идимость. Оттуда тоже не все людьми выходят. При случае какой-нибудь тип за кусок хлеба на тебя с ножом пойдет. Насмотрелся я на все это. Сыт по горло. И поверь мне — уж ты-то будешь там иметь бледный вид, это точно. А ты попадешь туда, если не бросишь свои дурацкие затеи.
— Так ведь не всерьез все это... шутки. Ну, может, не совсем удачные...
— Нет, об этом и не думай. Все это шутки, пока лет тебе мало. Пройдет еще год-другой, и за эти же самые «шутки» ты получишь полный срок. После этого трудно будет к людям вернуться, ох как трудно, можешь мне поверить. А всю жизнь по задворкам маяться...
— Авось до этого не дойдет.
— Дай бог. Вот ты сейчас вроде поверил мне, пойдешь за мной, если позову. Но позовет тебя завтра вор, скажет что-нибудь о «дружбе» — и ты за ним пойдешь. Послушай меня, парень, кончай. Хватит.
Иван и не надеялся, что первый разговор даст серьезные результаты. Был и второй разговор, когда мать позвонила: Олег после короткого перерыва за старое взялся. Был и третий разговор. Но Иван понимал: одними разговорами делу не поможешь. Как бы ни относился к их встречам Олег, все равно со своими друзьями он проводит гораздо больше времени. И, даже не соглашаясь в чем-то с ними, он будет делать все для того, чтобы заслужить их одобрение. Парня надо было устраивать на работу. Влияние хорошего рабочего коллектива всегда сильнее, устойчивее, чем это вечернее «общение» в подъездах домов. Когда Олег не без помощи Ивана поступил на завод, перевоспитание пошло гораздо быстрее. Появились новые интересы, заботы, общественные поручения, новые друзья. С прежними приятелями он теперь встречался неохотно, старался побыстрее распрощаться. Их насмешки уже не трогали его, как прежде: теперь у него было что противопоставить и выпивкам, и «шуткам», которые часто заканчивались в отделении милиции. А остальное было делом времени.
Недавно в бригаду к Ивану Немировскому пришел молодой парень. Работу он знал, дисциплину соблюдал, нарушений не допускал. Единственным его недостатком было то, что, управившись со своими обязанностями, он отходил в сторонку и спокойно выкуривал сигарету. Не от лени он это делал — просто считал, что имеет право на короткую передышку, пока другие делают свое дело.
— Говорю как-то ему, — рассказывает Иван. — Петя, ну что же ты стоишь? Помоги вальцовщику, запарился человек... Пожал плечами, подошел, помог. Причем так помог, что со стороны сразу было видно, кто на своем месте работает, а кто помогает. А не скажешь — не подойдет. Будет стоять и смотреть. Человек, холодный к делу, понимаете?
— И что же, тот парень остался у вас?
— Остался. Работа, если это настоящая работа, сдирает с человека все лишнее. Самомнение, чувство превосходства отваливаются, как короста. С тем парнем вот какая история получилась. Пришлось ему как-то тяжело. Вижу — запарывается, не успевает. Кто-то из ребят кинулся было помочь, но я остановил. Подожди, говорю, посмотрим, что дальше будет. Вижу — начинает поглядывать на ребят, помощи ждет. А ребята стоят, курят, его вроде и не видят. Все. И не понадобилось больше нравоучений. Нельзя у нас быть чужаком. Не получится. Тут вопрос ставится ребром: или человеку нравится наш климат, или нет. Если не нравится — он должен уйти.
— Но почему? Если такой человек выполняет необходимый минимум работы, справляется со своими обязанностями, то что ему мешает?
— Специфика мешает. Нельзя у нас выполнять минимум. Слишком это тяжело. И дело тут не только в том, что все заработанные бригадой деньги делятся в зависимости от разряда, должности каждого... Тут есть маленькая тонкость морального плана. Если человек работает с полной отдачей, на совесть, то он уверен, что за его спиной более тридцати ребят, в любую минуту каждый из них окажется рядом, поможет. А если он выполняет лишь минимум, ему приходится рассчитывать только на свои силы. А это слишком тяжело. Говорят, супруги, прожив вместе жизнь, становятся во многом похожи друг на друга. Так вот, мне кажется, что наши ребята в чем-то очень важном начинают походить друг на друга уже через несколько лет работы. Я говорю не о внешнем сходстве. Чувство ответственности, обязательность, простота в общении, готовность помочь другу... Кстати, о сходстве. Это ведь касается не только работы в цехе...
Иван задумчиво прищуривается.
— Недавно я был в колонии... — продолжает он.
— Как в колонии?!
— А я довольно часто там бываю, — он улыбается. — Выступаю перед осужденными. А потом — вопросы, ответы. И знаете, сразу чувствуется, что аудитория не та... Нет доброжелательности, что ли. Все постоянно настороже, будто их хотят обмануть. Но если подумать... Так, как они себя обманули, вряд ли кому удастся. И вот, поверите ли, в их лицах тоже есть что-то общее. Конечно, я не хочу обобщать все и вся, в конце концов, и я там был, не исключено, что и на мне что-то отпечаталось...
Иван с силой проводит рукой по лицу, словно стирая с себя эту печать.
