Белогривый неутомим, листья разлетаются под копытами, я покачиваюсь в седле, разматывая клубок мыслей — горьких и светлых, безнадежных и ласковых, и многие из этих мыслей таковы, что даже тебе я не могла бы их открыть.
Погрузившись в себя, я не сразу заметила, что близится ночь.
Белогривый замедлил бег и покосился на меня коричневым теплым глазом: "Не пора ли отдохнуть?" Конечно, пора, мой милый. Сейчас мы свернем вон в ту ложбинку, я ослаблю подпругу, сгребу в кучу опавшие листья и устроюсь на них, завернувшись в плащ, и осенняя ночь окружит нас непроглядной чернотой, чтобы скрыть от чужого глаза…
Форкан совсем близко. Его остроконечные крыши поднимаются над деревьями. Вьются над трубами дымки.
Белогривого я оставляю в землянке…
Как-то кстати я отыскала ее в чащобе лестовника. Узкие окошки заросли мхом, из разбросанного по полу гнилого сена с писком разбегаются мыши — похоже, давно сюда никто не забредал! Мне это только на руку. Я привязываю мешок с овсом к морде коня, переодеваюсь в цветные яркие лохмотья, размалевываю лицо, припираю двери… заглядываю в лужицу, по которой плавают листья: мальчишка-лицедей лихо подмигивает мне из темной воды…
Все-таки чересчур чистый мальчишка! Черпаю грязь и мажу лоб, волосы, щеки, щедро плюхаю на одежду. Ну вот, так годится — самой противно.
Попасть в замок оказывается легче, чем я думала. Ворота настежь, мост опущен, по мощеному двору слоняются кнехты в латах и без лат. Двое конюхов ведут коней в богатой сбруе, позванивают цепи, в углу беснуется свора гончих…
Вот оно что! Хозяин, похоже, собрался на охоту… Двое латников нехорошо косятся на меня. Ну что ж. Пора начинать представление. Достаю из-за пазухи горсть разноцветных шариков…
Будь благословен тот веселый бродяга, что когда-то в детстве обучал меня. Сколько сладких пирожных с нугой ушло за науку… Руки помнят, и сейчас шарики, пусть совсем неловко, но прыгают над головой, ныряют в рукава и достаются из-за пазухи. Кнехты довольны и этим. Они восторженно вопят и зубоскалят, если шарик все же падает на землю.
В конце концов один из шариков летит мне прямо в рот, и я его съедаю ко всеобщей радости. Рыжеусый толстый стражник пытается последовать моему примеру, но мой шарик был из раскрашенного теста, а его — деревянный, и изрядно хрустит на зубах. Латники разражаются хохотом, обиженный толстяк замахивается с явным желанием влепить мне затрещину, но громкий строгий окрик останавливает его. Я быстро оборачиваюсь и встречаюсь глазами с Раннором.
Окинув меня быстрым холодным взглядом, он распекает стражу за легкомыслие. Пятясь, быстро отхожу за выступ стены — от беды подале. Не узнал…
Тяжело колотится сердце. Ну, успокойся, говорю я себе. Ты же знала, что встретишь его здесь. Для того и пришла, чтобы встретить его, в чем же дело? А ноги подкашиваются, и я приваливаюсь спиной к бугристому камню стены, чтобы не упасть. И тут над замком хрипло и резко трубит рог.
По лестнице с галереи спускаются люди. Впереди идут трое, и этих троих я вижу прежде всего. Высокий рыцарь с темным костистым лицом. На его руку опирается бледная рыжеволосая дама. А за ними, чуть поотстав, следует еще один рыцарь — седой, сгорбленный, с глубоко сидящими чуть раскосыми глазами.
Первый, судя по описанию, рыцарь Горт, но кто остальные? Гости? В такое-то время? Я не успеваю додумать. Тяжелая рука ложится на мое плечо.
— Пошли, — говорит Раннор тихо.
