Яснорада присела в корнях огромного дерева, развернула скатерть-самобранку.
— Дуб это, — со странным теплом промолвил Баюн.
Знала Яснорада, что кошки Яви часто взбираются на деревья, но представить Баюна на дубовых ветвях не смогла. Да под ним самая толстая ветка обломится!
Баюн, размышляя о чем-то своем, опустился на задние лапы. Голова его оказалась на уровне росшего рядом куста, а сам этот куст доходил Яснораде почти до бедер. И когда Баюн так вымахать успел? Она вспомнила, как несла кота через Калинов мост. Сейчас не смогла бы пронести его и несколько саженей. Да и на руки едва ли подняла.
Кошачьи уши подергивались, будто в такт мелодии, которую слышал лишь он один.
— Голоса? — догадалась Яснорада.
Баюн кивнул с прикрытыми глазам.
— Тихие, напевные.
— И о чем поют?
— О девушке, что вышла из царства мертвого на окраину царства живого. — Баюн распахнул глаза с яркими золотыми зрачками. — Это же ты!
— Я, — ошеломленная, подтвердила Яснорада. — А можешь расслышать что-то еще?
Она не знала, кто шепчет на ухо Баюну и почему для нее самой остается невидим. Но если этот кто-то хоть немного знает о ней…
Кот сидел, зажмурившись, десятки ударов сердца. Потом сказал сокрушенно:
— Сотни голосов. Сотни историй. Но твоей среди них нет.
— Ничего, — прошептала Яснорада, проталкивая звуки через комок, снова появившийся в горле. — Ничего.
***
Когда рассвет пробился сквозь переплетения листьев, что изумрудным пологом склонились над их головами, Яснорада еще дремала. Разбудил ее странный звук, что с каждым разом становился все громче и настойчивее.
Кто-то ломился сквозь частокол деревьев. Хрустели ветви, сотрясалась земля, заражая ее своей дрожью.
— Кто это? — вскочив на ноги, вскрикнула Яснорада.
— Лесовик, — прошептал Баюн. И тут же: — Леший.
— К-кто он такой?
— Дух лесного простора он, истинный хозяин леса. Приглянешься ему — из леса выведет; если заблудишься, насыплет полные карманы ягод и грибов. Разозлишь — за ноги утащит и в лесную чащу с собой заберет. И будет бежать так быстро, что ступни твои изрежутся о верхушки берез и сосен. Всем в лесу он заведует. Волков он пасет, как мы — коз и коров.
— Баюн? — испуганно позвала Яснорада.
А кот все продолжал вещать каким-то стеклянным голосом — не мертвым, но и не живым.
— Видишь лес чистый — добрый там леший. А в дремучем, темном лесу, где земля чавкает под ногами, леший злой или вовсе упокоенный. Мертвый. В дуплах живет он, в старых корягах, но путь к нему лучше не ищи — заплутаешь. Затонешь навеки в болотной топи.
Баюн будто был… как же люди Яви это называют? В трансе. Произносил своим голосом чужие слова. Те слова, что ему нашептали.
Паника накрыла с головой, швырнула в черный омут. Яснорада не знала, чего боится больше — лешего или того, что Баюн, затерявшись среди бестелесных голосов, к ней уже не вернется. Он — последнее, что осталось у нее от прошлой жизни. Но прежде всего, он — друг.
— Баюн, пожалуйста, — дрожащим голосом попросила Яснорада.
Он услышал, отозвался — вскинул голову и заглянул в ее глаза.
— Прости, Яснорадушка… — Кот вздохнул. — Шепчут, что бежать от Лесовика нет толка.
— И что же делать?
— Идти дальше. И надеяться, что и он уйдет.
Сердце билось часто-часто, ноги ослабели, но Яснорада заставила себя подобрать с земли котомку и идти. Солнце уже венчало небо, затаившись в самой его сердцевине, как Яснорада вспомнила: у дуба, под которым они заночевали, она оставила собранные ягоды и грибы. Не успела расстроиться даже — тут же их увидела. Прямо под знакомым дубом.
Она сглотнула, подошла поближе. Земля примятая, кое-где виднелась кошачья шерсть.
— Леший проказничает. Следы наши путает, по кругу водит, — вздохнул Баюн.
— Что нам делать? — в очередной раз спросила Яснорада.
И хотела бы стать ему полезной, но здесь, в чужой Нави, ощущала себя младенцем, который только-только открыл глаза.
Кот посидел, зажмурившись — к голосам, что вились вокруг невидимыми вихрями, прислушивался.
— Идти, говорят. Упрямиться и идти.
Яснорада медленно кивнула. Упрямиться — это по ней.
Страх не ушел, но будто притих, притаился. Неизвестность страшит куда больше тревожной правды. Пусть Яснорада не знала, чего ожидать от Лешего, сейчас задача перед ней стояла вполне понятная. И они направились вперед.
Солнце начало клониться к закату, а к старому дубу они так и не вышли. Дышать стало чуть легче, да и тяжелая поступь землю сотрясать перестала. Быть может, ловушку Лесовика они миновали? Может, упорством своим приглянулись ему?
Так думала она, пока земля под ногами не стала топкой и пружинистой. Деревья стали реже, а что за деревья, в сгущающихся сумерках уже не различить. На покрытых травой прогалинах тут и там поблескивала вода — будто заполненные лунным светом трещинки в травяном покрове.
— Ох, беда-беда, — запричитал Баюн. — В болота мы с тобой угодили.
