А когда подняла голову, женщины под пологом уже не было. Аммар кивнул и сказал:
– Тебе нельзя находиться на открытом месте. Я отведу тебя под защиту знаков. В хариме я печатей над арками не помню…
Айша отрицательно помотала головой – действительно, ни одного защитного талисмана, словно кто-то сговорился против обитательниц женской половины дворца. А может, просто посчитал, что женщинам нечего скрывать от джиннов, и разговоры про фарджи, зеббы и кормление грудью духам все равно неинтересны.
– Я отведу тебя в свою спальню. Пробудешь там какое-то время. Пошли.
И Аммар твердой рукой прихватил ее за рукав и повел за собой.
– А как же… как же брачная ночь?.. – топоча за ним, несмело пискнула Айша.
– У нас с тобой вся жизнь впереди, еще успеется, – решительно сказал он, шагая вверх по лестнице на террасу. – Эй, там! Огня нам! Подайте госпоже хиджаб, она идет со мной на мужскую половину! Писца ко мне! Готовьте почтового голубя! Яхью ибн Саида ко мне, живо! И пусть прихватит с собой принадлежности для письма! Быстрее! Быстрее, твари, задницами на ледник посажу, быстрее! Прости мою несдержанность, милая, я очень обеспокоен, – и он обернулся к ней и быстро поцеловал ее в лоб. – Я сказал быстрее!!!
Замок Сов, вечер следующего дня
Флейта вздохнула и издала новую свистящую трель. Барабанчик стукнул, словно очнувшись от забытья, ему отозвалась струна цуми[56]. Танцующая девушка грациозно присела и изогнулась назад, складывая веер. Ее движение, точное и прекрасное, как выверенный удар тиккой, восхитило всех сидевших в церемониальном зале. Некоторые позволили себе одобрительно кивнуть.
Танцовщица опустилась на колени и поклонилась в сторону возвышения, на котором расположились госпожа, господин и их сиятельный гость. Затем поднялась и мелкими шажками отошла к другим женщинам, сидевшим у восточной стены за рядами ламп на высоких тонких ножках.
Некоторое время в зале слышалось лишь потрескивание огня в глиняных плошках светильников. Они освещали лица и одежду присутствующих, а потолок и дальние углы тонули в сумраке. В огромных окнах, выходивших на террасу и галерею, уже давно чернела ночь.
На стойке черного дерева затоптался и зазвенел колокольчиками Митрион, ястреб князя Тарега. Тамийа-химэ улыбнулась и кивнула служанкам. Те поклонились, поднялись, тихонько прошли к окнам и стали опускать циновки и плотные занавеси тройного шелка – становилось прохладно.
Затем княгиня кивнула Тамаки. Та отдала почтительный поклон, встала и, подхватив полы длинного, ослепительно-белого с алыми цветами платья, пошла к середине зала. Флейтист, мальчик-пикси с барабанчиком и девушка с цуми поклонились придворной даме. Та небрежно кивнула, качнулись лепестки цветов на высоком гребешке в прическе.
Цуми издал первый щемящий аккорд.
За дверями зала послышались выкрики. На ашшари.
– Сейид! Сейид!
Джунайд издал глубокий вздох сожаления и низко поклонился застывшей Тамаки и замершим музыкантам.
– Сейид! Известия из столицы! Голубь!
Джунайд поклонился еще раз – на этот раз княгине и гостю. И крикнул в ответ:
– Войди, Махмуд.
Двери зала раскрылись сами собой. Воин в мохнатой овчине в ужасе проводил распахивающиеся створки взглядом – и тут же упал носом в пол. Айяры[57] Джунайда так и не смогли привыкнуть к виду открытых женских лиц, и потому при виде сумеречниц предпочитали земно кланяться.
– Говори.
– О господин! – воскликнул юноша, с опаской поднимая голову, но стараясь смотреть только на сидевшего в дальнем конце зала Джунайда. – Из столицы прилетел голубь с посланием для Тарика.
По залу прокатилось легкое шипение, но молодой айяр не изменился в лице, продолжая смотреть только на своего господина и повелителя.
– Передай Майесе.
Парень с опаской взглянул на приближающуюся сумеречницу. Та шла медленно, шлейф розового узкого платья мел пол в такт шагам. Наконец, женщина опустилась на колени перед воином, поклонилась, показывая фиалки в гребешке на макушке, и растянула перед ним широкий длинный рукав. Клади, мол, сюда. Тот быстро положил письмо на ткань и отдернул руку.
– Можешь идти, Махмуд.
Кланяясь и пятясь задом, айяр покинул зал. Двери захлопнулись с глухим деревянным стуком.
Майеса поднялась с пола и пошла к возвышению, неся перед собой положенное на рукав письмо. Оказавшись перед Тарегом, она опустилась на колени и с поклоном протянула ему трубочку бумаги. Нерегиль поклонился в ответ и взял с натянутого розового шелка послание. Майеса коснулась лбом пола, посмотрела на княгиню. Та кивнула. Девушка поднялась и пошла на свое место.
Тарег меж тем развернул бумажку и углубился в чтение. Затем положил письмо на циновку и сказал:
– Халиф вызывает меня в столицу. Я должен покинуть замок немедленно.
Ответом ему стало потрясенное возмущенное молчание. Наконец, княгиня глубоко вздохнула, погладила свой округлившийся живот и сказала:
– Я полагала, что Аммар ибн Амир наслаждается первой брачной ночью с молодой женой. Что ему от тебя надо, Тарег-сама?
– Это переходит всякие границы, – отовсюду в зале слышалось одно и то же, все переглядывались и сердито кивали.
