Во второй половине дня появился список счастливчиков, прошедших собеседование. Он был вполовину меньше предыдущего. С бьющимся сердцем подходил я к нему, а увидев свою фамилию, чуть не запрыгал от радости.
После объявления результатов работы мандатной комиссии начальник курса — Николай Николаевич Комов — поздравил нас с поступлением и пожелал хорошего отдыха. Я тут же поехал за вещами, а затем и на вокзал. Билетов в кассе не было. Вышел на перрон. К поезду были прицеплены 3 теплушки. Это — двое суток без света, воды и туалета, но все-таки шанс, который нельзя упустить! Подошел к пожилому и добродушному контролеру, стоявшему у одной из них, сунул ему в руку сумму, равную стоимости билета. Он тихо буркнул: «Проходи!»
Через двое суток, черный от пота и пыли, приехал домой. Поделился радостью с домашними, отмылся в бане и пошел в школу. Все, кого я там встретил, искренне поздравляли с поступлением, желали успехов и, главное, поскорее стать послом. И не меньше! А мои друзья, учившиеся в Мореходном училище, одном из старейших в России, хотели видеть меня консулом в Марселе. Будущим капитанам и механикам, готовившимися к заграничным плаваниям, «свой человек» в этом веселом городе мог пригодиться.
Занятия в том году начинались 15 сентября. Приехав 13 сентября, получил в секретариате студенческий билет, продуктовые и обеденные карточки и направление в общежитие.
До сих пор нас — выпускников МГИМО — иногда спрашивают: «Зачем в военное лихолетье надо было создавать Институт международных отношений? Была Высшая дипломатическая школа, там готовили дипломатов. Неужели не хватало кадров?»
Да, грамотных специалистов в области международных отношений в стране в то время не хватало: наиболее опытные сотрудники НКИД, как и многие средние и высшие командиры армии, сотрудники органов госбезопасности, погибли в годы репрессий, в ходе финской и Великой Отечественной войн.
И после разгрома гитлеровских войск под Сталинградом руководство страны озаботилось послевоенной жизнью. В феврале 1943 года в Государственном Комитете Обороны и на Коллегии НКИД СССР обсуждался вопрос о подготовке специалистов для широкой международной деятельности в послевоенный период, и было признано необходимым создать специализированное высшее учебное заведение. И уже 31 августа СНК СССР принял постановление «Об организации в составе МГУ имени М.В. Ломоносова факультета международных отношений». Через год факультет был преобразован в Московский государственный институт международных отношений (МГИМО) НКИД СССР.
Это объяснялось тем, что в тот период страны — участницы антигитлеровской коалиции решали вопрос о создании Организации Объединённых Наций, а руководство СССР хотело сделать её членами все 16 союзных республик. Предполагалось также развивать широкие международные связи и но другим направлениям, поэтому требовалось значительно больше специалистов-международников, чем было предусмотрено раньше.
2. УЧЕБА
Общежитие — неповторимый особый мир со своими заботами, страстями и противоречиями. Населяют его живые люди, часто с полярными характерами.
Моими соседями по комнате, а потом и друзьями на всю жизнь, оказалось шестеро симпатичных ребят из разных городов России. После окончания института пути-дороги развели нас, по-разному сложились и наши судьбы. Отрадно сознавать, что все мы, несмотря на трудности, невзгоды и несчастья, не свернули с выбранного пути, честно трудились и остались верны юношеской дружбе. Мы не виделись порой годами, но каждая встреча, будь она в Москве или за границей, была для пас праздником. Нам было о чем поговорить, было что вспомнить.
Первый раз всем курсом мы собрались 17 сентября 1945 года. Нас было 386 человек. И почти половина — фронтовики, некоторые еще в погонах, люда, прошедшие суровую школу жизни, увешанные орденами и медалями. Среда них — четыре Героя Советского Союза. Была на курсе и небольшая группа ребят, пришедших от станка, а остальные — вчерашние школьники.
Все волновались, нам предстояло вместе учиться и жить, а мы были такими разными но возрасту, жизненному опыту, воспитанию, традициям и привычкам, но благосостоянию и положению родителей. По, несмотря на все различия, мы быстро привыкли друг к другу. Получилось удачное сочетание опыта фронтовиков и производственников, отвыкших от учебы и в какой-то степени растерявших знания, и юнцов со школьной скамьи, для которых институт был продолжением школы. Мы учились у старших ответственному отношению к делу, подражали им. Мы обязаны фронтовикам и за сплочение коллектива, и за уроки жизни. Разница в возрасте и опыте, шокировавшая нас в первые дни, скоро стерлась, и разнородный коллектив стал дружным, сплоченным и представлял собой прекрасный материал для подготовки качественно нового поколения работников в области внешней политики.
