Гость из другого мира, Богдан очарованно смотрел на живую воду, как она мгновения назад — на загадочные знаки Алатыря.
— Это… она? Она исцелит Матвея? То есть… вернет его к жизни?
— Должна. Осталось только его найти.
Кащеев град не мал, но Ягая обязательно поможет.
— Говорят, Алатырь желания исполняет самые сокровенные, — мурлыкнул Баюн.
Яснорада просияла.
— Это значит, я могу попросить его вернуть Матвея! И тревожиться не станем, поможет ли ему живая вода!
— А Алатырь может исполнять желания людей из Яви? — дрогнувшим вдруг голосом спросил Богдан.
Баюн, вздохнув, покачал головой.
— Не принадлежишь ты Нави.
— Странно… — медленно произнес Богдан. — Потому что мое желание Алатырь исполнил. Одно из них, но…
Изумленная, Яснорада проследила за его взглядом.
Уже виденную ею русоволосую незнакомку обнимал… Матвей. Золотые ворота за его спиной медленно закрывались.
«Быть не может, — мелькнуло в голове. — Сам нашелся!»
Подозрительно сощурившись, Яснорада взглянула на Алатырь.
— На перекрестке стоит он, — негромко и певуче сказал Баюн, — где сходятся все пути, все судьбы.
— Вот и наши сошлись…
Они не без робости подошли к целующейся паре. Богдан шел за Марой, как ее тень, привязанная на короткий миг к Нави.
— Матвей? — позвал он.
Голос снова дрогнул.
Рыжеволосый расплел объятья, взглянул удивленно. Улыбка не сходила с его лица.
— Ошиблись вы, — бросил он беззаботно.
— Финист он, — рассмеявшись, вторила девушка.
Яснорада сжала руки в кулаки в немой безотчетной ярости. Забрала Морана его имя, воспоминания забрала.
Злость растаяла, когда за ухом Финиста она увидела соколиное перышко.
— Он птицей наполовину стал, — сказал Баюн, заставив оторопеть и ее, и Богдана.
— Соколом, — гордо подтвердил Матвей.
Яснорада рассмеялась, покачав головой. Пригодилась ему, значит, ее сила.
Матвей звонко поцеловал русоволосую девушку в щеку и они, обнявшись, пошли прочь. От золотых ворот, от райского сада, от отца всех камней Алатыря.
И от бледного, взволнованного Богдана.
— Марьюшка… — донеслось до них задумчивое. — Ты не думала… Не хочешь остаться на острове Буяне? Тут столько прекрасных мест и столько чудных птиц…
Яснорада не услышала ответа — лишь увидела, как Марьюшка теснее прижалась к плечу своего ненаглядного. Она растерянно взглянула на Богдана. Разве не для спасения Матвея они проделали весь этот путь?
— Он счастлив, — с какой-то странной болью сказал Богдан. — Счастливее, чем когда-либо в Яви. Матвей получил то, чего всегда хотел. Свободу. А вдобавок, выходит, и его сокровенное желание исполнилось. И без Алатыря. Не зря он так восхищался птицами…
Богдан вдруг улыбнулся, просветлев.
— И мое желание исполнилось. — Он похлопал ладонью по груди. — Здесь… полегчало. Отпустило.
— А ты, Яснорадушка, — тихо спросил Баюн. — Какого твое сокровенное желание?
Яснорада поставила на землю кувшин с живой водой. Посмеет ли она?..
— Давай, Веснушка, — подбодрил Богдан.
Баюн кивнул. Мара, глянув на него, пожала плечами и кивнула тоже.
Руки Яснорады дрожали, когда она касалась Алатыря. Узоры на нем — те, что Баюн назвал скрижалями — переменились. В рунах, в символах, в сплетении линий Яснорада вдруг отчетливо разглядела собственное имя. Скорее, проявление шестого чувства… и незримое ощущение, что рождало слияние знаков солнца, воды и земли.
— Можешь прочесть? — взволнованно спросила Баюна Яснорада.
Кот покачался на пятках, сплетя лапы за спиной. Ждал ответа от навьих духов, слушал — подрагивали и шевелились уши.
— Просто положи ладони на алтарь.
Яснорада послушалась, и в голове ее возник глухой и гулкий голос, наполненный мощью земли, словно соками из жил самого мира. Она не задавала вопросов — хотела послушать, что скажет сам Алатырь.
— Не вижу я, навья дочь, в твоем сердце ни злобы, ни зависти. Ты ищешь свет там, где его и в помине нет.
О ком он говорил? О Драгославе, которой Яснорада пыталась помочь? О навьей нечисти? Точно не о Маре. В ней есть свет.
— Ты матери своей достойная дочь и достойное дитя самой Нави. Но обряд посвящения ты так и не прошла, стихию, которую назовешь своей, так и не выбрала. Отчего? Что тебя так тревожит?
Оказалось, правду от духа камня не скрыть.
