В основном от тяжелых орудий доставалось железнодорожным станциям и вокзалам, на которых французы выгружали прибывшее к фронту подкрепление. Но иногда попадало и городским кварталам, на которые во время беспокоящего огня тяжелые снаряды летели просто по принципу «на кого Бог пошлет».
Кстати, во время одного такого массированного обстрела германским артиллеристам удалось полностью перебить одну опору Эйфелевой башни и сильно повредить другую, после чего изящное создание инженера Густава Эйфеля теперь было похоже на увядший железный цветок с оторванной головкой. Эта башня стала символом этой войны, когда в сражении двух равновеликих сил на западе Европы происходило всеобщее истощение, а на Востоке замолкли орудия и наступила долгожданная тишина.
Но вернемся к Амьену. В то время как под Парижем две армии вошли в клинч, словно два изнемогающих боксера, там, в стороне от основной арены борьбы втайне готовилось новое генеральное наступление, уже четвертое за это лето. Под Амьен направлялись последние резервы Германской империи. Морская пехота, сформированная из команд списанных и поставленных на консервацию кораблей, а также ландсвер, состоящий из всякого сброда, под страхом расстрела мобилизованного в Норвегии, Дании, Польше и прочих оккупированных Германией странах. Побеждать эти подневольные солдаты были не способны, но зато они вполне годились для того, чтобы быть пущенными в первой атакующей волне перед германскими гренадерами или моряками только ради того, чтобы французские пулеметчики расстреляли бы по ним большую часть своего боезапаса. Для этого дела германская военная полиция выгребла из оккупированных стран весь боеспособный контингент, уцелевшим участникам которого после победы Второго рейха было обещано германское гражданство и права настоящих ветеранов. Только по замыслу германского командования уцелевших из всей этой толпы мобилизованных европейцев должно быть немного.
Туда же под Амьен были переброшены все подвижные части и соединения, укомплектованные новой, поступающей прямо с заводов техникой, а также средства артиллерийской поддержки. Помимо всех девяти «Больших Берт», которых снова вернули на позиции в подчинение группы армий «Принц Леопольд», в районе Амьена была накоплена вся артиллерийская мощь крупных калибров, которой, за вычетом Парижского сражения, еще обладала германская армия. Из-под Парижа, как совершенно избыточная, была снята даже часть транспортеров с орудиями калибра двадцать четыре и двадцать восемь сантиметров.
И вот ровно за час до рассвета двадцать шестого августа рев артиллерийской канонады поведал английским и французским солдатам, офицерам и генералам, что германский таран опять ударил в стык между их армиями. После небольшой паузы, вызванной шоком и растерянностью, мол: «Никогда такого не было, и вот опять», – германцам, разрушающим рубежи французской и английской обороны, ответила артиллерия Антанты, и тяжелые снаряды стали падать по обе стороны фронта. Особенно хороши в этом деле были британские шестнадцатидюймовые гаубицы, доставившие немало хлопот германским генералам. Одно попадание такого фугаса – и батальона германских гренадер, уже сосредоточившихся на исходных позициях, как не бывало. Но этих орудий было слишком мало, поэтому переполох они наделать еще могли, а изменить ситуацию – нет.
А чуть позже, с первыми проблесками рассвета, в борьбу с вражескими батареями вступили германские аэропланы, обстреливающие открытые артиллерийские позиции из пулеметов и сбрасывающие на них особые дымовые бомбы-маркеры оранжевого и красного дыма, сильно облегчающие германским артиллеристам контрбатарейную борьбу. В то же время германским, французским и английским пехотинцам, сидящим в сотрясаемых артиллерийской канонадой окопах, оставалось только молить Бога о своем спасении. Пройдет всего несколько часов, и большая часть этих людей, одетых в военную форму противоборствующих сторон, будет тяжело ранена или убита.
Если бы было возможно вытащить на сушу морской линкор и протащить его до Амьена, то Леопольд Баварский не отказался бы и от этой идеи. Но тяжелые железнодорожные транспортеры стали неплохой его заменой. Примерно за час до полудня пилот разведывательного аэроплана сбросил возле наблюдательного пункта, где находился командующий, вымпел с запиской, что французские и английские оборонительные рубежи разрушены уже на семьдесят процентов, и дальнейшая артподготовка не нужна.
После этого сообщения артиллерийский огонь был перенесен вглубь позиций, а в атаку пошла пехота. Как и предполагалось, в первой волне на уцелевшие пулеметы рванул разноязыкий сброд, а за ними, после небольшой паузы – гренадеры и военные моряки. В результате этой атаки первая линия обороны сразу была прорвана на трех намеченных для атаки участках из четырех, а на одном направлении германские гренадеры взяли и вторую линию обороны, после чего на распланированном и уже частично построенном третьем рубеже вспыхнул встречный бой с подходящими из глубины обороны французскими резервами.
