ься. Выспаться толком не удалось, но вряд ли я теперь смогу уснуть снова.
Под мешком я тоже обнаружил всякую живность – двух унылого вида пауков и еще какую-то бяку, похожую на жирного клеща. Не знаю, может они просто устроили тут романтическое свидание на троих, но мне это почему-то не понравилось. На всякий случай я снял одежду и осмотрел себя целиком – не притаились ли еще где насекомые?
Завтракал я через силу, буквально впихивая в себя холодную рыбу. Вообще в последнее время я как-то хреново себя чувствую. То вялый, как сонная муха, а то бодрый, словно после ведра черного кофе. Невпопад проваливаюсь в сон, кошмары постоянно снятся. Подозреваю, что это все из-за укуса той проклятой мухи – болит, зараза, немилосердно болит.
Понятия не имею, чем я заболел и как лечиться. И Рабана больше нет, спросить совета не у кого. Не с Пазузу же консультироваться? Из него тот еще санитар…
Надеюсь, пройдет само.
Добравшись наконец до месторождения кераинита, я сначала долго стоял и смотрел на это удивительное зрелище. Огромная черная туча, нависшая так низко, что казалось, будто до нее можно добросить камнем. Молнии шарахают каждые две-три секунды – и все в одну и ту же точку, в один и тот же бесформенный черный валун. Без грома, вообще без звуков – стоит гробовая тишина, и от этого становится жутко. Вокруг на добрую сотню метров ничего не растет – ни травинки, ни былинки. Голая мертвая земля, наэлектризованная так, что страшно ступать. Если бы не мои резиновые башмаки, я бы не сумел даже подойти близко.
Теперь самое сложное. Подобраться вплотную, улучить момент между молниями и накрыть валун плотной материей. Рабан, упокой господи его душу, уверял, что это сработает. Надеюсь, не врал.
Для работы я вооружился длинной жердью. Очень длинной жердью. На конце закрепил тогу Джемулана, сделав некое подобие сачка. А потом стал медленно… медленно… очень-очень медленно…
Блин, у меня духу не хватает. Я же теперь снова человек. Слабый, хлипкий, легко убиваемый человек. Один неверный шаг – и готовьте могилу. Яцхен, конечно, тоже боится электричества… но блин нагад, человек боится его еще сильнее!
– Всегда есть альтернативный вариант, – донеслось из ковчежца.
– Заткнись, – процедил я сквозь зубы.
Нет уж, мы легким путем не пойдем. И пусть даже не искушает, змий коварный. Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь.
Тринадцать раз я подступал к кераинитовой жиле со своим «сачком» и тринадцать же раз отступал несолоно хлебавши. Меня бросало то в жар, то в холод, и я никак не мог решиться сделать последний шаг.
Это Волдресу было хорошо – он наверняка приспособил какую-нибудь технику… не знаю, какую именно, но что-нибудь он точно приспособил. В конце концов, у него был свободный доступ ко всей бесконечности миров.
А у меня ни хрена нет, кроме длинной жерди, большой тряпки и чувства собственного достоинства. Хоть плачь.
Но вечно топтаться на одном месте тоже нельзя. Я плюнул через левое плечо, трижды перекрестился и очертя голову бросился к черному камню. Замах!.. и тога Джемулана захлестывает кераинит. А я споткнулся и хряпнулся о него челюстью. Рот сразу наполнился соленым, один из зубов ощутимо зашатался.
– Ой, [цензура], – только и смог проговорить я.
Но молнии бить перестали. Иначе я бы уже зажарился – моя голова лежит прямо на куске кераинита, накрытом тканью. Странно, я был уверен, что эта глыба раскалена до предела, а она холодная, как рыбье брюхо. Даже не хочется вставать – в такую жару это настоящее наслаждение.
Ощупав рот изнутри и снаружи, я решил, что дешево отделался. Язык прикушен, но не прокушен. Зубы тоже целы – один, правда, сильно шатается и кровоточит, но это пустяки, переживем.
Дальше я несколько часов возводил над кераинитовой глыбой навес. Несколько жердей подлиннее, целая куча лиан, огромные листья неизвестного растения – я задолбался таскать все это из джунглей и сколачивать примитивную беседку. Мне нужно, чтобы этот шалаш выдержал хотя бы пару дней – если кераинит окажется под открытым небом… интересно, насколько мучительна смерть от удара молнией?
Закончив с навесом, я до самого вечера раскалывал глыбу на куски. Каменный молоток, каменное зубило… хорошо, что кераинит относительно хрупок, а то бы я тут наработал.
Наутро мой каторжный труд продолжился с новой страницы. Теперь я шил. И кроил. Сначала кроил, а потом шил. Переделывал в мешок мой единственный запас материи – тогу Джемулана. Без этого кераинит нельзя выносить под открытое небо – сразу шваркнет.
Мешок получился ничего себе. Объемистый. Но все равно весь кераинит в него не влез. Только четверть. Но даже четверть я туда положить не мог – тяжелый он, зараза! Сами как-нибудь попробуйте набить мешок камнями, а потом потаскайте его на хребтине.
Путем долгих экспериментов я выделил максимальный вес, который мог поднять и не надорваться. А поскольку мне требовалось не только поднять его, но еще и тащить довольно далеко, я на всякий случай уменьшил его в полтора раза. Итого получилось четырнадцать частей. Четырнадцать кераинитовых кучек – от довольно крупных каменюк до мелкого щебня. Я тяжело вздохнул, загрузил в мешок первую партию и поволок ее домой.
