Он собрал бумаги со стола и спрятал их в надежное место.
С самого утра коридоры Гринвича гудели от новостей: неуловимый Черный Призрак был захвачен в тюрьме Флит, но снова сумел вырваться и скрылся от погони. Злодей был в маске, но теперь общее мнение склонялось к тому, что он состоит в союзе с самим дьяволом, ибо на его широкой спине буйствует отвратительное чудовище. Едва Мэтью услышал эти сплетни, в памяти у него сразу вспыхнула картинка — дракон, вытатуированный на лопатке у Шейна; в тот же миг Мэтью понял: ко всему прочему его братец оказался еще и Черным Призраком, но эта подробность в уолсингэмовских досье не значилась.
Ослепленный ревностью и жаждой мести, Мэтью начал добиваться аудиенции у Уильяма Сесила, лорда Берли, но удостоился лишь любезного приема у честолюбивого сына последнего, Роберта Сесила. Королева называла Роберта Сесила своим хитрым лисенком из-за малого роста и изощренного ума. Красивого молодого придворного он встретил с предельным радушием.
Закончив обмен надлежащими приветствиями, Мэтью приступил прямо к делу.
— Милорд, дерзкие выходки Черного Призрака сейчас у всех на устах. Всеобщий интерес к этому молодчику дошел до того, что во всех этих россказнях сквозит уже не неприязнь, а чуть ли не восхищение. Мы не сможем удерживать ирландских мятежников под замком, пока Черный Призрак имеет возможность освобождать их, пользуясь лишь ночной темнотой и черной маской. Мне пришло в голову, что всем этим заправляет некто из Ирландии — некто, занимающий весьма высокий пост.
Роберт Сесил пристально вгляделся в посетителя, пытаясь угадать, какая личная корысть движет этим юношей.
— Давайте говорить прямо. Насколько я понимаю, вы намекаете на О'Нила, но ведь ему всегда удавалось опровергнуть возводимые на него обвинения в государственной измене и в организации заговоров.
— Нет, милорд, на самом деле он ни разу не смог опровергнуть эти обвинения. Он лишь убеждал королеву и ее Совет, что обвинения беспочвенны, и внушал им уверенность, что он стоит на страже английского закона в северных областях Ирландии.
Сесил отвесил в направлении Мэтью Хокхерста легкий одобрительный поклон. Обладая задатками хорошего стратега, он всегда помнил о том, что О'Нил мнит себя королем Ирландии.
Мэтью продолжал:
— Расставьте ему капкан. В качестве приманки используйте важных ирландских заложников, но поместите их под хорошую охрану — в лондонский Тауэр. И с той же неизбежностью, с какой ночь сменяет день, Черный Призрак пожалует к нам, чтобы освободить их…
Сесил закончил фразу за него:
— ..А когда Черный Призрак окажется у нас в руках, мы сможем доказать, что он агент О'Нила?
— Совершенно верно! — кивнул Мэтью, всеми силами пытаясь подавить нарастающий ужас от сознания того, что он делает.
— Немного вина? Оно приправлено редкими пряностями — думаю, вам понравится.
В этом Сесил ошибся: Мэтью вырвало в первую же канаву, едва он откланялся и вышел на улицу.
Большую часть ночи королева металась по своей опочивальне, доводя себя до исступления. Не успел еще серый рассвет просочиться в углы просторного покоя, как она начала орать:
— Где мои фрейлины?
На зов примчались несколько девушек.
— Пусть явятся все!
Потребовалось еще какое-то время, чтобы вызванные особы успели должным образом приготовиться. На королеве все еще было надето пурпурное платье с «епископскими рукавами» на подкладке из аметистового атласа, а голову украшала маленькая корона в виде венца. У большинства дам от страха зуб на зуб не попадал, хотя лишь немногие знали о вчерашнем скандале.
Обманчиво-мягким тоном она спросила:
— Какие новости о моем Боге Морей?
Все промолчали. Она гневно топнула ногой и разразилась криком:
— Все разом оглохли? Языки проглотили?
Вас спрашивают: что новенького слышно о Хокхерсте?
Она столь энергично тряхнула головой, что корона съехала на бок; тогда королева сорвала ее и швырнула через всю комнату с воплем:
— Моя корона — это терновый венец!
Зацепившись за корону, с монаршей головы слетел и парик, явив взорам присутствующих жидкие пучки ее собственных седеющих волос.
— Он взял эту лицемерную волчицу себе в метрессы!
Ближе всех к королеве стояла Мэри Говард; ее губы от ужаса дрожали, хотя она и старалась этого не показать.
— Ты держала это от меня в секрете! — Она ударила девушку по щеке. — И ты! И ты!
И ты!..
Каждая из фрейлин, стоявших поблизости, сподобилась получить королевскую оплеуху.
Одна их пожилых дам высокого ранга попыталась утихомирить беснующуюся государыню.
— Искушение было слишком сильным, ваше величество. Вы не можете упрекать его за это.
— Упрекать его? — взвилась Елизавета. — Ну нет, видит Бог, я еще как упрекну его! Он заплатит за все удовольствия, какими попользовался в ее обществе! За эту проделку они пойдут в Тауэр!
Старая Бланш Перри, которая некогда была нянькой Елизаветы, прорвалась через ряды дам, чтобы взять дело в свои руки.
— Стоит ли так убиваться из-за какой-то глупой сплетни.