Мне не раз задавали вопрос: «Как ты — житель глубинной северной деревни — попал в МГИМО? Ведь это элитарный институт!? Многие москвичи не могут туда поступить. Кто тебе помог?» Никто мне и моим друзьям, с которыми я жил и учился, не помогал. Связей, способных сделать это, у нас не было. В ту пору нам были не ведомы «блат» и «репетиторство». Помогла нам всем, конечно, школа. Несмотря на трудности лихолетья, и в сельских школах тогда хорошо учили. Помогли мне родители: они меня вырастили и научили работать. Огромная им сыновья признательность.
Были ли у меня какие-то преимущества перед другими абитуриентами? Перед фронтовиками, конечно, нет. Перед производственниками — не знаю. Думаю, тоже нет. А перед выпускниками средних школ, пожалуй, были. Еще школьником я стал кандидатом в члены ВКП(б), членом райкома комсомола. Имел блестящую характеристику райкома партии, в которой говорилось, что, будучи учеником 8—10 классов, успешно готовил в системе Всевобуча пополнение для армии, за что был и награждён медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов»
А был ли наш институт «элитарным»? Был! И это мы поняли, когда поучились и послушали таких корифеев науки, как Е.В. Тарле, Н.Н. Баранский, В.Н. Дурденевский, С.Б. Крылов, Р.З. Манфред, И.А. Витвер, B.C. Сидорин и многих других академиков и профессоров старой университетской формации.
«Элитарным» в негативном смысле он стал, когда в нет закрыли доступ «кухаркиным» детям. И, думается, «расслоение» студенческого коллектива началось уже в сентябре 1946 года, когда, «в порядке исключения», в институт было принято 40 девушек, но какие фамилии! Молотова, Жукова, Косыгина, Мухина и другие. «Дамские отпрыски благородных семейств», — как сказал один из моих однокурсников.
Руководство МИД СССР и дирекция института организовали учебный процесс так, что семинарские занятия по многим дисциплинам и курсам по международной политике, дипломатическому протоколу вели ответственные сотрудники МИД СССР, сочетавшие практическую работу с научной и преподавательской деятельностью. Семинарские занятия по философии в моей группе, к примеру, вел советник первого класса, впоследствии Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР, А.А. Рощин. Руководителем моей дипломной работы по новой французской конституции был сотрудник отдела стран Западной Европы кандидат исторических наук Покровский.
МГИМО создавался как центр подготовки специалистов-международников широкого профиля. Однако скоро руководство института поняло, что усвоить всю массу учебной и дополнительной литературы студентам не по силам, и была введена специализация. Появились историко-международный и международно-правовой факультеты. Я выбрал международно-правовой.
В институте мы получили разностороннее специализированное и одновременно достаточное общее образование. Благодаря этому все были востребованы. Своих сокурсников я встречал на партийной и советской работе, в МИДе, ВОКСе, КГБ, Министерстве обороны и других учреждениях госаппарата, в средствах массовой информации, научно-исследовательских и учебных институтах, в Музее Ленина и в Патриархии, в спортивных организациях.
Мы старательно учились, но и помнили слова поэта: «блажен, кто смолоду был молод…» И, понятно, «нас смущали иньязовских девушек глазки». И не только иньязовских. Очень милые девушки были во многих московских институтах, куда мы частенько ходили на вечера, и там многие нашли себе судьбу единственную и неповторимую. На третьем курсе я познакомился с умной, милой и красивой девушкой Ниной, студенткой медицинского института. В сентябре 1949 года мы поженились.
3. КРЕМЛЬ
Осенью 1949 года произошло необыкновенное по тем временам событие: мы с женой попали на экскурсию в… Кремль. Сейчас, купив в городской кассе билет на спектакль в Кремлёвский дворец съездов или в Алмазный фонд, свободно проходишь на территорию Кремля и любуешься Царь-пушкой, а тоща такую «вольность» и представить было невозможно.
Партком и дирекция МГИМО решили, что было бы неплохо показать будущим дипломатам, но на первый случай не веем, а только партийно-комсомольскому активу, место, где жил и работал создатель Советского государства В.И. Ленин, и где продолжает его дело товарищ И.В. Сталин. Неделю заняло составление предварительного списка экскурсантов. Потом, подписанный директором и секретарем парткома, скреплённый гербовой печатью института, он был передан коменданту Кремля.
Утром в будний день за полчаса до назначенного времени мы собрались у Боровицких ворот. Тщательная проверка документов. Никаких свертков и сумок, фотоаппаратов проносить не разрешалось. И обязательный вопрос: «Есть ли у вас оружие?»
Территория Кремля. Первое впечатление — красивый, но покинутый жителями город. На огромной площади — ни одной живой души, если не считать часовых на кремлевской стене и при входе в Большой Кремлевский дворец. Рассказ экскурсовода о кремлевских храмах, о Царь-пушке и Царь-колоколе. Обо веем этом слышали и даже на картинках видели. А тут — воочию смотрим. Впечатляют и размеры, и вес.
Большой Кремлевский дворец. Снова проверка документов и снова вопрос: «Есть ли у вас оружие?» Георгиевский зал. Зал заседаний Верховного Совета СССР. Зал, где за