От мыслей громких, настойчивых, от сложных вопросов и терзаний она и сбежала в Навь. Отправилась, как водится, искать свое место.
Три мира лежали перед ней как на ладони. Мир закостеневший, мертвый — Кащеево, Сороковое царство. И два живых, но таких разных — каменно-стеклянная Явь и Навь золотисто-изумрудная.
И нигде Мара не чувствовала себя своей.
То ли зима, то ли девушка. Царевна мертвого царства, для которого, кажется, она стала слишком жива.
Глава двадцать седьмая. Душа, завещанная смерти
Четверо стояли на поляне за городом, и ни один из них не был полностью человеком.
— Коль не было б между тобой и твоим нареченным связи — тяжело бы пришлось, — заметил волхв.
Яснорада не стала поправлять его, но порозовела. Баюн отчего-то довольно фыркнул.
— Не пугай только Богдана, ладно? — смущенно попросила Яснорада. — Не… заговаривай.
Баюн присел на задние лапы и хвостом их обернул.
— Я буду самым послушным, самым обычным и самым примерным котом.
Яснорада рассмеялась и нежно его погладила.
— Обычным ты никогда не будешь. Ты — особенный.
Баюн довольно замурчал под ее ладонью.
От босоркани только сущность ее двоякая требовалась, а потому кудесил один волхв. Пространство перед Яснорадой подернулось рябью, а потом разошлось — как волны на море, стирая целые пласты реальности. Она будто снова смотрелась в волшебное блюдце, которое разраслось до небывалых размеров и встало перед ней стеной.
Богдан был не один. Вместе со знакомым Яснораде рыжим пареньком они склонились над разбросанными по полу книгами.
— Говорю тебе, из Нави они являются, — горячо говорил рыжий. Подняв голову, побледнел. Сказал отчетливо, глядя на Яснораду: — Ой.
— Вот тебе и ой, — передразнил Богдан, не отрывая взгляда от черно-белых строчек.
Волхв откашлялся, чтобы привлечь его внимание. Удалось — теперь на них смотрели оба. Богдан не ойкнул и не побледнел.
— Привет, Веснушка, — очень тихо и очень спокойно сказал он.
Яснорада вскинула руку к щеке — вспыхнувшей изнутри, наверняка заалевшей. Богдан чуть повернул голову к рыжему другу, но от нее взгляда так и не оторвал.
— Я же говорил… Говорил, что она настоящая.
— Ты… помнишь меня?
— Помню. Я не знаю, где я был, но там была и ты.
Тепло в голосе Богдана окутывало Яснораду, словно пуховое одеяло. Оттого, верно, ей и было так жарко.
— Калинов мост, — прошептала она. — Я столкнула тебя, чтобы от смерти — от царицы Мораны — увести.
— Вот почему я выжил, — покачал головой Богдан. — Хотя не должен был.
— Должен был! — пылко возразила Яснорада. — Твоя музыка — самое чудесное, что я когда-либо слышала!
На губах Богдана появилась лукавая улыбка.
— Ты слышала, как я играю?
— Ой. — Яснорада и прикусила бы язык, да уже слишком поздно. — Я… потом объясню, ладно?
— Обещаешь?
И снова это лукавство и смешинки в колдовских глазах.
— Обещаю…
Богдан, посерьезнев, вгляделся в ее лицо.
— Я не знаю, что происходит… До конца не знаю. Но если ты действительно меня спасла… Спасибо, Веснушка.
Яснорада попыталась ответить, но отчего-то не смогла. Ни звука не вырвалось из пересохшего горла.
— Мы вам не мешаем? — невинным тоном осведомился рыжий.
Она, моргнув, пришла в себя — словно в озеро с прохладной водой нырнула. Так кстати вспомнилось, что на поляне она совсем не одна… Что рядом не только родной уже Баюн, прячущий в усах довольную улыбку, но и совсем чужие волхв и ухмыляющаяся босорканя.
Лицо Богдана стало сосредоточенней, морщинка меж бровей — глубже.
— Но если ты наблюдала за мной… Я видел кого-то. Тень девушки или женщины. Белую, ледяную, пугающую. Рядом с ней всегда было очень холодно. — Он резко, решительно мотнул головой. Сказал с пылом: — Не верю, что это была ты.
Выходит, довелось ему все же увидеть Мару…
— От той, что холод приносила, Яснорада тебя и спасла, — вздохнул волхв.
Ему, верно, не терпелось вернуться в Чудь. Вот, как мог, так их и поторапливал.
— Яснорада… — заворожено сказал Богдан. Засмеялся смущенно. — Прости, Веснушка, что даже не спросил твоего имени.
— Ничего. — Она застенчиво улыбнулась. — Мне нравится быть Веснушкой.
Волхв снова вздохнул — куда красноречивее, чем прежде.
— Душу твою сберегла она, да ненадолго. Так может, не стоит и время терять?
Яснорада стремительно развернулась к волхву. Успела бы — зажала ладонью рот. Но увы, не успела, а слово, как водится, не воробей…
— Ненадолго?
Спрашивал не Богдан, а его рыжий друг.
Яснорада прикрыла глаза. Медленно выдохнула, внутренне подбираясь.
— Морана, царица мертвого царства, охотится за Богданом. Та, что приносила холод и открывала пути в Навь — ее дочь.
— Ее можно переубедить? — с робкой надеждой спросил рыжий.
— Саму Мару — возможно, ее мать — нет. Да и отца, боюсь, тоже. Кащей помешан на золоте, а мужчины мертвого царства добывают его для царя.
