Люди ахнули и осели на пол в земных поклонах.
– Расходитесь по домам, правоверные, – жестким страшным голосом сказал Зу-н-Нун. – Ибо ангел тишины, благословив праведных, отлетел. На смену ему летит другой ангел – и в руке у него окровавленный меч возмездия.
Через несколько мгновений масджид, лестница и площадь перед воротами опустели.
Крики, несущиеся от Факельной стены и дворца, становились все громче. Вскоре на площадь перед Голубиными воротами вбежали первые перепуганные беглецы с базара. На мгновение замерев перед величественной аркой входа, они осмотрели безлюдную площадь – и побежали прямиком внутрь масджид.
– …Они ведь не могут, не могут сюда пройти, правда, папа?..
Мальчишка стучал зубами, прижимаясь к отцовскому боку. Его звали Дуад, и ему было всего лишь семь лет.
Когда нечисть ворвалась во дворец, он сидел рядом с отцом, а не на женской половине. Двое гвардейцев вбежали в Оружейный дворик и закричали, что на тех, кто стоял на площади, напали демоны. За их спинами тут же раздались истошные, исходящие смертным ужасом вопли, завершившиеся нечеловеческим визгом и хрипами, – и Дуад понял, что демоны уже во дворце. Отец подхватил его за руку, и они помчались в харим, за мамой и сестрами, а потом рабы вывели их через потайную садовую калитку и переулками довели до масджид. Однако перед тем, как выбежать из Оружейного двора, Дуад оглянулся. Он увидел, как распахнулись занавеси во внутренние комнаты, и на солнце бесшумно, невесомо выпорхнуло существо невероятной красоты. Длинные темные волосы развевались над плечами, полы черной прозрачной накидки колыхались, как крылья бабочки. В руке существо держало длинный, прямой, блестящий красными каплями меч. Тут Дуад отвернулся и больше не оглядывался – потому что знал, что услышит за своей спиной: вопли смертного ужаса и хрипы умирающих в муках людей.
Отец ободряюще похлопал Дуада по спине – мол, не бойся, все будет хорошо. Они сидели не на своих обычных местах рядом с михрабом – тем, кто вбегал в масджид, спасаясь от мечей летучих тварей, было не до приличий и почетных званий. Сейчас отец Дуада сидел за колонной бокового зала, пристроенного во времена халифа Мухаммада, – здесь обычно проходили занятия богословской школы. Рядом утирали потные лбы трое невольников, младший брат отца, двое его сыновей и их рабы. Мама, сестрички, а также жены и рабыни дяди дрожали от страха в женском зале масджид.
Дуад поднял голову и уставился на золоченые резные балки потолка, которые ему всегда так нравилось разглядывать. Сейчас к ним поднимались стоны, поскуливания и молитвы сотен людей – масджид была полна народу.
Под знаменитыми своей ангельской резьбой двойными арками михраба совещались законники – их шепот и возгласы разносились далеко по залам.
Дуад посмотрел в сторону высокого минбара. За ним круглилась арка, резьбу которой составляли изречения Али. Окованная бронзой деревянная дверь под ней была наглухо захлопнута. Из высокого квадратного окна над аркой, из-за розеток и переплетения линий каменной решетки доносились шепот, попискивания и плач – за закрытой дверью сидели женщины. Как там мама с сестренками?
Вдруг от всех трех ворот масджид донесся грохот. Люди ахнули и развернулись в сторону трех темных прямоугольников запертых изнутри дверей.
Грохот повторился. Засовы оделись синим колдовским пламенем и лопнули, разлетевшись на мелкие части. Сидевшие у дверей люди заверещали от страха и боли – кого-то посекло осколками.
Все три двери в масджид с глухим стуком распахнулись настежь.
В каждом залитом солнечным светом проеме нарисовалось по высокой стройной фигуре с изогнутым мечом в руке.
Улем Пятничной масджид бесстрашно развернулся к дверям и крикнул:
– Прочь отсюда, неверные твари, отродья шайтана, помесь гула и шакала! Над этими воротами – печать благословенного Али! Прочь отсюда! Вам не пройти в дом Всевышнего!
Ему ответил звучный, нечеловечески звонкий, как голос медных бубенцов, голос:
– Ваше право на убежище отнято вашей неправедностью! Вы восстали против своего природного господина, повелителя верующих, халифа Аммара ибн Амира! Печать Али не защитит того, кто отвергает законную власть потомка Али! Вы обрекли на смерть невинного и как собаки сбежались лакать его кровь, презрев призыв на молитву и долг верующего! Печать Али не защитит нечестивых и лицемерных! Вы, улемы и законники! Какому закону вы служите? Пролитие невинной крови не прощается никогда! Вы хотели крови?! Вы ей захлебнетесь!
Последний выкрик стоявшего на пороге масджид шайтана эхом заметался под золотой резьбой потолка.
Следом раздался согласный вопль сотен людей: снаружи, над всеми тремя входами в масджид, что-то с грохотом лопнуло и разлетелось на мелкие каменные осколки – за спиной у каждого, стоявшего в солнечном проеме, словно осыпался мелкий сыпучий дождик. Не все поняли, что случилось, – ужас и так был слишком силен. Зато те, кто понял, упали лицом вниз и даже не попытались куда-либо спрятаться, когда в дом молитвы с визгом и хохотом влетела полосующая мечами нечисть.
