Но теперь я ожидаю от тебя окончательного, решительного ответа: принимаешь ли ты всерьез, что я и другие разумные существа поступают при мышлении самих себя точно так же, как и ты, т. е. считают в этом мышлении мыслящее и мыслимое единым?
Читатель. Я не только принимаю это, но и утверждаю, что это совершенно достоверно, и считаю исключение в этом случае абсолютно невозможным. Мысль «я» получается только посредством этого образа действий, и сам этот образ действий есть мысль «я». Следовательно, каждый, кто себя мыслит, поступает таким же образом.
Автор. Скажи, пожалуйста, мой читатель, вникаешь ли ты в мою душу и в душу всех разумных существ; или, если ты в состоянии сделать и это, – обозрел ли ты и перебрал ли ты все разумные существа, дабы утверждать что-либо относительно душ их всех?
Читатель. Отнюдь нет; и все же я не могу взять обратно то, что я утверждаю. И вот что: когда я внимательно наблюдал себя самого, я прихожу к тому, что я утверждаю еще больше, чем было сказано, – я утверждаю, кроме того, что каждый, исходя из себя самого, вынужден утверждать то же самое и в отношении сознания всех других.
Автор. И как ты дошел до этих утверждений?
Читатель. Когда я внимательно наблюдаю себя самого, то нахожу, что с моим образом действий непосредственно связано неотразимое и непреодолимое убеждение, что ни я, ни какое-либо иное разумное существо не сможет поступать когда-либо иначе.
Автор. Ты, таким образом, посредством этого своего образа действия предписываешь себе и всем разумным существам закон, и в то же время перед тобой здесь пример упомянутой выше непосредственной очевидности.
Но теперь вернемся к нашему замыслу!
Это основное и характерное определение самосознания философ находит еще вне своей науки и независимо от нее. Оно не может быть доказано в науке и вообще, в качестве положения, никак не поддается доказательству. Оно непосредственно ясно. И в качестве основного положения наукоучения оно также не может быть доказано иначе, как посредством самого дела, т. е. посредством того, что из него действительно возможно требуемое выведение.
При этом выведении мы поступаем следующим образом.
При мышлении самого себя, говорит себе наукоучитель, я поступаю так, как мы только что видели. Не связывается ли хотя бы с этим моим образом действий другой, так что мы получили бы новую основную черту сознания и к этой последней, может быть, еще одну черту и т. д., пока мы не дошли бы до совершенно определенного самосознания и, таким образом, получили бы систематическое выведение целого?
Читатель. Я опять не понимаю тебя. Ты спрашиваешь, не связывается ли что-либо другое, имея в виду, без сомнения, определение сознания? Каким образом оно должно быть связано, при чем и в чем? Я, по крайней мере, в только что выполненном мною мышлении себя не сознавал ничего другого, кроме тождества мыслящего и мыслимого.
Автор. И при этом все же, согласно моему требованию и твоему собственному замечанию, отвлекался от кое-чего иного, что ты одновременно мыслил при мышлении себя самого. Но ты должен был это сделать; и наука ни к чему не пришла бы, если бы она приняла опять это обособленное в том запутанном виде, в котором оно находилось.
Но даже в той абстракции, посредством которой ты должен был понять свое мышление, с ней связывается нечто, и ты найдешь его, если только достаточно внимательно всмотришься. Не представляется ли тебе, например, это мышление самого себя, как переход из какого-то другого состояния в это определенное?
Читатель. Это, во всяком случае, так.
Автор. Полагаешь ли ты, пожалуй, также и здесь, что это покажется так и всякому другому и что, если только он внимательно всмотрится, он точно так же найдет это?
Читатель. Во всяком случае я полагаю это, если я внимательно вгляжусь в себя, и предполагаю это у них. Здесь такая же непосредственная очевидность, как и выше.
Автор. Таким же образом, с этим явлением – если только мы рассмотрим его надлежащим образом – связывается другое, и с этим, при тех же условиях, и третье; и так наукоучение продвигается шаг за шагом вперед, пока оно не исчерпает всего многообразия сознания и не доберется до целиком выведенного определенного самосознания.
Таким образом, в известном отношении наукоучитель сам порождает свою систему сознания, которая, однако, в другом отношении опять-таки порождает себя сама. А именно первый создает повод и условие самопорождения. В связи с тем, что он мыслит и конструирует то, что он имел в виду, у него возникает нечто другое, чего он ни в коем случае не имел в виду; оно возникает с абсолютной необходимостью, сопровождаемое очевидной уверенностью, что точно так же оно должно возникать у всех разумных существ.