— Сплетни? Да я все видела собственными глазами!
Ее голос поднимался уже до истерического визга, и Бланш видела, что Елизавета вот-вот вообще утратит власть над собой. Поэтому она поспешила дать событиям наименее болезненное толкование:
— Добро бы они тайком поженились, или она нагуляла бы от него ребеночка… Просто он волокита, повеса и обманщик, вот и все.
Другая дама подхватила:
— Да, да, он худший из мужчин!
Услышав это, королева стремительно обернулась к ней с безумным блеском в глазах:
— Как вы смеете говорить подобные вещи!
Вы прекрасно знаете, что он не таков, это все ее вина!
Королева начала срывать рукава своего платья, и сверкающие бусинки усыпали весь пол. Наспех посовещавшись меж собой, графиня Варвик и герцогиня Суффолк решили, что без Лестера тут не обойтись. Только Роберт Дадли был способен управляться с королевой, когда она впадала в бешенство.
Он поспешно явился в покои королевы, облаченный в роскошный бархатный халат, и сразу же допустил ошибку, неверно истолковав ее состояние. Она кинулась к нему в объятия, но сразу же оттолкнула его, ибо он был мужчиной и потому доверять ему было нельзя.
Он отослал всех ее фрейлин легким, хотя и властным движением руки. Граф научился повелевать за годы, в течение которых оставался некоронованным королем Англии.
— Бесс, Бесс… что я могу сказать? Я предполагал, что этим все кончится, когда ты узнаешь, что он натворил. Но, драгоценнейшее мое сокровище, ты избаловала Робина! Ты избаловала его до такой степени, что он всерьез вообразил, будто ему все позволено! Ну же, возлюбленная моя Бесс, будь мужественна…. Не зря же говорится: нет исцеленья — набирайся терпенья! — сердечно посоветовал он.
— Робин?!. — прошептала ошеломленная королева.
— Ты же знаешь, какой он сумасбродный, переменчивый дьяволенок! Я и мысли не допускаю, что его сердце останется на привязи хотя бы в течение пяти минут… теперь, когда он еще и обвенчался с ней.
— Обвенчался… Робин?! — переспросила она, чувствуя, как холодный страх пронизывает все поры ее тела.
— Пусть же никто не посмеет сказать, что такая ничтожная пигалица, как Франсес Уолсингэм, может заставить ревновать нашу Глориану! — так он решил ее подбодрить.
У Елизаветы перехватило дыхание. Ее собственный, бесценный Эссекс женился на Франсес Уолсингэм! По коридорам Гринвича разнесся леденящий сердце вопль… и королева без чувств повалилась на пол. Лестер поднял ее и отнес на кровать. Этот подвиг отнял у него все силы, и к тому моменту, когда он уложил ее в постель и вызвал самых доверенных фрейлин, он чувствовал себя вымотанным до предела. Слишком стар он становился для всей этой суеты.
Выкупавшийся в ванне, осыпанный драгоценностями и одетый в самый роскошный из своих костюмов, Хокхерст расхаживал по личному аудиенц-залу королевы в ожидании неизбежного приговора. Тесный зал производил на Шейна впечатление клетки, в которой заключена самая суть его души. Любой, кто вошел бы сейчас в эту палату, ощутил бы, какие токи безрассудства и отваги исходят от этого блестящего придворного. Когда, вернувшись в Темз-Вью, он обнаружил, что Сабби собрала свои пожитки и отбыла в неизвестном направлении, он напился до бесчувствия. Теперь он пребывал в состоянии необузданной хмельной бесшабашности, и каждая минута трехчасового ожидания королевы лишь сгущала черноту окружающего мира. На мраморной каминной доске тикали часы. Со злобным удовлетворением, точными рассчитанными движениями Шейн открыл стеклянную дверцу и выдернул из часов короткую стрелку.
Один из любимых трюков Елизаветы, изобретенных, чтобы приструнить мужчину, заключался именно в этом: она вызывала провинившегося к себе и часами держала его в томительном ожидании. Хокхерст был не в том настроении, чтобы играть в такие игры; сейчас он размышлял, как поступить: то ли потребовать сюда ее домашнего секретаря, то ли пройти через приемную, затем вверх по короткой лестнице и прямиком в ее собственную комнату.
Он не сделал ни того ни другого. Он пробормотал: «Язва ей в задницу!» — и, повернувшись на каблуках, вышел из дворца. В конце концов, семь бед — один ответ!
Многозначительная тишина, которая встретила его в Темз-Вью, только подлила масла в огонь.
— Где, дьявол его побери, пропадает Мэйсон? — рявкнул он, когда на его звонок явилась горничная.
Грозный тон хозяина вогнал ее в трепет; от страха глаза у нее стали как блюдца, а голос так и вовсе ей изменил.
— Что ты дергаешься, словно попрыгунчик из коробки? Пошла вон!
Бедняжка накинула себе на голову фартук и, рыдая, убежала на кухню. Через пару минут перед ним уже стояла внушительная фигура кухарки.
— Если позволите сказать, ваша милость, у меня и так рук не хватает, потому как Мэйсон уехал, и Мег тоже, а тут вы еще служанок до смерти пугаете!
На кухне она властвовала как императрица, и за долгие годы ее положение укрепилось настолько, что она могла позволить себе говорить господам все, что сочтет нужным.