Над каждой из трех дверей масджид разлетелся в каменную крошку круглый медальон, разделенный письменами куфи на три лепестка. Печать Али была разбита – и теперь ничто не могло защитить людей, искавших убежища в ее спасительной сени.
– …Вы хотели крови?! Вы ей захлебнетесь!
Тарег чувствовал, что сквозь него дышал кто-то огромный и горячий, – сила пронизывала его столь напряженно, что казалось, из кончиков пальцев вот-вот хлынет кровь. По лицу текли струи пота, позвоночник выгибала судорога, болезненная и сладкая одновременно. Если бы хватило времени, нерегиль успел бы испугаться: через него не могло идти столько силы – а синеватые змейки извивались даже по простому клинку меча смертных.
Не в силах более терпеть эту муку, Тарег закричал – выплескиваясь, выбрасывая в крик все, чем он захлебывался у этих дверей:
Откройся!
Слово на языке нерегилей вспыхнуло шаровой молнией – и ненавистная печать взорвалась в своем каменном круге. В открывшуюся брешь с торжествующими воплями бросились аураннцы.
Все еще задыхаясь и пошатываясь, Тарег вошел в полыхающий тысячами Имен зал – прожилки на розовом мраморе уходящих в бесконечность колонн казались венами на ободранном от кожи живом мясе. Запутанные в резную каменную вязь Имена раняще переливались повсюду – над арками, над дверями, над нишей михраба.
Вокруг метались крики и яркие ткани, взблескивала сталь. Тарег медленно шел через бедственную круговерть избиваемой толпы – словно призрак, бесшумно и безучастно скользя над лужами крови, мимо корчащихся тел и мельтешения истошно вопящих теней. Он направлялся к минбару – высокому каменному возвышению, покрытому красно-сине-золотой резьбой.
Поднявшись по ступеням, Тарег встал во весь рост на кафедре проповедника и огляделся. На гладкой полированной поверхности налоя лежала раскрытая Книга ашшаритов. Мстительно улыбнувшись, нерегиль уперся ладонями и с наслаждением, медленно сдвинул ее к краю – посмотрел и столкнул вниз. Возможно, тяжеленный том упал на кого-то – но среди бьющихся под сводами масджид воплей трудно было расслышать еще один.
С высоты минбара Тарег ясно видел резной золоченый фриз под раковинами свода над священной нишей. Оттуда на нерегиля смотрели девяносто девять Имен, растершие в порошок его свободу и достоинство в то проклятое утро над Мадинат-аль-Заура.
– Аль-Адлю, Справедливый, – тихо проговорил Тарег, дрожа от бессильной ярости. – Аль-Мумииту, Убивающий, – и нерегиль перевел взгляд на бестолково мечущуюся по залу толпу мерзавцев. – Халва и Возлюбленный, надо же… Убивающий – вот это истина, подлые вы ублюдки. Это отучит вас сбегаться на казни…
По белому мрамору налоя хлестнули красные брызги. Тарег положил в них ладони и снова поднял глаза на золоченые переплетения ашшаритской вязи:
– Аль-Мааниу, Удерживающий.
И тут же схватился окровавленными руками за горло – петля гейса стала затягиваться, перехватывая дыхание.
Откашлявшись, Тарег упрямо уставился на ненавистные буквы:
– Значит, вы меня взяли – и держите. Что ж, посмотрим, что у вас получится…
Прошептав свой вызов, нерегиль закашлялся снова – но теперь он был спокоен. Завтра его замысел осуществится в своей полноте. И этому уже ничто не сможет помешать.
6. Тайная комната
Куртуба, площадь перед Пятничной масджид,
утро следующего дня
На ступенях, ведущих к Голубиным воротам масджид, подсыхали грязно-бурые разводы. На площади, на неровном, то и дело вспухающем горбами булыжнике лужам было привольнее растекаться между камнями. Над подкрашенной кровью водой густо жужжали мухи.
Аммар стоял у одной из таких впадин с буро-красной жижей и не решался ни перешагнуть ее, ни обойти. Наверное, он все еще не мог поверить тому, что видели его глаза.
Потеки подсохшей крови выползали из-под захлопнутых дверей масджид, змеились вниз по ступеням – до самых серых камней площади. Изнутри здания не доносилось ни звука. Оскверненные врата с выбитым глазом разбитой печати казались дверями в могильный склеп. Впрочем, они ими и являлись.
Когда вечером прошедшего дня в лагерь под Бенисалемом примчались пятеро людей – в разодранных халатах, с перекошенными бледными лицами, – Аммар сначала не поверил их сбивчивым горячечным речам. Посланцы прискакали из самой Куртубы, чтобы упасть в ноги эмиру верующих и закричать, разрывая рубахи:
– О повелитель! Прости наше неразумие! Прими нас под свою священную руку халифа и предстоятеля аш-Шарийа перед Всевышним! Посылающий испытания покарал нас тяжкими бедствиями!
Аммар не знал, что и подумать, но верить их несвязным воплям не спешил. Властью халифа он призвал перепуганных подданных к спокойствию и приказал:
– Говорите по порядку, о посланцы мятежного города мятежного рода!
И тогда его потрясенному слуху воистину открылась бездна ужаса.