Только первоначальный и первый член своей цепи наукоучитель порождает абсолютно свободным образом. Начиная с этого начального пункта, им руководят, но не понуждают его. Каждый новый член, который возникает у него при конструкции предшествовавшего, ему предстоит опять-таки сконструировать свободно, и к этому вновь примкнет новый член, с которым он поступит так же, как с предшествующими; и таким образом у него постепенно получится его система. Здесь, таким образом, в этом связывании одного многообразия с другими проявляются законы сознания, относительно которых ты спрашивал. В конце концов, наукоучителю даже нет дела до понимания этих законов, ему важен исключительно их результат.
Читатель. Я вспоминаю, что слышал, будто вас упрекают в следующем: ваша система была бы правильной и последовательной, если согласиться с вашим основным положением. Как обстоит дело с этим упреком?
Автор. Если только не понимать совершенно превратно место и значение как всей системы, так и основного положения и если не брать их в таком смысле, в котором они неправильны и поэтому никогда не могут быть доказаны, одним словом, если не принимать их как психологические, то требование доказать им основное положение может иметь лишь следующее значение.
Или они требуют доказательства нашего права философствовать так, как мы это делаем, а не так, как они это делают. Это их требование может быть отклонено без дальнейших церемоний на том вполне естественном основании, что каждый человек, бесспорно, имеет право заниматься той наукой, какой ему будет угодно. Пусть лишь они считают наше наукоучение особой, им еще не известной наукой; взамен чего мы также будем считать их философии за то, за что они их выдают. Только в том случае, если бы мы сказали: их философии ничего не значат, – как мы это действительно думаем, а также и говорим в подходящем месте – они бы могли принудить нас к доказательству. Но это доказательство дается в полном и окончательном виде лишь нашим наукоучением в целом; следовательно, им все же пришлось бы предварительно заняться изучением этой науки, прежде чем им может быть дано доказательство правомерности этого образа действий; или же они желают, чтобы это положение, в качестве основного положения системы, было доказано раньше системы, каковое требование нелепо; или же они желают, чтобы истинность содержания этого положения была перед ними обнаружена путем расчленения имеющихся в нем понятий. Это доказало бы, что они не имеют никакого понятия о научности и никакого чутья научности, которая никогда не покоится на понятиях, но всегда лишь на созерцании непосредственной очевидности. Их тогда пришлось бы оставить в покое, не теряя с ними дальше времени.
Читатель. Но я очень опасаюсь, что именно этот последний пункт и есть тот, который их больше всего смущает. Если каждый будет ссылаться лишь на свое созерцание и будет его требовать от всех других, не выводя правильно своего доказательства из понятий, то он сможет утверждать все, что ему только угодно: придется всякое сумасбродство оставлять безнаказанным и открыть настежь двери для всяческой фантастики; так, опасаюсь я, будут они говорить.
Автор. В этом им никто не может помешать; им также могут верить те, кто подобен им. От них наука совершенно отказалась. Но тебе, мой читатель, который остался беспристрастным и которому, несмотря на то что ты не хочешь заняться изучением самой философии и возвыситься до свойственного этой науке созерцания, все же должно быть дано понятие о философии, тебе можно описать на основании других, более легких, примеров природу и возможность этого созерцания.
Ты ведь принимаешь, что прямоугольный треугольник совершенно определен двумя сторонами и заключенным между ними углом, или же стороной и двумя прилежащими углами, т. е. что, предполагая данные элементы, к ним должны быть присоединены именно такие другие элементы, какие к ним присоединяются, для того чтобы получился треугольник.
Читатель. Я принимаю это.
Автор. Не опасаешься ли ты, что все же может иметь место случай, в котором дело будет обстоять не таким образом?
Читатель. Этого я отнюдь не опасаюсь.
Автор. Или не опасаешься ли ты, что какое-либо разумное существо, которое могло бы понимать твои слова, стало бы отрицать это твое утверждение?
Читатель. И этого я также не опасаюсь.
Автор. Разве ты испробовал это свое положение на всех возможных треугольниках, или разве ты опросил все разумные существа, согласны ли они с тобой?
Читатель. Как бы я мог это сделать?
Автор. Но как же, следовательно, ты приходишь к убеждению, которое должно иметь силу в первую очередь для тебя во всевозможных случаях без исключения, а затем для всех других разумных существ точно так же без исключения?
Читатель. Остановимся на первом случае, когда предполагаются две стороны и заключенный между ними угол. Если как следует вглядеться в себя следующим образом: я черчу в своей фантазии какой-либо угол с конечными сторонами, ведь иначе я и не могу, и замыкаю отверстие между сторонами этого угла прямой линией; нахожу, что возможна только одна прямая линия, которая замыкает это отверстие, что она прилегает под известным наклоном к обеим данным сторонам, составляя известные углы; и что она может прилегать только под этим наклоном.