И он понял. Они убьют его, и не только его, но и его благодетеля, Шустера. С внезапным опустошающим прозрением он осознал все: что его таинственный дар был им совершенно неважен, и не имело значения, найдется ему объяснение или нет. Для них важно было даже не то, чтобы этого дара у него не было, они хотели исключить саму возможность его наличия.
Отпусти меня, крикнул он прямо в незащищенное теперь сознание дель Моро.
Инквизитор пошатнулся и чуть не упал, услышав этот беззвучный крик, его сила многократно превышала силу обычного крика; никогда за тридцать лет службы экзорсистом он не встречался ни с чем подобным. Он обратился к Риверо, по лицу его бежали струйки холодного пота.
— Сомнений нет. Он одержим бесом! Ради всего святого, давайте кончать с этим.
В ту же секунду Эркюль Барфусс потерял сознание, что и спасло ему жизнь. Глянув на его безжизненное тело, дель Моро и Ривера решили сделать паузу, чтобы навести справки о весьма важных событиях, происходящих в здании в квартале отсюда; им надо было узнать, каковы успехи четырех новых послушников, предшественников сапиньеров, сотрудников появившейся в конце девятнадцатого века Sodalitium Pius,[20] как назовут секретную службу Ватикана — им было поручено заткнуть рот главному свидетелю.
Юлиан Шустер внезапно открыл глаза. Он лежал на узкой койке в своей келье и пытался понять, откуда исходит разбудивший его голос. Никого не было. Только его собственные сомнения, коварно притаившиеся где-то в темноте.
Но потом он услышал этот голос снова — голос был в его сознании.
Эркюль? спросил он. Это ты?
Скоро умру, ответили ему.
Он еле различал слова. Напряженно вслушался, но теперь был слышно только бормотание где-то в нижних коридорах, где размещалась контора братства.
Потом он услышал голос снова, на этот раз гораздо яснее.
Шустер, сказал голос, нам надо уходить отсюда…
Эркюль? вновь спросил он. Это и в самом деле ты?
Ответ прозвучал сразу.
Времени нет… они приближаются…
Шустер встал. Его ноги дрожали так, что он боялся упасть.
Кто — они?
Их четверо… Они уже в доме…
Монах снова огляделся, словно бы надеялся увидеть своего подопечного, но ничего не увидел, кроме унылых серых казарменных стен. Ему с большим трудом удавалось сохранять равновесие — казалось, он вот-вот упадет.
О ком ты говоришь?
Неважно… Поторопись…
Четыре молодых человека, избранных кардиналом Риверо для этой миссии, и в самом деле находились в пятидесяти шагах от кельи Шустера. Один из них дошел уже до этажа, где размещалась контора, и приближался к чердачной лестнице. Он остановился на секунду и нащупал в кармане кушака моток медной проволоки.
Ради всего святого, поспеши, сказал голос. Иди налево, в конце коридора есть дверь в чулан… делай, как я говорю, если тебе дорога жизнь…
В коридоре царила тьма. Шустер услышал на лестнице шаги и чье-то дыхание. Неизвестные двигались крайне осторожно. В двадцати метрах он нашел дверь и беззвучно проскользнул в чулан. Это был какой-то склад, набитый крестами и курильнями.
На полу лежит ковер… сверни его… там есть люк… открой его и спускайся вниз… они приближаются…
Откуда ты знаешь? спросил Шустер.
Вижу… нет, чувствую… ты тоже сможешь, если постараешься…
Но Шустеру даже не надо было стараться — в состоянии между сном и пробуждением, в том ничтожном пространстве между обмороком и смертью, где так легко сделать решающий шаг, но невозможно изменить его последствия, голос мальчика звучал, преодолевая время и пространство, через стены и залы, через извилистые коридоры старинного здания, того самого здания, где Лойола когда-то с ужасом смотрел на мир, который уже не мог понять, и голос этот неведомыми путями связал Шустера с сознанием одного из юношей, посланных его убить. Лишь на мгновение Шустер погрузился в его душу, но за это мгновение он успел увидеть юношу, который много лет спустя отличится в баталиях вокруг первого ватиканского консилиума и склонит представителей Польши и Литвы проголосовать за решение о непогрешимости папы. Шустер не понимал, как он может знать все это, это же было будущее, как и не понимал, откуда ему известно, что беспощадность этого человека поможет ему стать по рекомендации папы Пия IX одним из внушающих наибольший ужас людей своего времени, начальником Sodalitium Pium, секретной службы Ватикана. Шустеру также открылось, что он был поляк по происхождению, имя его было Витольд Коссак, но окружающие называли его Лобо — волк. И еще Шустер понял, что Эркюль был прав — этот мальчик послан его убить.
О, Боже, подумал он в ужасе, Эркюль, где ты?
Там, где ты меня оставил…
Как и предсказал голос, под ковром был люк. Он совершенно ясно слышал теперь голоса в коридоре — кто-то вышиб дверь в его комнату и издал крик разочарования. У меня всего несколько секунд, подумал он, сейчас они начнут искать в коридоре, открывать все двери подряд, пока не найдут этот чулан.
В середине крышки люка было железное кольцо. Он с огромным напряжением поднял ее и увидел лесенку, ведущую к продуктовому лифту.