— Сущность навьих детей меня тревожит, — со вздохом сказала Яснорада. — Буду ли я мавкой или русалкой, лесавкой, полуденницей или морской девой… Что, если я себя потеряю? Потеряю и дружелюбие к людям, и сострадание, что книгами прививала мне Ягая. Потеряю человеческую сущность, хоть наносная она и ее во мне мало. Начну забирать людей с Нави, утаскивать их на дно, укрытое мягкими водорослями, кружить головы работникам полей, насылать морок на путников, чтобы они в лесу заплутали или прошли за болотными огнями вглубь трясины?
— Не все навьи дети коварны.
— Не все, — улыбнулась она, вспоминая Ладку, Настасью и… Баюна.
— Не пожелаешь — никогда не станешь вредить людям.
Яснорада молчала, пока менялись скрижали. Выказывать свои сомнения отцу всех камней она не решилась, но Алатырь, как оказалось, не договорил.
— Хочешь оберегать людей, стать их защитницей?
Яснорада ответила без запинки:
— Хочу.
— Благословить тебя могу, чтобы стала ты берегиней — истинной дочерью Матери Сырой Земли, сосудом для любой и каждой стихии. Всюду — в воде, в воздухе и земле будешь защищать от бед и зла тех, кого сочтешь достойным.
На сей раз Яснораде понадобилось куда больше времени, но голос ее, когда она отвечала, был тверд.
— Я согласна.
— На что? — переполошился Баюн.
Ее пересказ вызвал в нем целый калейдоскоп эмоций — от восторга до сожаления. Ведь становилось ясно: им больше не по пути.
— И что это значит? — растерялся Богдан.
— Что я смогу жить в любой стихии, — тихо отозвалась Яснорада. — И, воплотившись в ней, людям смогу помогать. Я стану навьим духом и сущность человеческую потеряю…
— Значит, я больше никогда тебя не увижу?
Так глупо и неправильно, но Яснораде было приятна его грусть… Ничего она не могла с собой поделать.
— Мы встретимся еще, и не раз, — сказала она, возвращая ему недавнюю улыбку. — Ты можешь видеть Навь, а я смогу, пожелав, принять любое воплощение. Девушка с зелеными волосами, что улыбается тебе с лесной тропки и сыпет в руки полные горсти ягод, девушка с волосами как колосья пшеницы, что танцует в чистом поле — это все я. Каждый раз, когда ты переплываешь реку, я буду рядом — там, в воде. Будешь по горам бродить — почувствуешь, как в разреженном воздухе душа моя пляшет, она же — кружится в дожде или снегопаде. От любой беды, от любой угрозы, что природа дикая, необузданная в себе таит, я тебя укрою. Где бы ни был ты, я буду тебя защищать.
Серые глаза потемнели.
— Я буду искать тебя в ветре, в дожде и снегопаде, — серьезно пообещал он.
Баюн вздохнул. Сказал печально:
— Выходит, Яснорадушка, у тебя теперь своя дорога.
— А какая твоя? — мягко спросила она.
— Сказителем буду. Столько историй услышал за свой век, что на все девять жизней хватит.
— Если понадоблюсь, просто кинь клич, — ласково сказала Яснорада и погладила кота по шелковой шерстке.
— Если понадоблюсь, ты найдешь меня, берегиня, лишь коснувшись земли, — мурлыкнул Баюн.
Яснорада обратила свой взор на Мару. Та дернула уголками губ, будто пытаясь улыбнуться.
— В Явь уйду, по проложенным Мораной тропам. Там и останусь.
— В Яви? — изумленно воскликнула Яснорада.
Царевна пожала плечами.
— Ты сказала, за людьми наблюдать надо, чтобы всем премудростям людским научиться. Вот я и буду наблюдать. Буду учиться… быть человеком.
Их пути, сойдясь у Алатыря, здесь же и расходились. Яснорада верила, что не навсегда. Если они будут друг другу нужны, если кому-то из них однажды потребуется помощь, они снова соберутся вместе. Как в старые добрые времена.
Баюн убежал вслед за Финистом и Марьей — послушать их историю из первых уст.
— До встречи, Веснушка, — тепло улыбнулся Богдан.
— До встречи, — веря в это всей своей навьей душой, прошептала Яснорада.
Мара шагнула к нему и, не прощаясь, закрыла за своей спиной тропу в Явь. Совсем скоро Яснорада научится плести собственные…
Оставшись одна, она вновь коснулась Алатыря. А после сбросила одежду, что змея — выползок. Подставила кожу солнечным лучам, и в них — теплых, ласковых — растворилась.
Дочь Матери Сырой Земли, Яснорада вернулась домой, к природе. Стала тем, кем всегда была, хоть о том и не подозревала — духом, душой навьей, хранительницей…
Берегиней.
***
Однажды коту с железными когтями напели, что в Тридевятое — Навье, стало быть — царство пришел молодой гусляр. Искал он девушку-весну, что навьим духом обратилась. И пусть сердце его принадлежало Яви, он бережно сохранил воспоминания о ней.
Он вплел их в свою музыку.
Магия гусляра, как говорят, была диковинной, чуждой даже для самой Нави. Стоило ему коснуться струн, и в напоенном чарующими звуками воздухе появлялась зримый образ девушки с зелеными глазами и рассыпавшимися по лицу веснушками.
Она была рядом с ним, лишь пока он играл. А после уходила.
Но те мгновения были на вес золота. И даже еще дороже.