Молчание затягивалось. Ибн Бакийа прибег к последним доводам:
– Госпожа, вы можете думать, что подобное существо обладает сердцем, но это не так. Нерегиль убивает тех, кого прикажет халиф. Если – да не попустит этого Всевышний! – его возьмет на поводок аль-Кадир, он перережет горло вашему сыну, не задумываясь. Вы не забыли, как зимой по его требованию на площадь выводили плачущих детей? Как им рубили головы? Даже палачи не могли сдержать слез! А что рассказывали о его последнем походе в степь? Он приказывал сжигать живьем матерей с младенцами! Связанных пленных расстреливали из луков, а потом поливали сырой нефтью и поджигали! Он называет это «упорядочиванием». Упорядочиванием! Он заставлял отцов смотреть на мучительную казнь детей, братьев – на то, как истязают родичей. Он называет это «принуждением к миру». Если – да не допустит этого Милостивый! – это существо возьмет столицу именем аль-Кадира, как вы думаете, как он принудит к миру и упорядочит Умейядов на этот раз? Так же, как в Исбилье, или еще страшнее? Вспомните судьбу несчастных наложниц Абд-аль-Азиза!
Да что ж такое, неужели она не понимает! Эта тварь будет рвать горло всем, до кого доберется! Аммар ибн Амир выкормил чудище – и горе тому, кто думает, что титул и власть надежно защищают его от нерегиля! В клетку его – вот самая надежная защита! Прочная стальная клетка и ошейник с печатью Дауда – вот залог безопасности Бени Умейя…
Айша тяжело вздохнула:
– Хорошо, о Абу Кузман. Я готова признать, что твоим голосом говорит разум. Эй, Утба, позови сюда моего сына.
Замотанная в яркий розовый шелк стройная фигура выскользнула из-за легкой ткани и, покачивая бедрами, направилась к золотым воротам в нижний сад. Вазир усмехнулся, провожая девушку взглядом: воистину харим покойного Аммара ибн Амира хранил в себе множество не распробованных сокровищ.
– Но учти, о Абу Кузман. Я соглашаюсь лишь с одним условием, – вдруг прозвучало из-за занавески.
Это еще что такое…
– Да, моя госпожа?..
– Никаких зверинцев. Я не позволю унижать его.
– Ох, простите, я говорил лишь метафорически, толпа переврала мои слова…
– Ты понял меня, о Абу Кузман? Никаких клеток, никаких цепей. Наденете на него Ожерелье Сумерек и отведете в Алую башню. Яхья ибн Саид позаботится о том, чтобы закрепить на ошейнике сигилу. Двери комнаты в башне пусть опечатает заранее. Прикосновение сигилы Дауда к коже… мучительно. Возможно, Тарик будет… сердит после того, как на него наденут Ожерелье. Но что бы он ни делал – никаких цепей, никаких решеток! Ты понял меня, вазир?
– Да, моя госпожа.
Ффууухх…
С дальней стороны двора, с того берега пруда донесся стук деревянных створок и счастливый вопль:
– Мама! Мама! А я съел все ягодки!
Мимо стриженых зеленых самшитов вдоль бортика пруда несся маленький золотой метеор:
– Мама! А я выиграл в фияль!
Проскочив мимо вазира и едва не опрокинув столик с ларцом для печати, Фахр ад-Даула ибн Аммар ввинтился в щель между колонной арки и парчовой ширмой и бросился в объятия матери, чуть не повалив Айшу на ковер.
– Мама, поцелуй меня! А когда папа вернется? Он обещал свозить меня на охоту!
Из-за занавески раздался чмокающий звук. И голос Айши:
– Оботри лоб, дитя мое. Нет, не надо утираться рукавом, вот тебе платок. Теперь дай сюда ручку. Бери калам. Вот так. И пиши свое имя. Как я тебя учила? Умница. Все, теперь беги, играй дальше!
– Мам, а зеленые ягодки можно есть?
– Можно, дитя мое. Иди играй, Фахр.
Золотой солнечный зайчик снова выметнулся из-за ширмы и исчез из поля зрения в мгновение ока. Мухаммад ибн Бакийа улыбнулся:
– Воистину в этом возрасте они не ходят, а бегают, маленькие непоседы!
У него самого подрастали двое сыновей.
Меж тем золотой поднос со свернутым свитком выехал из-под занавеса. Вазир бережно развернул драгоценную бумагу и кивнул старшему катибу. Тот поклонился ларцу с государственной печатью и открыл черную гладкую крышечку.
Квадратная каменная печать аш-Шарийа увесисто опустилась на желтую бумагу фирмана.
Двадцать дней спустя
– Как вы смеете врываться в харим!.. Сюда нет доступа! Госпожа не призывала вас!..
Струи фонтанчиков во Дворике канала безмятежно звенели, пеня крохотными водопадиками середину длинного и узкого пруда. Задевая ножнами розовые кусты и звеня пластинами панцирей, вдоль бортика молча шагали воины. Сальма с двумя другими невольницами металась и отступала, продолжая пронзительно голосить:
– Да кто вы такие! Господин ибн Умар, видит Всевышний, вы поступаете скверно!
Хашайр ибн Умар ибн Умейя кивнул гуляму. Тот схватил кричащую бабу за запястье и наотмашь хлестнул по лицу. И резко оттолкнул на пол.
Яркий зеленый шелк с золотым шитьем невесомо взлетел и опустился на ветви самшитов. Сальма лежала на спине и, в ужасе раскрыв глаза, закрывала текущий кровью нос рукавом. Она пыталась отползти с дороги, а воины перешагивали через ее туфли, наступали на выбившееся из-под хиджаба нижнее желтое платье. Больше она не кричала. Две другие невольницы при звуке оплеухи завизжали и газелями помчались к аркам Младшего дворца.