У меня холодеет и обрывается внутри. Ни говоря ни слова, иду я туда, куда направляет меня жесткая рука.
Никто не обращает на нас внимания: латники, выстроившись в два ряда, приветствуют хозяина. У самой стены ведет вниз лестница с выщербленными ступеньками. Раннор толкает тяжелую, обитую железом дверь, и дневной свет падает на ряды высоких, до потолка, бочек.
Погреб. У меня немного отлегает от сердца… Но тут дверь захлопывается со скрипом, и мы оказываемся в темноте. Пахнет сырой землей и пролитым вином. Шорох. Здесь же, наверное, крысы.
Мамочка! Что-то задевает мою ногу, и быть бы позорному визгу, но слышится сухой треск кресала, и вспыхивает масляная плошка, стоящая на земляном полу, в закутке. Раннор поднимает ее и подносит к моему лицу. Душный запах горящего масла вплывает в ноздри. Невольно я отшатываюсь. На лице Раннора появляется жесткая усмешка.
— Все-таки она послала, — говорит он. — Ожидал этого, но все равно… жаль.
— О чем ты? — выдавливаю я. Узнал он меня или не узнал? Играть мне лицедея или не играть?
— Не надо, — говорит он. — Будто здесь не знают ничего. Вся ее свита известна наперечет, Наири.
Ну вот. Я молчу. Что мне говорить?
— Что ж, все правильно, — голос у него хриплый, сорванный. — Разве можно доверять убийце? С ним надо поступать так, как он заслуживает.
Провалиться бы сквозь землю — все легче!
Что за мороковы шутки — мне стыдно перед этим человеком?! Будто и не его послали к Керин, чтобы убить.
— Не понимаю тебя, — говорю я упрямо. — Откуда ты здесь, Раннор? Выходит, ты жив?
— Пока да, — усмехается он. — Неужели она тебя не предупредила, прежде чем посылать?
— О чем? О чем она меня могла предупреждать? — не сдаюсь я. — И какое тебе дело до этого?
— Поздно ты спохватилась, — говорит он. — Какое мне до этого дело? Я ведь обязан мешать всем попыткам повредить моему хозяину.
— Ты служишь Горту?
— Догадливая… Что же, сразу расскажешь, зачем ты здесь, или хозяину придется отложить охоту?
Ох! Мое сердце ныряет куда-то вниз. Раннор смотрит на меня с беспощадным прищуром.
— Нашел чем пугать, — слова даются с трудом. — Лучше бы крысу поймал.
— Боишься крыс?
— Боюсь.
— А Горта?
Случайно или намеренно он назвал хозяина так запросто. Без титула?
— Тоже боюсь. Только меньше.
— Забавно, — усмехается Раннор. — Что же, затушить плошку и оставить тебя здесь с крысами? Такой пытки в этом замке еще не пробовали.
— Так попробуй, — советую я. — Может быть, вознаграждение получишь.
— Вознаграждение, — задумчиво повторяет он. — "И каждого вознаградят по заслугам его…" Ладно, уходи.
— Куда?
— Куда хочешь, — великодушно разрешает он. — Горт на охоте, порядки нестрогие. Только Фирцу на глаза не попадись: у него собачий нюх.
Он отступил, освобождая мне дорогу. Но я не спешила. Я так и сказала ему. Его брови изумленно взлетели:
— Не спешишь? Может быть, еще скажешь, что тебе здесь понравилось?
— Нисколько, — честно отвечаю я. — Но мне надо узнать, что замышляет Горт. Иначе я уйти не могу.
— Может быть, тебе нужен еще меч Вотана? Или драконья печень?
Я заверила Раннора, что этого добра у меня в достатке, могу поделиться. Он слушал молча, потом, вдруг прервав меня на полуслове, начал хохотать. Мне стало жутко от этого хохота. Что это с ним? Стоит передо мной, привалившись к бочке, и хохочет так, что плошка в его руке качается с жалобным хлюпаньем.
