«О, Господи, помилуй меня!»
Он открыл глаза так внезапно, что молитва замерла у нее в мозгу.
— Хови. Ты жив.
Он пошарил по кровати, разыскивая очки, надел их и лишь тогда заметил ее испуг.
— Тебе это тоже снилось, — сказал он.
— Это не сон. Это на самом деле, — она вся дрожала. — Что нам делать, Хови?
— Ничего, — сказал он, зевая. — Ничего не делать.
— Мама была права. Мне не надо было…
— Хватит, — прервал он, вставая с кровати. — Мы ничего такого не делали.
— А что это тогда?
— Просто плохой сон.
— У нас обоих?
— Может, это не одно и то же.
— Я плыла рядом с тобой. Потом оказалась под землей. Там кричали люди…
— Все верно, — мрачно сказал он.
— Ты видел то же самое.
— Да.
— Вот видишь! То, что у нас с тобой… это плохо. Может это правда работа дьявола.
— Ты же не веришь в это.
— Я уже сама не знаю, во что я верю, в отчаянии сказала она. Он потянулся к ней, но она жестом удержала его. — Не надо, Хови. Это нехорошо. Нам нельзя касаться друг друга, — она уже шла к двери. — Мне пора.
— Но это… это… абсурд, — пробормотал он, но эти отрывистые слова не могли остановить ее. Она уже открывала защелку, которую он закрыл после ее прихода.
— Я открою, — он поспешил к двери. Воцарившееся напряженное молчание прервали только ее слова:
— Всего хорошего.
— Ты даже не даешь нам все обдумать.
— Я боюсь, Хови. Ты прав. Я не верю ни в какого дьявола. Но если это не он, тогда кто? Ты можешь мне ответить?
Она уже не могла сдерживаться: глотнула воздух, будто задыхаясь, и расплакалась. Ему хотелось обнять ее, но он не осмеливался.
— Нет. У меня нет ответа.
Не ответив, она вышла. Он минут пять смотрел ей вслед, понимая, что происшедшее между ними — самое важное, что он пережил за все восемнадцать лет жизни на этой планете. Наконец он закрыл дверь.
Часть четвертаяКошмар начинается
1
Грилло никогда не слышал в голосе Абернети большей радости. Он так и сиял, пока Грилло рассказывал ему, как поиски Бадди Вэнса превратились в катастрофу.
— Пиши! — воскликнул он. — Сними номер в этом городишке за мой счет и пиши. Даю тебе первую страницу.
Абернети заблуждался, думая, что Грилло обеспечит его материалом для следующего номера. Происшедшее у расщелины опустошило его полностью. Но предложение снять номер ему понравилось. Даже после посещения бара вместе с Хочкисом он чувствовал себя грязным и совершенно разбитым.
— А что это за Хочкис? Кто он такой?
— Не знаю.
— Раскопай. И что-нибудь насчет прошлого Вэнса. Ты еще не был у него дома?
— Дай время.
— Даю. Это твое дело. Только действуй.
Он слегка отомстил старому жулику, сняв самый дорогой номер в отеле «Паломо» в Стиллбруке, заказав в номер шампанское с гамбургерами и заплатив такие щедрые чаевые, что его даже спросили, не ошибся ли он. Алкоголь слегка освежил его, и он набрался сил позвонить Тесле. Ее не было. Он оставил сообщение о том, где он находится. Потом он нашел в справочнике телефон Хочкиса и позвонил ему, чтобы побеседовать о том, что случилось у расщелины. Но того или не было, или он просто не снимал трубку.
Потерпев неудачу с этим источником информации, он решил переключиться на дом Вэнса. Было уже почти девять, но он все же решил пройтись к жилищу покойной знаменитости. Можно было даже попробовать проникнуть внутрь, если шампанское не повлияет на его красноречие. Время в таких делах было важно. Еще утром родные Вэнса могли чувствовать себя в центре внимания — если хотели. Но с тех пор исчезновение Вэнса померкло перед новой, куда более страшной, трагедией. Поэтому Грилло мог легче разговорить обитателей дома.
Он пожалел о своем решении, когда обнаружил, что Холм круче, чем ему казалось, и плохо освещен. Но были и приятные стороны. Улицы опустели, и он мог идти прямо по мостовой, глядя на появляющиеся наверху звезды. Резиденцию Вэнса найти оказалось нетрудно. Дорога упиралась прямо в ее ворота.
Ворота оказались заперты, но он вошел в боковую калитку и двинулся по тропе, петляющей среди куп нестриженой зелени, которую освещали зеленые, желтые и красные огни на фасаде. Громадный дом как бы бросал вызов всей окружающей архитектуре. Здесь не было и следа популярных в городе стилей: средиземноморского, западного, испанского или колониального. Больше всего здание напоминало ярмарочный балаган, разрисованный и увешанный разноцветными лампочками. Грилло понял, что «Кроличий глаз» призван символизировать стихию карнавала, в которой Бадди провел всю жизнь. Дверь открыла женщина с восточной внешностью, скорее всего вьетнамка, сообщившая ему, что миссис Вэнс дома. Если он подождет, то хозяйку известят о его визите. Грилло поблагодарил и вошел в холл.