— Встретил я там своего «подельника». Ну, парня, с которым мы когда-то проходили по одному делу. По ограблению того магазина. Оказывается, он отбывает наказание уже в третий раз.
— Интересный, должно быть, у вас разговор получился?
— Нет. Не получилось разговора. О чем говорить? Все было сказано уже тем, как там появился я, а как — он. Посидел он в зале, послушал... Другие вопросы мне задавали, а он ничего не спросил. Потом уже, когда я уезжать собрался, подошел. Узнаешь, спрашивает. Узнаю, говорю. «Вот так-то», — вздыхает. «Жаль», — отвечаю. Вот и весь разговор...
Иван некоторое время молчит, глядя куда-то в сторону, словно до сих пор видит перед собой «подельника».
— Вот так-то, — повторяет он наконец негромко.
Мастер Иван Немировский закончил металлургический институт в Днепропетровске. Тема его дипломного проекта — реконструкция сортолистопрокатного цеха. Того самого, в котором он проработал столько лет. Диплом лег в основу проекта реконструкции.
Говорят, долг платежом красен. Если коллектив цеха, завода помог Ивану Немировскому найти себя, то дипломный проект мастера можно считать своеобразным «спасибо».
НЕ ПРОСТО СХВАТКА...
За мужество и самоотверженные действия, проявленные при задержании опасных преступников, наградить орденом Красной Звезды
Кравцова Павла Ивлевича — старшего лейтенанта милиции (посмертно),
Плыгуна Николая Васильевича — лейтенанта милиции (посмертно),
медалью «За отвагу»
Берневегу Анатолия Павловича — сержанта милиции.
Они едва успели вспороть сейф, едва успели обрадоваться, задохнувшись от удачи: сейф был набит пачками денег в плотных банковских упаковках. И тут же почувствовали, спиной, кожей почувствовали: что-то изменилось. Секунду назад были уверенность, азарт, нетерпение. И вдруг как озноб — чувство опасности. Они даже не сразу смогли бросить свою работу, так и сидели на корточках, не в силах вынуть руки из бесформенной оплавленной дыры в металлической дверце сейфа, не в силах выпустить деньги из пальцев. Сидели и оцепенело смотрели на возникшие в темноте коридора силуэты.
Поняли сразу — милиция. Больше никто не решился бы войти сюда, в этот наполненный автогенной гарью коридор. Удирать было поздно, да и некуда. Коридор заканчивался тупиком. Единственный выход перекрыли неизвестно откуда появившиеся люди.
За стенами здания спал большой город, но это дальше, за поселком, пустырями, железнодорожными переездами. А здесь, вокруг Дома культуры, стояла толпа. Охранник сообщил в соседнее общежитие о том, что грабят совхозную кассу. Народ из общежития стал стягиваться к Дому культуры, присоединились и случайные прохожие, привлеченные суматохой. Но, как и всякая толпа, эта тоже была неорганизованной и робкой. Она стояла у главного подъезда и чутко прислушивалась к звукам, доносившимся из здания.
Ночь на восьмое июня выдалась необыкновенно жаркой. После дневного зноя горожане ждали прохлады, свежести, дождя, но раскалившийся за день воздух даже у самого моря, не говоря уже о степных пригородах, оставался душным и неподвижным. Пыль, поднятая редкими машинами, долго стояла над дорогами, будто поддерживаемая жарой. Из-за невысоких заборов частных домов пахло разогретой листвой.
По одной из дорог во втором часу ночи брел невысокий паренек, роняя в пыль капли крови. Это был охранник совхозного Дома культуры Василий Шишман. Полуночный таксист остановился и подобрал его, поняв, что он не пьяный и что в кровь разбился не о придорожные столбы.
— Кассу грабят, — проговорил парнишка, падая на сиденье. — А меня убили.
Василий не оговорился, он действительно думал, что ему не выжить. Били его всерьез: по голове гвоздодером, железной булавой, кололи ножами и оставили, лишь когда сочли, что он мертв. И не потому убивали охранника, что озлобились, потеряли контроль над собой. Нет. Просто с самого начала решено было убивать всех, кто окажется на пути. Так надежнее, так будет спокойнее жить, говорил своим приятелям главарь. Но они оплошали. То ли обилие крови ввело их в заблуждение, то ли действительно охранник сделал невозможное, сумев вывалиться в окно и, истекая кровью, добраться до общежития, предупредить людей, а потом выйти на дорогу...
Увидев впереди патрульную милицейскую машину, таксист остановил ее и передал паренька. Вскоре Шишман уже был в больнице и отвечал на вопросы сотрудника городского отделения внутренних дел.
— Агрономическая, сто восемнадцать, — он назвал адрес. — Дом культуры совхоза имени Кирова... Беляевского района... На втором этаже бухгалтерия и касса... Там преступники...
— Сколько их? — спросил дежурный.
— Трое.
— Вооружены?
— Да, у них ножи, обрез... В масках.
— А тебя что же... отпустили? — недоверчиво спросил милиционер.
— Нет, я ушел... Они еще вдобавок связали меня, но удалось освободиться... Вот, — Шишман протянул руку и показал утолщение возле кисти, которое образовалось на месте давнего повреждения. Именно на эту шишку и попала веревка, а когда ее удалось сдвинуть в сторону, она сразу ослабла.