— На-и-ри, — говорит он сквозь смех, — разве можно соглядатаю быть таким вымогателем?
— Да я наоборот, — обижаюсь я на всякий случай. Раннор машет рукой:
— Да я не о том. Требуешь от меня сведений, будто я у тебя на жаловании. Ладно, я не обиделся. Уходи-ка отсюда, пока никто на шум не пришел.
— Не пойду, — говорю я сквозь зубы.
Раннор хмурится:
— Послушай-ка, это уже не шутка. Говорю тебе, здесь опаснее, чем ты думаешь. Чем скорее ты уйдешь из замка, тем мне будет спокойнее.
— За себя?
— За тебя, дерзкая ты девчонка!
Он с силой схватил меня за руку и потащил к выходу. Я сопротивлялась, но не очень сильно, потому что не знала, что у него на уме. На дворе было пусто, только какая-то служанка с ведрами уставилась на нас, открыв рот. Раннор перехватил меня за шиворот и торжественно повлек к воротам.
— Где тебя искать? — шепнул он на ходу.
— Что?
— Где остановилась?
— А-а… в лесу землянка, — я указала несколько примет. Похоже, это место было Раннору знакомо.
— Вон!
Церемония изгнания завершилась ощутимым толчком в спину. Я вылетела в ворота, споткнулась, вскочила и под дружный гогот стражей бросилась прочь.
Раннор пришел поздно вечером, когда я уже перестала надеяться. В землянке стало почти темно, только слабо светился зелено-серый мох, облепивший изнутри стены, отчего куча сухих листьев в углу казалась притаившимся зверем…
Громко посапывал Белогривый…
Я устала от ожидания. Еще днем я смыла грязь, переоделась и спрятала в тюк лохмотья. Если что, то пусть уж в этой хижине убьют не безвестного лазутчика, а меня, Наири, спутницу Золотоглазой.
Зачем я шла в Форкан? Что мне понадобилось? Хорошо, что Керин не спросила этого, а то бы я не смогла ответить… Нет, не только ради нашего блага пустилась я в путь, ради себя тоже. Хотела увидеть прежнего Раннора… как будто это возможно: обмануть разделившие нас судьбу и время.
Так, углубясь в тяжелые мысли, почти не замечая наплывающей темноты, я и сидела, и не услышала бы легких шагов, если б не Белогривый. Он всхрапнул на дверной проем, и я поняла, что Раннор стоит там и перебирает колечки пояса: детская, забытая и вдруг всплывшая в памяти привычка. Похоже, он не показался коню угрожающим, Белогривый снова взялся за свою траву.
— Ты меня ждала или кого другого?
Он в упор смотрел на меня: даже в темноте ощущала я этот взгляд, и очень трудно было не отвести глаза. Раннор усмехнулся:
— Так что же хочет знать Золотоглазая?
— Не она. Я, — облизнула внезапно пересохшие губы.
— Она тебя послала.
— Говорю еще раз: никто… никуда… меня… не посылал. Я сама…
— Боги, какая самоотверженность, — он рассмеялся… страшно.
— Не пробуй меня разозлить.
Раннор шагнул ко мне:
— И не думаю… Ну, да… Конечно же, это твое дело: беречь и охранять.
— Да.
— Плохо.
— Что?
— Плохо охраняешь. Я прошел — пройдут другие.
Я почувствовала, что хочу разреветься от бессилия. По-детски, отчаянно и громко. Размазывая слезы по щекам. Чтобы Раннор, как тогда, вытирал их комком листвы, сорванной с липы. Не-ет. Он же совсем чужой, этот стоящий напротив человек с его ощутимой даже в темноте ухмылкой и твердым намерением убить мою сестру. Господи, ну какая же я дура! Я переглотнула. Слезы уже текли. Хорошо, что он не видел.