Явье сердце, навья душа
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Пролог
Гость прибыл поздно. Яснорада открыла дверь, ведущую в сени, взглянула в голубые глаза, что полнились растерянностью и страхом. Сколько таких глаз увидеть ей уже довелось?
— Входи, гость дорогой, — своим чистым голоском сказала она.
Улыбка и радушие помогали унять их тревогу.
Он послушался, засуетился, пытаясь войти так, чтобы ее, худенькую, не толкнуть. Яснорада растопила баньку во дворе и пригласила гостя. Когда он вернулся, раскрасневшийся и распаренный, дала ему свежую рубаху и простые штаны. Старую и странную его одежду сожгла — таков порядок. Усадила гостя за стол и сытно накормила — ботвиньей на квасе, кутьей и блинами. Молчали оба: им не о чем говорить. А на вопросы, что гость мог задать Яснораде, ответы она не знала.
К концу немой беседы под звуки поленьев, что весело трещали в печи, страх и растерянность из голубых глаз исчезли. Гость повеселел, принялся насвистывать что-то под нос. Поднялся, поблагодарил «хозяюшку» за теплый прием и за вкусную трапезу. Открыв дверь, исчез за порогом.
Они никогда не спрашивали, куда им теперь идти. Яснорада никогда не спрашивала, зачем они приходили.
Гость прибыл поздно. Яснорада открыла дверь, ведущую в сени, взглянула в голубые глаза, что полнились растерянностью и страхом. Сколько таких глаз увидеть ей уже довелось?
— Входи, гость дорогой, — своим чистым голоском сказала она.
Улыбка и радушие помогали унять их тревогу.
Он послушался, засуетился, пытаясь войти так, чтобы ее, худенькую, не толкнуть. Яснорада растопила баньку во дворе и пригласила гостя. Когда он вернулся, раскрасневшийся и распаренный, дала ему свежую рубаху и простые штаны. Старую и странную его одежду сожгла — таков порядок. Усадила гостя за стол и сытно накормила — ботвиньей на квасе, кутьей и блинами. Молчали оба: им не о чем говорить. А на вопросы, что гость мог задать Яснораде, ответы она не знала.
К концу немой беседы под звуки поленьев, что весело трещали в печи, страх и растерянность из голубых глаз исчезли. Гость повеселел, принялся насвистывать что-то под нос. Поднялся, поблагодарил «хозяюшку» за теплый прием и за вкусную трапезу. Открыв дверь, исчез за порогом.
Они никогда не спрашивали, куда им теперь идти. Яснорада никогда не спрашивала, зачем они приходили.
Глава первая. Невесты Полоза
Цветок с бархатными лепестками цвета пепла и гибким шипастым стеблем никак не желал вплетаться в волосы. Яснорада шипела от боли в исколотых пальцах, но не сдавалась. Наконец упрямый цветок занял положенное место за ухом. Шипы она оборвала.
Мимо скамейки, на которой Яснорада подставляла лицо тусклому солнцу, процокал Острозуб. У пса не было настоящего имени, и это казалось несправедливым, потому Яснорада придумала его сама. Острозуб остановился рядом, принюхался. Улыбнувшись, она погладила пса по изогнутым, словно лезвие секиры, костяным гребням на спине.
Ветер кружил меж сложенных из бревен скромных избушек и их более высоких и горделивых братьев-теремов. За ними выростала величественная громада золотого дворца, ослепительно сияющего в солнечных лучах. К нему Яснорада и направилась.
По отрытому гульбищу неторопливо прохаживались девицы в ладно скроенных платьях до пола. Невесты… Прекрасные драгоценные камни в царской сокровищнице.
Яснорада оправила платье — такое же белоснежное, с искусной вышивкой по рукавам и подолу. Тронешь — обычные швейные нитки, глянешь издалека — тончайшее серебряное плетение, свитый в нить иней. Глядя на невест снизу вверх, Яснорада заставила себя расправить плечи и замедлить шаг. Шустрая, как белка, она вечно мчалась куда-то, будто с самим ветром — или временем — наперегонки. Иной раз и вовсе кого сбивала, извинялась уже привычно, скороговоркой. Голову опускала, забываясь, а ведь надо подбородок повыше держать, чтобы казаться преисполненной грации и достоинства.
Она вошла в тень, прикрыла глаза, давая им отдых от лучей, играющих на золотых гранях дворца. Отдых был недолгим — дворец сиял и изнутри. Палаты царского дома, казалось, отлили из самого солнца. Яснорада неслышно ступала по гладкому, холодному полу, с трудом удерживаясь, чтобы не заскользить. А подушечки пальцев легко и мимолетно, словно перышком, касались стен и подпирающих потолок колонн. И всюду золото, золото, золото…
Яснорада миновала мастеровые палаты, где шили одежду для царского двора. Облаченные в простые сарафаны из льна, мастерицы сидели на золотых скамьях за золотыми столами. Ножницы с иглами у них в руках будто сотворили из прирученного и затвердевшего пламени. Сияние в их глазах — его отражение.
Многие городские женщины, говорят, просились в мастерицы. Неужели лишь для того, чтобы день-деньской купаться в этом огне, что так маняще сиял, но согреть был не способен?
Палаты невест, что следовали за мастеровыми, были и светлей, и изысканней, и благолепнее. Полы в них будто укрыты никогда не тающим снежным пологом, узоры на белых стенах словно вышиты инеем.
