухлые губы задрожали.
— Пошли, парень, — пробормотал Ратма виновато. — Рука у тебя крепкая. Пошли, дело не ждет.
— Эй, Керин зовет, — издали звонко крикнула Мирна.
Я подошла.
— Ну что, ранен кто-нибудь?
— Да не-ет, — Тума спрятал руку за спину, — так, царапины.
— С этим — к Леське. Велем, труби сбор. Возвращаемся.
— Оружие надо снять с мертвяков, — сказал ясенец.
По лицу Золотоглазой пробежала тень.
— Да, — сказала она. Посмотрела на меня:
— Наири?
Я улыбнулась. Постаралась, по крайней мере. Мы победили, и никто из нас не убит. Разве не удача?
Она кивнула, словно отвечая моим мыслям.
Хриплый звук рога заставил отозваться коней и уцелевших шавок и подскочить копошащихся в золе погорельцев. Старший, хромая, подошел к Керин. Хотел снять шапку, да шапки не было. Тогда он просто почесал седую голову.
— Ты уходишь, Избавительница, — вздохнул он. — У тебя своя дорога.
— А вы…
— В лес. Похороним своих мертвых и пойдем. А этих… — он сплюнул и, застеснявшись, затер плевок ступней. — В лес уйдем.
— До зимы отсидитесь, а после?
Ратай посмотрел исподлобья:
— Не пущу парней. Нам весь подымать. Зачем тебе наши? Они и меча до сегодня не видели.
Парни — ушки на макушке — стали стягиваться за его спиной. Заворчали.
— А-а, — махнул старший, — пусть идут, кто хочет.
— Я с ними пойду, — от резкого хриплого голоса погорелицы вздрогнули все, а вспугнутая ворона заметалась над головами.
— Ты чего, Нэнна? Ты ж баба! — старик даже притопнул.
— Я драться сумею.
Я поняла — сумеет. Если сразу не убьют. А Керин кивнула.
— Пусть беда обойдет вас.
— Пусть вам солнце пошлет удачу, — тихо ответил ратай. — Прощай, Золотоглазая.
Костры отражались в реке, и их становилось вдвое больше. На отмели, всплескивая копытами воду, бродили расседланные кони. Из дорожных мешков достали изрядно уменьшившиеся запасы — часть их Тума под шумок, не спросив разрешения, раздал погорельцам.
— А что… мы дичи настреляем…
Я вздохнула: да какая тут дичь…
— У, пни болотные, — честил кнехтов Мелдена Ратма, выдирая из вороных кучеряшек мелкий лесной сор, — нас не побили, так ужин испортили.
Пришлось обойтись сухими лепешками и кореньями, запеченными в золе. Этих Леська с парнями натащила полно. Коренья оказались вкусными, с хрустящей корочкой, хоть Тума и ворчал, что от Леськиной еды в оленя превратится.
— Зато болтать не будешь, — отрезала рыжая.
Из сожженной веси с нами ушли трое парней да Нэнна. Девушки умыли ее, переодели в свое запасное, и оказалось, что она совсем не старая, красивая даже. Парни разобрали бахтерцы и оружие, снятые с убитых. Сейчас, когда все сидели у костров и хрустели лепешками, уже трудно было отличить своих от пришлых.
Керин сидела с нами, даже смеялась шуткам, но я чувствовала, что ей плохо, и не только из-за усталости. С трудом я увела ее туда, где были приготовлены постели. Керин вначале отнекивалась, потом все же легла, и я закутала ее плащом. Она уснула почти сразу, а я долго сидела возле, привычно вслушиваясь в ее легкое прерывистое дыхание.
От костра кто-то к нам шел. Я узнала Туму и поднялась навстречу.
— Спит? — прошептал он. Протянул ладонь: — Гляди, чего нашел.
На ладони лежала круглая, с неровными краями бляха. Что-то на ней было выбито, но что, в темноте я не могла разобрать.
— Что это?
— Знак Мелдена, — поведал Тума гордо. — Нашел, ну, там. Понимаешь?
Я покачала головой.
— Для высмотра, — терпеливо объяснил паренек. — Возьму парней, проедемся по гостинцу. Понимаешь?
Он подкинул бляху на ладони, сжал ладонь в кулак и негромко засмеялся.
Глава 10
Отведя колючие ветки боярышника, они осторожно выглянули.
— О-ой… — прошептала Леська.
Сарт был отсюда виден, как на ладони: огромный, тяжело вросший в землю увенчанными зубцами стенами, сложенными из дикого камня; из-за стен драконьими хребтами торчали ребристые крыши внутренних зданий. Вперед, на островок в середине рва, выдавалась приземистая круглая башня, прикрывавшая браму. К ней от берега тянулся свайный настил, обрываясь на полдороге: мост был поднят. Орали лягушки во рву и вороны, а разнородные стрельницы из рудого кирпича, скучась, тянулись в небо окровавленными пальцами.
Слобода перед замком сгорела: торчали уцелевшие кое-где обугленные бревна, пахло мокрой золой, вращались крылья обойденной огнем и пустой ветряной мельницы. В стороне, с яворов взлетали, как по команде, вороны, и опять тяжело опускались на деревья, недовольно крича…
На вытянутом голом суку болтались облитые смолой висельники…
Гротан посмотрел туда, и в его глазах заплясали шалые желтые искры.