Спускайся вниз, сказал голос, залезь в лифт и открой крючок…
А если он меня не выдержит? подумал он. Будет ли это моей последней памятью?
Шаги в коридоре все приближались. Он услышал шепот, кто-то чертыхнулся в темноте. Помолившись провидению, он спустился в шахту и залез в лифт. Потом снял крючок, удерживающий корзину, и вздрогнул, почувствовал, что лифт устремился вниз, сначала медленно, потом все быстрее, пока не сработали тормоза.
Лифт мягко опустился на пружины в подвале. Он был уверен, что крошечный лифт выдержал его вес только по недосмотру судьбы. Он вылез из корзины и в слабом свете тонких сальных свечей трусцой побежал по коридору.
В самом конце коридора есть дверь, сказал голос. Ключ лежит на притолоке, открой дверь и поднимись по лестнице…
Шустер уже не удивлялся точности указаний — ключ и в самом деле лежал на месте, и он продолжал следовать инструкциям, не задавая вопросов. Он поднялся по лестнице, повернул направо, потом налево, отступил в коридор, повинуясь приказу, спрятался в оконной нише, задерживал дыхание, стоял, если требовалось, неподвижно, и, наконец, очутился у задней двери комнаты для освидетельствований, где он оставил своего подопечного меньше четырех часов назад.
Он услышал, как с другой стороны комнаты кто-то постучал в дверь. Потом послышался голос польского новичка Коссака, тот сообщил, что Шустер исчез и найти его не удалось, хотя они обыскали все здание. До него доносились раздраженные голоса, потом стукнула дверь — они продолжили разговор в тамбуре.
Теперь входи, услышал он шепот, развяжи меня… и скорее отсюда…
То, что он увидел, напомнило Шустеру тот день, когда он нашел мальчика в подвале дома призрения. Эркюль в глубоком обмороке сидел, крепко привязанный к похожему на парикмахерское креслу. Из открытых ран на его уродливом теле сочилась кровь. В спине торчало шило, на несколько сантиметров воткнутое в его тело.
Шустер освободил его от ремней, поднял на руки легкое, как пушинка, тельце и понес к двери. В тамбуре продолжали спорить, он слышал раздраженный голос кардинала — и снова он откуда-то знал, что они вот-вот вернутся в комнату.
Он пронес мальчика сотню шагов, прежде чем положил его в коридоре у двери, выходящей в один из переулков. Тот постепенно приходил в сознание.
«Где же божественная справедливость по отношению к этому существу? — подумал Шустер. — Где же ты, Господи, когда ты нужнее всего?»
Мальчик дышал тяжело, как больной астмой. Потом веки приоткрылись, и он некоторое время смотрел вокруг блуждающим взглядом, пока не встретился глазами с Шустером. Осторожно, носовым платком, Шустер вытер кровь и помог ему подняться. Он показал мальчику на дверь, и тот, хромая, исчез в переулке…
Позже Эркюль упрекал себя, что не приложил всех усилий, чтобы помешать монаху вернуться в ту комнату. Но, похоже, Шустер уже принял решение.
Меньше чем через сутки его нашел пастух в виноградниках Трастевере. Глаза уже выклевали стервятники. Вокруг шеи была тонкая голубая полоска, как будто бы кто-то нарисовал ее чернилами. В протоколе, составленном карабинерами, значилось: «тело неизвестного мужчины, удавленного шнурком». Тело было совершенно обнаженным, если не считать маленького индейского амулета на запястье. Выпустили листовки, призывающие общественность сообщать данные, имеющие ценность для задержания убийцы.
Но Эркюль Барфусс был уже далеко, ему неведома была судьба монаха Шустера, как неведомо и то, что за его поимку назначена награда.
IV
— Поживее, поживее, дамы и господа! Головокружительное представление, всего за два чентезимо! У нас есть все, о чем вы можете мечтать, и даже то, о чем вы и мечтать не можете, потому что то, что мы вам покажем, превосходит любую фантазию! Седьмое чудо света — ничто перед восьмым и девятым! Никто не разочаруется, посмотрев представление бродячей труппы Барнабю Вильсона! Что вы сказали, уважаемый? Что мы можем вам предложить? Лучше спросите, чего мы не можем вам предложить! Окровавленный кинжал Брута, конфирмационное платье Наполеона, шейный платок Вероники, золотое блюдо, на котором Ироду подали голову Иоанна Крестителя во льду, чудовища и вымершие звери, три молочных зуба Иисуса, сосуд с дистиллированными слезами Богоматери — десять лир за каплю; гидра, дронт, а также муравьед из джунглей Бразилии — ни один человек никогда не видел его, а если и видел, то расстался с жизнью. Дамы и господа, если все это оставит вас равнодушными, мы можем сделать ваш портрет — последняя мода лондонского Ист-Энда — гелиография. В ателье Германа Байоли портреты рисуют светом! Ваша душа остается на пластинке с коллодием, и вы обретаете бессмертие… Вы все еще сомневаетесь? Тогда есть еще кое-что, это касается всех. Вы страдаете от болезни? Недавно к бродячему варьете Барнабю Вильсона примкнул морский