Тарег спокойно ответил:
– Халиф пишет, что его молодую жену преследуют страшные видения. Она видит свою прародительницу, княгиню Амайа-химэ, – и та отнюдь не рада за правнучку.
– Моя сестра не может являться в видениях! – резко выкрикнула Тамийа. – Это ложь! Амайа лежит под сигилой Дауда, и ей открыта лишь Дорога Снов!
– Я знаю, – усмехнулся Тарег. – Это-то меня и удивляет.
На некоторое время в зале повисло молчание. Митрион снова затоптался на жердочке и зазвенел колокольцами на путах.
– А что, если эти видения насылает кто-то другой? – прозвучал голос дамы Амоэ.
– А кто бы это мог быть? – удивилась другая дама.
– Кто-то, кто желает отомстить и Умейядам, и Аббасидам, – сказал Тарег. – Айша – не первая возродившаяся из Сумерек. Но ни одну из ее предшественниц не преследовали таким образом.
– Да они все были сумасшедшими ведьмами – и Асма, и Сулейма, – махнул рукой Джунайд. – Рассказывают, что Асма – та и вовсе купалась в крови молодых рабынь, чтобы продлить юность.
– Согласен, – усмехнулся Тарег. – Но Айша – не сумасшедшая ведьма. Айша – жертва. Аммар пишет, что страшные сны преследуют ее с детства – а вот видения начались только с приготовлениями к свадьбе.
– Ты хочешь сказать, что кто-то, как и мы, знает, что, если брак расстроится, род халифов прервется? – тихо спросил Джунайд.
Тарег утвердительно склонил голову.
– Хороший расчет, – согласилась Тамийа-химэ. – Род Аббасидов пресечется, Умейяды не смогут занять престол, потому что их почти не осталось, и в аш-Шарийа начнется смута. Тут даже ты не поможешь, Тарег-сама, пока они друг друга не перережут до окончательного изнеможения…
– Этого не должно случиться, – быстро сказал Джунайд. – Мы должны найти злоумышленника. Тарег-сама, прошу тебя, возьми мое магическое зеркало.
И ашшарит резко поклонился, отведя в сторону рукоять меча.
– Я справлюсь безо всяких… предметов, – мрачно пожал плечами нерегиль.
– Прости, Тарег-сама, но в последний раз ты слег именно из-за гордыни. Что бы тебе не поберечь силы, когда есть такая возможность? – фыркнула Тамийа.
– Я знаю, как ты относишься к человеческой магии и к книге «Гайят-аль-Хаким» в частности, – рассмеялся Джунайд и снова сел рядом с женой. – Но уж прости, Тарег, – именно это зеркало помогло найти тебя в Калатаньязоре и Айшу в Красном замке.
Нерегиль скривился, но не нашелся с ответом.
– И раз уж тебе придется сражаться с магом, Тарег, позволь нам все-таки отблагодарить тебя за спасение Джунайда, – мягко сказала княгиня.
И кивнула слугам. Пикси, семеня и посапывая, подтащили к возвышению длинный сверток, обмотанный синим в мелкий узор шелком. Тамийа-химэ, с трудом перегибаясь через большой живот, наклонилась и развернула ткань. В раскрытых пеленах обнаружился длинный прямой меч в роскошных черных лаковых ножнах, окованных золотом. Длинная, в полтора хвата рукоять оканчивалась навершием в виде оскаленной морды тигра, а чеканная гарда представляла собой две лапы с выпущенными когтями.
Тарег осторожно протянул к мечу руки – тигр раздвинул пасть и зарычал. Нерегиль цыкнул, тигр замолк. Благоговейно просунув ладони под рукоять и под ножны, Тарег поднял оружие. И начал медленно-медленно выдвигать клинок. Полированная до ослепительного блеска полоска стали полыхнула нездешним светом. Нерегиль сморгнул и увидел в зеркале меча свои глаза. И резко вдвинул клинок в ножны:
– Прошу прощения. Я не могу это принять. Я…
– Это оружие больше подходит защитнику[58], чем тот ножик, который тебе дали люди, – жестко прервала его аураннская княгиня. – Теперь меч Митамы – твой, Тарег-сама. И пусть он принесет тебе удачу, князь.
Тарег кивнул. И низко поклонился княгине и ее супругу.
– Седлайте коня, – приказал Джунайд. – И надо же, я снова вынужден разрешить тебе взять моего запасного хадбана, о нерегиль.
И шейх суфиев рассмеялся странным сухим смехом.
Зеленая глазурь на огромном куполе дворца ярко сияла в лучах солнца. Баб-аз-Захаб видать было издалека – и легко на него править, петляя в извилистых переулках.
Перед воротами дворца расположился Сук-аль-Газл, рынок торговцев пряжей. Запыленный и уставший после долгой дороги всадник неспешно прокладывал себе дорогу в толпе трясущего разноцветными нитями народа. С высоты коня он, улыбаясь, разглядывал смуглых людей в маленьких шапочках и чалмах – орущих, жестикулирующих и ожесточенно торгующихся. «Три дирхам и два данга! Это грабеж! Вот уж три года, как я плачу за здешнюю синель три дирхам, и ни дангом больше!..»
Стражники в воротах почему-то не обратили никакого внимания на спокойно въехавшего под поднятые зубья решетки верхового. А должны были, потому что хоть на всаднике не было доспехов – на плечи накинута простая дорожная джубба, волосы перевязаны ярко-синим шелковым платком – за плечами у того был пристегнут меч. Еще один длинный клинок явственно угадывался в длинном свертке, притороченном у правого стремени.