Только сейчас, уже зная правду, Яснорада задумалась: а были ли золотоносные жилы и залежи руд Кащеева града настоящими? Или Морана, царица обманов, и их создала?
— Подождите… — хрипло обронил рыжий. — Тот самый Кащей? У которого смерть в игле, а та — в яйце, а то — в птице?
Волхв, босорканя и Яснорада обменялись недоуменными взглядами. Баюн тихонечко фыркнул.
— Нет у Кащея смерти, — сказал волхв наконец. — Часть он древа мирового, что значит, всего мироздания.
— И что нам теперь делать? — растерянно спросил рыжий.
Богдан качнул головой, сжал в кулаки руки. Те, что так трепетно сжимали в руках гусли. Те, что сейчас казались готовыми отразить любой удар.
— Если эта Снежная Принцесса думает, что я так просто позволю увести себя в другой мир, ее ждет парочка откровений.
— Не думаю, что она будет спрашивать о твоих желаниях, — вздохнула Яснорада. — И не думаю, что ее воле так легко противостоять. У нее отчего-то не вышло отобрать твою душу. Но, рано или поздно, это все же произойдет.
— Твоя душа помечена Навью, — сказал волхв. — Ей она и принадлежит.
Яснорада помолчала, давая Богдану примириться с мыслью. Тихо сказала:
— Я просто хотела, чтобы ты верно распорядился оставшимся тебе временем.
Руки Богдана разжались. По напряженному лицу скользили тени занимающих его тревожных мыслей. Он, верно, думал о друге, что застыл рядом, положив худую, тонкую руку на его плечо. Думал о семье, которая наверняка знать не знала о Нави.
И о том, что совсем скоро уйдет туда навсегда.
— Я не дам ей увести себя в Навь, — зло, упрямо выдавил Богдан, тряхнул головой.
— Что его ждет? — прошелестел рыжий. — Если…
— Никаких если, — отрезал Богдан, смерив друга неодобрительным взглядом. — Ты действительно думаешь, что я так просто сдамся?
— Просто ответь, — устало попросил тот Яснораду.
Она рассказала все, что знала, ничего не тая. О Калиновом мосте, на котором Богдану уже довелось побывать. О реке Смородине, которую ему предстоит пересечь, чтобы оказаться в Кащеевом, мертвом, царстве. О Ягой, что совершит нужные обряды, чтобы Явь отпустила Богдана, а Навь — приняла. И, наконец, о Моране, что вынет из головы Богдана все воспоминания о жизни былой, оставленной по ту сторону, и выплеснет их на бересту. И о том, что путь из царства мертвых лежит через подземное царство Вия.
— Вия, — повторил рыжий, еще больше побледнев.
— Плевать, — непокорно заявил Богдан. — Вот умру от старости, тогда с Вием, Ягой и прочей вашей нечистью встречусь. А сейчас…
Что Богдан собирался делать сейчас, Яснорада так и не узнала.
В обрядовый круг на перекрестке двух миров грубо вторглись. Появившаяся на поляне Мара казалась не такой холодной и безучастной, как прежде. Потому что не одна она была. Рядом с ней застыла черноволосая, грациозная женщина с густой копной эбеновых волос.
Морана.
Воздух в легких застыл. Яснорада ждала, что дыхание ее вылетит изо рта белесым облачком пара.
Царица смерила Богдана ледяным взглядом — знала, на кого из двоих смотреть.
— И этого сосунка ты забрать не сумела?
— Не сумела, — надломанным голосом произнесла Мара.
Тихая, смирная, как прирученная зима. Кем она и была для Мораны.
— Как же вышло, что я так сильно ошиблась в тебе? — задумчиво спросила царица, глядя на дочь.
Яснорада меж тем гадала: был ли хоть шанс, что Мара лишь тянула время? Что тратила его не на попытку вытянуть из Богдана душу, а на то, чтобы просто наблюдать за ним? Или она слишком наивна, пытаясь разглядеть нечто человеческое в том, кто человеком никогда и не был?
«Но и я ведь не совсем человек».
Морана перевела взгляд на свою жертву и махнула рукой. Богдан посерел, словно краски с его лица утекали из Яви в Навь, а он в своем мире становился уже чужим, ненастоящим.
— Стойте, — прохрипел рыжий.
Морана не слушала, лишь поводила в воздухе рукой, будто наматывая на нее невидимые нити жизни. Нити обрывающейся на глазах Яснорады судьбы, что пряла Мокошь и ее сесты.
— Если вам так нужна душа, заберите мою!
— Матвей! — выдавил Богдан, с трудом выталкивая каждый звук из горла.
Рука Мораны замерла.
Рыжий… Матвей не мог знать, как сильно царица маялась от скуки в своем застывшем мертвом городе. Оттого и игралась с людьми, словно с куколками. И пока Кащей жаждал озолотиться благодаря Полозу, предназначенные для него невесты развлекали тосковавшую в никогда не меняющемся царстве Морану.
Не зная того, Матвей нащупал ее уязвимое место.
— Мальчик, что пожертвовал собой ради друга… — задумчиво сказала царица. — Достойная история для моей коллекции.
— Ни за что, — отчеканил Богдан.
— Еще скажи: «Только через мой труп», — запрокинув голову, расхохоталась Морана.
Богдан сжал челюсть так сильно, что на скулах заиграли желваки. Однако что ей, бессмертной, до чужих, да еще и человеческих, взглядов?