Яснорада знала об опасности болот. Знала, что многие грибники навсегда теряются в этом вязком пахучем царстве. А потому застыла на месте, боясь сделать неверный шаг.
— Вадий и чарус, шепчут мне, берегитесь.
Яснорада вытаращилась на кота.
— Это еще что за звери болотные?
Баюн, хоть и был напуган коварными топями, коротко хохотнул.
— Не звери это и не навья нечисть. Видишь, бликуют окошки в болотной трясине? Вадьи это. А чарусы — ловушки. Видишь траву яркую, зеленую или корягу какую, ступаешь туда, а под ними — трясина. Болотники их колдуют — те, что на дне спят и все ждут, когда путник забредет в смертельную топкую жижу. Тогда они схватят его за ноги и в болото к себе утащат. В царство свое болотное заберут.
Едва договорив, кот стушевался. Бросил на оторопевшую Яснораду виноватый взгляд.
— Прости, Яснорадушка, мелю все подряд, что в уши мне льют.
— Ничего, — с усилием сказала она. — Ягая говорит, к любой опасности нужно быть готовым, и никакая правда не бывает плохой.
Но правда может быть пугающей.
Глава пятнадцатая. Кикимора, подвид — болотная
«Это царство — теперь и твое тоже», — вкрадчиво говорила ей Морана.
Вот Мара и блуждала от дворца до ворот, от одного края города до другого. И за изгородь заглянула, что с одной стороны оторачивал лес терновый, а с другой — Калинов мост. Обойдя весь Кащеев град, а с ним — и все Сороковое царство, Мара вернулась во дворец с заполонившим нутро беспокойным, зудящим чувством. И с одной лишь мыслью, бьющейся в голове.
«И это… все?»
Это и есть все хваленое Кащеево царство? Все ее владения?
Название переполнявшему ее чувству Мара отыскала нескоро. Случай помог. Однажды она так глубоко ушла в свои мысли, что не справилась с простейшим колдовством. Не сумела вьюгой обернуться, чтобы комнату взявшимся из воздуха снегом запорошить. Этим чарам Морана, тоскующая по зиме, ее учила.
Царица, не привыкшая юлить и прятать горькую правду за сладкой глазурью, обронила:
— Я разочарована, Мара.
Что же… В этом чувстве Морана теперь была не одинока.
***
Земля влажно чавкала под их ногами, словно беззубая старушка. Топь здесь была как будто живая… и очень голодная. Яснорада охнула — правый сапожек по щиколотку провалился в трясину и мгновенно заполнился водой.
— За мной иди, — деловито велел Баюн.
Яснорада послушалась. Он больше нее знал — и не только оттого, что родился в Нави, тогда как она о жизни за пределами мертвого города из книг только и узнавала. Баюн и сам был ведом — чужим шепотом.
Вязкую тишину болот нарушили нечеловечьи крики. Не страшные совсем, но Яснораде слышать их прежде не доводилось.
— Болотники забавляются, — неодобрительно пробурчал Баюн. — Крякают, пересмешники, совсем как утки.
Яснорада шла вслед за котом, по проложенным им безопасным тропкам между вадьями и чарусами. Но при каждом шаге у нее отчего-то замирало сердце. Порой казалось, что ногу затягивает трясиной, и сердце ухало вниз, чтобы потом взлететь под самое горло.
— Гляди, — тихо сказал Баюн.
Впереди повисли в воздухе странные светлячки — большие, яркие огонечки. Сбились в кучу, преграждая им путь. Пройти через них отчего-то казалось невозможным. Обойти их — точно в трясину угодить.
— Кто это? — шепнула Яснорада.
Чувствовала — «кто», не «что»: жила в огоньках этих странная сила. Быть может, она и дарила им этот призрачный свет.
— Не знаю.
— Что говорят голоса твои?
— Ничего не говорят, — проворчал Баюн. — Спугнул их кто-то. Или место для них нехорошее. А огоньки эти… просто шепчут. Не разобрать.
Ничего плохого те не делали. Держались на расстоянии, не приближались, не ухали, как болотники, и не пугали. Но и пускать вперед, на тропу из кочек, не спешили.
— Не могли бы вы нас пропустить? — откашлявшись, вежливо спросила Яснорада.
Теперь их шепот расслышала даже она. Шипяще-свистящий, далекий — несмотря на совсем небольшое расстояние, что разделяло путников и жителей болот.
— Может, вам холодно? — осторожно спросила Яснорада.
Ее-то озноб вовсю щипал за позвоночник.
Они оба с Баюном вздрогнули, когда раздалось многоголосое, далекое эхо:
— Х-х-холодно.
Яснорада поспешно стянула с плеч вязаную шаль и протянула ближайшему огоньку. Не было протянутой к ней руки, но шаль в то же мгновение исчезла. А земля довольно причмокнула.
— Ты слышишь их? — удивился кот. Пригляделся к ней, прищурился: — Позеленела ты что-то, Яснорадушка. Нехорошо тебе?
Яснорада вскинула на него удивленные глаза. Чувствовала она себя сносно, но в душу уже закралось сомнение.
— Может, голоса твои не про ту ягоду тебе нашептали?
— Быть не может, — заступился Баюн то ли за них, то ли за себя.
Часть огоньков, что сгрудились вокруг незадачливых путников, выстроилась стройной грядой. Яснорада с Баюном прошли вдоль нее — неспешно, осторожно, ногами и лапами ощупывая почву, прежде чем сделать следующий шаг.