На выстроенных вдоль стен резных лавках из белоснежного камня расселись невесты Полоза. Кто с берестяным свитком из шкафов, что подпирали стены, кто с рукоделием. Одни пряли, другие вышивали на новых, с иголочки, платьях из мастеровой, приготовленных для самой Мораны, желая — даже жаждая — услужить царице. Самые умелые из рукодельниц вышивали золотыми нитями рубахи и кафтаны, что предназначались Кащею.
Драгослава замерла у стола с поделками — готовыми фигурками и неоконченными скульптурами. Вытачивала что-то из кости, водя вокруг нее руками. Твердая материя под ее чарами мялась, как земля, послушно принимая самые затейливые формы. Под пальцами Драгославы медленно оживала чудная живность — с крыльями, как у птицы, и мощными звериными лапами, что оканчивались острыми когтями. Вокруг столпилась стайка девиц, и в их взглядах Яснорада ловила и зависть, и искреннее восхищение. Так и не скажешь, чего больше.
Драгослава считалась одной из лучших искусниц во всем Кащеевом царстве. Перенять бы хоть часть ее умений… А еще Драгослава хороша собой — волокоокая, с упругими темными кудрями, что охотно ловили солнечные блики. В золотистых волосах Яснорады солнца куда больше, но такой красавицей она не была. Ее очарование — уютное и теплое, как пуховое одеяло. Ни у кого во всем Кащеевом граде, кроме нее, не было на коже крошечных золотисто-коричневых пятнышек, которые Ягая называла веснушками. Еще одна причина для насмешек… но Яснораде они нравились.
Драгослава же, казалось, была создана, чтобы восседать на троне. Гордая, величавая, одаренная самой матушкой-природой, Матерью Сырой Землей. Истинная жена Полоза. И остальные невесты это признавали. Кто-то уже цеплял на лицо льстивую маску, маску услужливости и благоговения. Знал, что перед ним — будущая царица.
О подобной участи Яснорада и не мечтала. В палаты невест она приходила лишь потому, что сам Кащей посчитал ее, юную неумеху, достойной стать женой Полоза — заморского царя, что владел несметными сокровищами. Вскоре он прибудет в Кащеево царство, чтобы выбрать себе супругу. Драгослава больше прочих ждала этого дня.
А еще Яснорада хотела сдержать данное матери обещание — попытаться прижиться в Кащеевом граде, поладить с другими невестами Полоза. Хотя куда охотнее она проводила бы время в их уютной избе, читая книги и наблюдая, как Ягая готовит колдовские отвары.
Странно чувствовать себя не на своем месте — в месте, которое было твоим домом с самого рождения. Странно не ощущать себя своей… среди своих. Но слишком часто Яснорада говорила то, что ввергало других в недоумение. Не умела то, что умели другие: мастерицы, певуньи, плясуньи и искусницы. Не хотела становиться царицей, Полозовой женой — а ведь многие невесты Полоза не видели в жизни большего счастья, и признания иного не знали.
Пока молоденькие жительницы Кащеева града лелеяли надежды впечатлить Полоза или своим мастерством привлечь внимание Кащея и Мораны, Яснорада помогала матери, встречая и провожая гостей, и жизнью своей была довольна.
Подруг среди девиц на выданье, как и среди прочих жительниц Кащеева града, у нее не было. Разве что Иринка — самая юная и самая милая из невест Полоза, да и с той они чаще молчали, чем говорили. К ней Яснорада и подсела. Иринка — высокая, нескладная — мимолетно улыбнулась, и улыбка преобразила ее лицо, которое другие невесты сочли некрасивым.
Пока искусницы вытачивали из кости или лепили что-то из черных шипастых веток, камней, земли и глины, певуньи практиковались в пении, а остальные, слушая их, вышивали, Яснорада сидела в уголочке и читала свитки из библиотеки дворца. Те, что помогали ей строить мир вокруг Кащеева града.
— Мы сидим тут, словно придворные дамы, которым полагается упражняться в остроумии и впечатлять двор своим мастерством и своей красотой, — качая головой, тихо сказала Яснорада. Так, чтобы никто, кроме Иринки, не услышал. — Словно единственное наше устремление — стать фаворитками короля. Словно другой судьбы у нас быть не может.
— Прости, я не понимаю, — прошептала Иринка. — Кто такие придворные дамы? Кто такие фаворитки и... короли?
В берестяных свитках ни о чем подобном не говорилось.
Яснорада рассказала ей о том, как фаворитка, что не отличалась красотой и не принадлежала к знатному роду, стала законной женой короля — такого же монарха, как их Кащей или заморский Полоз. Рассказывая, она строила крепкий остов своей истории, словно невольно подражала Драгославе. Творя очередного зверя, искусница сначала создавала каркас из прутьев и веток, а потом наращивала на них глиняную плоть.
— Откуда ты все это берешь? — спросила Иринка с круглыми что монеты глазами.
— Это называется «воображение», — сказала Яснорада.
Не солгала, хотя эти выдумки принадлежали не ей.
Иринка вздохнула.
— У меня нет такого.
— Яснорада, — донесся до нее напевный голос Драгославы. — Попробуй, золотко, сотворить что-нибудь из земли. Сделай подарок нашему господину.