— Не взять… в лоб…
Керин кивнула.
Много дней после первого своего боя продвигались они по этой земле, выдавливая, как гной из раны, кнехтов Мелдена из каждой веси, весочки, деревеньки, хуторка. Потеряли людей — и приобрели. Войско разбухало, как Ясенька в половодье, впитывая в себя мелкие отряды бунтующих ратаев.
Их начинали бояться: и если раньше кнехты могли отъезжать по десять-пятнадцать, чтобы с коня ткнуть горящей походней под беззащитную стреху, то теперь появлялись только большими отрядами и только днем.
Гротан был одним из тех, кому Мелден был обязан бунтом. И тем еще, что не мог ожидать подкрепления из Фернаха. За несколько дней мятежные ратаи уставили засеками середину Северного тракта и в нескольких местах сняли с него ряды тесаных плит — не полностью, а «изюмом», неравномерно, подстилающий же слой взрыхлили, сделав тракт непроходимым для конницы, из которой, по большей части, и состояло войско Мелдена. Попасть из замка в замок теперь можно было только окольными тропками или по порубежной реке Ставе.
Именно Гротана в веси поджидали тогда кнехты: продал кто-то — их отряд пришел около полудня, весь окружили, и начали дознание. Сельчане, замеченные в сношениях с бунтовщиком, сперва были пытаны, а потом повешены на колодезном журавле…
Гротан всегда платил долги, но когда явился с полусотней вооруженных ратаев, оказалось, что дело сделали за него.
Помогая веснякам собирать уцелевшее имущество, копая для них землянки на острове среди болота, Гротан не оставлял мысли познакомиться с Золотоглазой…
Его опыт тоже был бесценен: одно дело — насильно вбитые чужие знания, и совсем другое — своей шкурой учиться жить на пригнутой страхом земле. Керин накрепко запомнила сказанное им:
"Сверчок полевой заткнулся — считай, оно тут" — речь шла о Незримых…
Счеты у Гротана с Мелденом были старые.
Первый раз охотник был схвачен, бит батогами и брошен в замковый ров, но… кому суждено быть повешенным, тот не утонет… Гротан ушел, из мести подпалив караульню. Его взяли вдругорядь, пытали… он ушел снова. На память об этом мятежнику осталась сломанная и неправильно сросшаяся нога, отчего он ковылял и подпрыгивал при ходьбе, но он все равно двигался бесшумно и ловко, как дикий кот. И горе было бы тому, кто осмелился бы над его походкой смеяться.
Было у Гротана прозвище — Шершень. Получил он его за колючий нрав, ядовитый язык и не менее убийственные стрелы: Шершень всегда держал при себе ростовой лук из рычьих рогов, и бронебойной стрелой с пятидесяти шагов запросто пробивал дубовый щит в два пальца толщиной и любой доспех. Устоял бы под его стрелами разве сказочный орихальк, но тот был столь редок, что Мелдену — хоть продай он половину Сарта с угодьями! — хватило бы разве на поясок.
— Взятием не возьмем. Людей только положим.
Гротан сидел на плаще, вытянув больную ногу, и хлебал поднесенный Леськой суп. Лук был прислонен к сосне. Шершень косился на него, сдержанно улыбался. Золотоглазая знала причину этому… не зря, ох не зря охотник задержался, отправив их вперед.
— А на выстоянье эта зверюга год в норе просидит — не почешется. Нам бы его из замка выманить, да как?
— А вы ему Леську через стену киньте, — пробегая, посоветовал Тума. — Она рыцаря язычком в полдня ухлопает… сам в плен запросится.
Керин фыркнула в ладонь, глаза полыхнули расплавленным золотом:
— Леську… Ты хорошо ли, Шершень, замок знаешь?
Гротан почесал переносицу:
— Н-н, допустим.
— Доедай тогда.
Она увела Гротана на затишную полянку, под куст крушины (поставив Леську сторожить, чтобы за Тумой не гонялась), усадила на земле, сама села напротив:
— Давай обе руки и ничего не бойся.
Шершень осклабился, но насмешку проглотил. Протянул ладони. Руки Керин оказались сухими и теплыми.
— Думай про замок. Любой камушек, закуток, паутинка… все, что вспомнишь…
…Охотник ошалело крутил головой. Он заметил, что тени укоротились и сдвинулись, солнце жарило во всю, напекая голову. Керин все еще сидела напротив, стиснув в ладони пучок выдранной с корнем травы. Встрепанная и мокрая, как мышь, хлопала глазами.
— Н-ну-у… — хрипло выдохнул он. — Ты меня всего выпила, до капельки. Я и имя свое не вспомню.
Керин посмотрела на траву в руке, откинула, вытерла руку о ноговицы:
— Прос-ти… я не научилась… толком. Лесь! Пить…
Шершень поддержал ее за плечи:
— Леська! Клуша сонная!
— Несу уже! — и выплеснула на языкастого кувшин.
Вечером того же дня, наказав богатырю Велему сторожить крепче, выскользнула Керин из ночного лагеря… Хотя, если все пойдет как задумано, ничего непредвиденного и не должно случиться — в эту ночь Мелдену будет не до них. Да и в другие тоже.