Внутри царила та же карнавальная пестрота. Каждый дюйм прихожей был увешан бесчисленными афишами всевозможных шоу, гала-концертов и аттракционов. Афиши в большинстве были аляповатыми — их художников явно заботила только коммерческая привлекательность. Эта выставка, рассчитанная, без сомнения, не на гостей, а на вкусы самого хозяина, при всей своей безвкусности вызвала у Грилло усмешку, исчезнувшую, когда наверху лестницы появилась миссис Рошель Вэнс.
Никогда еще он не видел столь безупречной красоты. С каждой ступенькой он ожидал разочарования в этом своем выводе, но оно так и не наступило. Он решил, что в ее жилах течет карибская кровь — из-за смуглости. Волосы были туго стянуты сзади, обнажая чистый лоб и симметричность бровей. На ней было простое черное платье, без всяких драгоценностей.
— Мистер Грилло, я вдова Бадди, — несмотря на цвет платья, тон этих слов говорил, что эта женщина вряд ли только что оторвала голову от смоченной слезами подушки. — Чем я могу вам помочь?
— Я журналист…
— Эллен мне сказала.
— Я хотел узнать кое-что о вашем муже.
— Вообще-то уже поздно.
— Днем я был в лесу.
— А-а. Вы тот самый мистер Грилло.
— Простите?
— Тут был один полисмен, — она повернулась к Эллен. — Как его имя?
— Спилмонт.
— Спилмонт. Он был здесь и рассказал, что случилось. Он говорил про ваш героизм.
— Не такой уж это и героизм.
— Достаточный, чтобы заслужить вознаграждение. Так что входите.
Эллен раскрыла дверь слева от холла, и Рошель ввела туда Грилло.
— Я отвечу на Ваши вопросы, пока они будут касаться работы Бадди, — в ее речи отсутствовал всякий акцент. Училась в Европе? — Я ничего не желаю знать о его предыдущих женах и не хочу расписывать его слабости. Хотите кофе?
— С удовольствием, — Грилло, как всегда, пытался поймать тон разговора и в меру сил подражать ему.
— Эллен, кофе для мистера Грилло, — крикнула Рошель, приглашая гостя садиться. — А мне воды.
Комната, где они находились, занимала всю длину дома и была высотой в два этажа. По всем четырем ее стенам сверху были развешаны те же яркие афиши, что и в холле. В глаза так и лезли приглашения, обещания, предупреждения. «Зрелище на всю жизнь!» — скромно возвещало одно. «Смех до упаду, — грозило другое и добавляло, — и после!»
— Это только часть его коллекции, — пояснила Рошель. — В Нью-Йорке еще больше. Думаю, что это крупнейшее частное собрание.
— Я и не знал, что кто-то такое коллекционирует.
— Бадди говорил, что это единственное подлинно американское искусство. Может, и так… — она замялась, ясно показывая свое недовольство этим зубоскальным парадом. Чувства явно портили это совершенное лицо, как грубая ошибка скульптора.
— Вы, наверное, захотите от нее избавиться? — спросил Грилло.
— Это зависит от завещания.
— А у вас не связано с ней никаких сентиментальных воспоминаний?
— Это уже уходит в сферу частной жизни.
— Да, пожалуй, вы правы.
— У Бадди были увлечения и похлеще, — она встала и надавила открытую в панелях кнопку выключателя. На стеклянной стене в дальнем углу комнаты заплясали разноцветные огоньки.
— Сейчас я вам покажу, — она потянула его в глубь комнаты, где у стен притаились экспонаты, слишком крупные для любого другого помещения. Гигантское, футов двадцать в высоту, ухмыляющееся лицо, в пасти которого проделан проход. Светящийся плакат рядом обещал «Ворота смерти». Неподалеку — локомотив в натуральную величину, ведомый скелетами.
— Господи! — выдавил Грилло.
— Теперь вы понимаете, почему я оставила его?
— Не понимаю. Вы что, не живете здесь?
— Я пыталась, — последовал ответ. — Но поглядите на это место. Это сама душа Бадди. Он обожал ставить не всем свою метку. На всех. Здесь для меня не было места.
Она посмотрела в пасть великана.
— Мерзко. Вам не кажется?
— Я не специалист.
— Неужели это не вызывает у вас отвращения?
— Может быть, я привык к отвратительным вещам.
— Он любил говорить, что у меня нет чувства юмора потому, что я не находила эту… штуку забавной. На самом деле я и в нем не видела ничего особенно забавного. Как любовник, да… он был замечательным. Но забавным? Нет.
— В этом все дело?
— А что, если я скажу «да»? У меня в жизни было достаточно скандалов, я знаю, как вы, газетчики, умеете все извращать.
— Но вы же все равно говорите?
Она оторвалась от маски, чтобы посмотреть на него.
— Да. Говорю, — внезапно она быстро отошла от стены. — Мне холодно.
Тут Эллен внесла кофейник.
— Оставь. Я разолью.
Вьетнамка поставила поднос и перед тем, как выйти, задержалась у двери чуть дольше, чем позволяется дисциплинированной прислуге.
— Вот и вся история Бадди Вэнса, — сказала Рошель. — Жены, деньги и карнавал. Ничего нового я вам, к сожалению, не скажу.
— Как вы думаете, у него были какие-нибудь предчувствия?
— Смерти? Сомневаюсь. Он никогда не любил думать об этом. Сливки?
— Да, пожалуйста. И сахар.
— Берите сами. Какие новости ваши читатели хотят услышать? Что Бадди снилась его смерть?