– Найдите мальчишку! – коротко бросил Хашайр. – Тому, кто принесет его живым в мешке, я отдам сестричку.
– Ненадолго, – усмехнулся шедший рядом Сулайман.
– Пока меня не провозгласят халифом. Потом нам придется избавить ее от позора, – улыбнулся Хашайр, и оба брата расхохотались.
Ухмыляясь и подергивая усы, гулямы стали споро, не сбавляя шага, расходиться и просачиваться в длинное строение Дворца Канала. Из распахнутых окон послышались крики и звуки ударов. И женский плач. В одном из многочисленных дверных проемов показался звенящий кольчугой воин – тюрок с рычанием рвал платье на визжащей женщине.
– Эй, полегче! – прикрикнул Хашайр, солдат дал женщине плюху и выкинул ее на траву сада. – Развлекаться мы будем позже, сейчас к делу! Все эти бабы ваши, дайте мне только найти гаденыша!
Вопли слышались уже из-под подков арок Младшего дворца. В открытой верхней галерее, над деревянными перилами балкона метались яркие ткани, слышались грубые окрики и шлепающие звуки пощечин. Бабы визжали и бегали между позванивающими железом тюрками. Сулайман хмыкнул и показал наверх и направо: над перилами мелькнули головы двух гулямов – они волокли во внутренние помещения отбивающуюся и верещащую девку в дорогих шелках. Хорошо, что в стенах дворца мало окон, подумалось Хашайру, в комнатах сейчас будет жарко…
Во внешней галерее братья свернули сразу направо – в переход во Двор Госпожи.
Там уже было жарче некуда: под растущей за Двойным прудом черешней кого-то раскладывали, держа за руки и за ноги. Оглядывая кипящий криками двор, Хашайр ухмыльнулся: он же говорил – полсотни гулямов хватит, чтобы взять дворец. Харим остался беззащитным – дворцовые гвардейцы покинули свои посты по приказу главного вазира.
Тот мудро решил, что его доходы не пострадают, если регентшу с мелким щенком заменят на совершеннолетнего халифа. То есть на Хашайра ибн Умара. Ну да, ибн Бакийа пришлось отдать на откуп налоги со всех земель ар-Русафа – ох, как повыжмет он феллахов, ох, как пойдут пытать по подвалам местных толстосумов, требуя переписать на вазира имущество… Ну да ничего. Все это окупится – сторицей. Потом, конечно, настанет время избавиться от старого хрыча – но это потом. А пока ибн Бакийа оказался братьям очень, очень полезен…
С громким хохотом тюрки принялись кидать в пруд визжащих и отбивающихся женщин – те выныривали и поднимались на ноги в мокрых облепляющих одеждах, солдаты дергали их за покрывала и выволакивали обратно, лапая и раздирая платья.
– Господин, мы ее нашли!
– Слава Всевышнему, – пробормотал Хашайр и обернулся на голос.
Ну молодцы: гулямы волокли яростно бьющуюся Айшу. Покрывало на ее голове съехало до самого затылка, косы рассыпались и растрепались, края хиджаба разошлись, показывая ложбинку между белых-белых грудей. В паху Хашайра все напряглось – а сестричка и впрямь ничего. Говорят, нет ничего слаще сумеречницы…
Тюрки подтащили извивающуюся женщину к ступеням, заломили ей руки и поставили на колени. Айша подарила Хашайра с Сулайманом страшным сухим взглядом: тяжело дыша, она висела в руках солдат – но головы не опустила.
– Ууу, ведьма, – пробормотал Сулайман и спустился вниз по лестнице.
Подошел к поводящей грудями бабе и с размаху залепил ей пощечину:
– Ссука, с Аббасидом спуталась. Где твой щенок?
Капающая кровью Айша плюнула ему под ноги.
– Где мальчишка, я спрашиваю?
Молчание.
Поправив под шальварами, Хашайр мягко сказал:
– Сестренка, ты сама виновата – орешь, отбиваешься, поносишь славных умейядских воинов на чем свет стоит. Я же предлагал – приезжай в Исбилью по-хорошему. Нет, ты уперлась. Ну вот мы за вами и приехали, а что нам делать, сама-то посуди. Говори, где мальчик. Мы не тронем ни тебя, ни его.
Она запрокинула остроухую голову – и расхохоталась. Страшным, каркающим, сухим ведьминским смехом.
А ведь шейхи правы – придется ее сжечь. А ему, Хашайру, пусть привезут айютайку…
Да уж, хватит с нас одной мертвой мстящей бабы. Сжечь всего надежнее, надежнее всякой сигилы на надгробии, говорили дервиши. А потом развеять прах в горах.
– Вот выродка-то, – брезгливо прошипел Сулайман, обтирая руку о полу халата. – Кто еще на тебя позарится, суку такую…
Хашайр вздохнул и снова поправил под шальварами. И гаркнул:
– Последний раз спрашиваю, где мальчишка? Скажешь – велю дать тебе сонного зелья перед… сама знаешь чем.
Она молчала, сверля его страшным горящим взглядом. Хашайр медленно кивнул:
– Хорошо. Мы найдем его сами. Свяжите ее покрепче, по рукам и ногам, заткните рот и замотайте башку. И глаз с нее не спускайте.
Гулямы кивнули и принялись деловито оглядываться в поисках веревок. Один взглядом указал на оборванный занавес на ступеньках, Сулайман поднял с затоптанного сапогами пола толстый шелковый шнур. И кинул тюрку.