– Цыгане шумною толпою толкали жопой паровоз… – процитировал я бессмертные строки Пушкина, с трудом переставляя ноги.
Я не буду описывать дальнейшее во всех подробностях. Сами представьте, каково мне пришлось. Я сделал четырнадцать ходок. Четырнадцать раз я прошел туда и обратно – в общем счете почти триста километров. Причем половину пути на горбу у меня болтался тяжеленный мешок.
В самый первый раз я затратил на дорогу целый день. Но первый раз – это первый раз. Уже во второй раз я, хоть и нагруженный, прошел почти вдвое быстрее – часов этак за шесть. Не могу сказать точно, часов у меня нету.
Потом дело пошло еще быстрее. Я протоптал настоящую тропку, так что с утра до вечера успевал сделать полторы полных ходки, а то и больше. Уставал, правда, чертовски. Суставы ломило, позвоночник немилосердно болел, натруженные ноги ныли, умоляя дать отдых.
По ночам я спал, как убитый – прямо на голой земле, маскируясь каким-нибудь кустиком. Ел что попало – в основном фрукты. Пару раз ловил рыбу, а однажды удалось подбить из рогатки небольшую птаху. Встретил как-то раз и местного дронта, но догнать проклятую тварь не удалось – она припустила так, словно нацелилась на олимпийское золото. Камень, выпущенный из рогатки, только прибавил ей скорости.
Я постоянно следил за тем, где сейчас находится яцхен. Мне совершенно не хотелось, чтобы он застукал меня за этим занятием. На мое счастье, шестирукий выродок большую часть времени летал где-то вдалеке – то ли пытался разыскать меня, то ли забил на все и вернулся в лоно природы. Может, решил подождать, пока я сам помру, от старости?
К вечеру двенадцатого дня я наконец приволок к своей поляне четырнадцатую партию кераинита. До самой поляны я его не доносил – закапывал за кустами, все в разных местах. Если верить энгахскому направлению, яцхен за эти две недели наведывался к моей землянке шесть раз. Наверное, проверял, не вернулся ли я домой.
Самочувствие у меня к этому времени окончательно испортилось. Шея отказалась работать совсем – голова сидела неподвижно и поворачивалась только вместе с телом. Мне к этому не привыкать, конечно, но радости все же мало. Еще и спать постоянно хочется – целую ночь крепко сплю, а потом весь день хожу сонный, клюю носом. Теперь уже окончательно ясно, что я чем-то серьезно заболел, так что надо торопиться – не дай бог помру раньше, чем успею сделать дело… Должен сказать, мысль о смерти меня как-то совсем не беспокоит. Полное равнодушие. Наверное, дело в том, что последние мои годы – они как бы добавочные. Я ведь уже умер – умер еще в тот день, когда меня сбил автобус… или это троллейбус был? Черт, ведь и не помню толком – а вроде только вчера случилось.
Так или иначе, вся дальнейшая моя жизнь – это уже бонус. Он почти исчерпан – и у меня по этому поводу нет особых сожалений. Уходить, конечно, не хочется – я бы еще побродил по земле, повалялся на свежей травке, покушал раков с холодным пивком… Но что же делать – любой спектакль когда-нибудь заканчивается. И теперь все, чего я хочу – закончить свой красиво.
Выйдя на поляну, я понял, зачем яцхен сюда прилетал. Вместо любимой землянки моему взору предстала дыра в земле, полная щебня, изрубленных кусков дерева, дерна и сухой травы. Судя по внешнему виду, яцхен еще и полил все это кислотой.
– Цыгане шумною толпою пришли, насрали и ушли… – меланхолично процитировал я Пушкина. Ну а что тут еще можно сказать?
Разглядывая мусорную яму, которая раньше была моим домом, я понял, что времени осталось мало. Точнее, его нет совсем.
Всю ночь и все утро я пахал, как проклятый. Сначала традиционно возводил навес, потом рыл яму, шил десятки мешочков, делал систему фитилей из туго скрученных высушенных стеблей, пропитывал их пальмовым маслом… как же я задолбался! Я так-то по жизни ленивый, работать не люблю, а тут на меня свалилось столько, что впору с кем-нибудь поделиться.
Когда я наконец закончил, солнце уже перевалило за полдень. Зеленоватый, пышущий жаром круг висел в чистом небе, заставляя меня обильно потеть. Сейчас бы полежать в теньке, пива холодного выпить…
За неимением пива пришлось обходиться водой. Теплой, мутной, скверно пахнущей, отвратительной на вкус… впрочем, я привык.
До самого вечера я следил за яцхеном, не в силах дождаться – когда же эта сволочь наконец заявится? Если он не нужен, так постоянно вертится поблизости, а если нужен, так не докличешься.
Наступила ночь, а там и следующее утро. Я все сидел возле разрушенной землянки и жадно смотрел на последнюю сигарету. Все остальные я уже давно выкурил, а эту решил приберечь. Может, и зря. Может, стоит выкурить ее прямо сейчас, пока есть такая возможность.
Хотя возможности уже нет. Яцхен наконец-то соизволил появиться. Он описал широкий круг над поляной и смачно харкнул в меня кислотой. Я этого ожидал, поэтому успел отскочить. Ядовито-зеленый сгусток врезался в землю чуть левее моей ступни, сжег траву и принялся проедать дерн.