Все повисло на волоске. Если французские генералы сумеют забить наметившуюся брешь толпами сенегальцев и марокканцев, тогда тщательно спланированная с соблюдением особых мер секретности операция окажется на грани провала, ибо выльется в еще одну бойню, когда германская армия за десяток-другой километров продвижения должна будет заплатить десятками и сотнями тысяч жизней своих солдат.
Положение спасли две дивизии моторизованной кавалерии, решительно брошенные Леопольдом Баварским в почти готовый прорыв. С ходу смяв истощенных схваткой с германскими гренадерами французских пехотинцев, германские панцеры одним своим видом разогнали по кустам подходивший из глубокого тыла полк сенегальцев. После чего дивизии вышли на дорогу Амьен – Руан и по прямой рванули в направлении главного удара, тем самым выйдя в тыл еще одной изнемогавшей в обороне французской дивизии, которая после этого не выдержала и побежала, открывая фронт.
Такой разрыв плохо подготовленными резервами было уже не завалить, и к вечеру французским генералам стало ясно, что боши опять добились успеха, реализовав новую тактику. Противопоставить этому приему можно было только своевременное выдвижение на угрожаемые направления своих подвижных соединений. А вот этому командование Антанты еще только училось, тем более что во французской армии танки изначально считались лишь средством поддержки пехоты и придавались обычным пехотным дивизиям.
30 августа 1918 года.
Владивосток. Светлановская улица, дом 52.
Резиденция управляющего Приморской областью.
Командующий Особым корпусом Красной гвардии
генерал-лейтенант Вячеслав Николаевич Бережной
Сегодня я принимал уважаемого человека, о котором я уже слышал в свое время от генерала Потапова. Это Виктор Александрович Яхонтов, старый разведчик, хорошо знающий Японию. Перед Февральской революцией он был военным агентом в Токио. Несмотря на свой генеральский чин, Яхонтов принял новую власть и оказывал немалое содействие нашей разведке. Вот и сегодня я пригласил его к себе, чтобы поговорить о делах, связанных с одной спецоперацией, в случае успеха которой мы получим хороший козырь в нашей игре с американцами.
Переговоры, которые мы ведем сейчас с японцами, рано или поздно должны привести к резкому обострению отношений между ними и американцами. Но следовало учитывать и то, что в Стране восходящего солнца была сильна армейская группировка, которая считала, что перед тем, как разобраться с британцами и американцами, следует завоевать весь Китай. А начать, по их мнению, следует с Маньчжурии и Монголии. Такой вариант нас явно не устраивал. Японцев надо было развернуть на юг, в сторону колониальных владений Англии, Франции, а также тех сфер влияния, которые американцы считали своими. Но как это сделать?
И тут я вспомнил о «меморандуме Танаки». Сей документ был опубликован в декабре 1929 года в Нанкине в одном из китайских изданий. Автором этого меморандума долгое время считали Гиити Танаку – тогдашнего премьер-министра Японии. В меморандуме излагались планы японской экспансии в Азии, под общим лозунгом «хакко ити у» («Восемь углов под одной крышей»). Это выражение приписывалось мифическому императору Японии Дзимму и означало распространение власти правителей страны Ниппон на весь мир. Или, для начала, на всю Азию.
Опубликование текста этого документа вызвало большой скандал и чрезвычайно обострило дипломатические отношения Японии с США и некоторыми европейскими странами, чьи колониальные владения находились в Тихоокеанском регионе. Лишь через много лет, уже после окончания Второй мировой войны, историки установили, что этот меморандум – работа советских спецслужб, которые изготовили сей документ и обнародовали его с помощью одного из китайских милитаристов, маршала Чжан Сэюляна.
А почему бы не повторить подобный же трюк снова? Именно для того, чтобы посоветоваться об этом, я пригласил генерала Яхонтова, который превосходно знал расклад сил в нынешней Японии. К тому же он имел неплохие контакты среди западных газетчиков, через которых можно было бы растиражировать этот документ. Если умно его составить, то можно крепко поссорить между собой наших «заклятых друзей». И тогда армейские горячие головы могут найти общий язык с флотскими, ну, во всяком случае, хотя бы с направлением будущей экспансии Страны восходящего солнца.
Виктор Александрович был, что называется, военной косточкой. Он происходил из семьи генерала, закончил в свое время Павловское военное училище и Николаевскую академию Генерального штаба. Потом он долго служил на Дальнем Востоке в военной разведке. Сравнительно молодой – ему не было еще и сорока, с прекрасной строевой выправкой, генерал даже в штатском костюме выглядел как на параде.
Поздоровавшись со мной, он сел на предложенный ему стул и с интересом посмотрел на меня, будто пытаясь понять, что это за такой человек – знаменитый красный генерал Бережной? Генерал Яхонтов прекрасно понимал, что я пригласил его себе не для того, чтобы попить чайку с тульскими пряниками и поговорить «за жизнь». Поэтому я тоже не стал ходить вокруг да около, а с ходу спросил: