А значит сейчас, раз уж вспомнилось, нужно поскорее это важное дело сделать и кинуть старое белье в стирку, чтоб сегодня ночью лечь спать на свеженьком…
Вот же блин! Одной только мысли о том, как развалюсь в постельке с выстиранным бельем, мне хватило, чтоб тут же ощутить непреодолимое желание прилечь прямо сейчас. Но нет, нужно сделать дело.
Похлопав себя по щекам, я сняла старую постель и отнесла ее в корзину для стирки. А затем полезла в комод, искать свежий комплект… ну как комплект, можно сказать, что его комплектность заключалась как раз в разнобойности! Простынь, пододеяльник, и даже каждая наволочка были из разных гарнитуров — все тщательно подобрано на ближайшей барахолке. Зато качество хорошее — явно белье из какого-нибудь богатого дома, где его списали. Обычно добычу такого рода сразу же разбирали работавшие в тех домах слуги, но иногда что-то, да проскальзывало на барахолках. И благодаря тренировкам Дины у меня неплохо получалось такие вещички откапывать, да еще и припрятывать, чтоб купить в день подешевле.
Бросив на кровать простынь и наволочки, я потянула из комода пододеяльник… и нахмурила брови, заметив, что из него что-то выпало на пол.
Лист бумаги?
Странно, откуда ему взяться в ящике комода с постельным бельем?
Бросив пододеяльник на кровать, я наклонилась, чтобы подобрать бумажку, сложенную в два раза, и по инерции ее развернула. После чего шокировано замерла на несколько секунд.
Это было оно, то самое письмо! Вскрытый конверт с фальшивым адресом, подписанный женским именем. Внутри которого пальцы ощущали шуршащую бумагу.
Где-то там, глубоко внутри меня, сидела хорошая, воспитанная девочка, которая понимала, что читать чужие письма — это плохо. Да и то, что Аркадий не изменяет мне с той куртизанкой, я как раз узнала. Поэтому та девочка, я уверена, искренне колебалась! Причем пребывала в другой временной плоскости, и ее колебание наверняка длилось недели, месяцы или даже годы, в то время как для самой меня прошла лишь доля секунды, прежде чем я нервно вытащила из конверта лист, испещренный красивым, можно даже сказать, каллиграфическим почерком. В который не медля жадно вгрызлась глазами:
«Мой драгоценный, я, наверное, никогда не смогу пережить нашей разлуки, и отчаянно считаю дни до нашей следующей встречи. Мне плевать на все, ты нужен мне, и я рада осознавать, что точно так же нужна тебе.
Ты мой воздух.
Твои объятия и поцелуи — наверное единственное, что поддерживает меня в этом суровом мире. А наши страстные ночи держат и не отпускают моего сознания ни на секунду. Даже когда ты уходишь, по моей коже продолжают пробегать мурашки, а тело трепещет от ярких воспоминаний о твоих прикосновениях! Люблю. Обожаю.
Хоть родители теперь, когда ты все потерял, никогда не выдадут меня за тебя, даже если ты разведешься… Знай, для меня это неважно. Совершенно неважно, что у тебя ничего нет. Потому что есть ты. А ты, именно ты — самое важное для меня.
С нетерпением жду твоего визита. Моя постель без тебя так холодна…»
Внутри все пожрало чувство какой-то пустоты. Глубокой и всепоглощающей. Хотя казалось бы, мне в самом деле стоило чего-нибудь такого ждать! Знала ведь, что женился Аркадий не по любви, и ни я, ни Маргарита никогда для него ничего не значили. Вероятно сейчас, когда семейные обязательства больше не имели веса, он продолжал возиться с навязанной женушкой только потому, что ему совесть не позволяла выставить на улицу мать своего ребенка, у которой ничего нет.
Это было понятно.
Но все равно сердце защемило.
Понимая, что вот-вот заплачу, я не выпуская письма, подошла к кроватке, где немного беспокойно спал Клавик. И словно пытаясь ухватиться хоть за что-то реальное, по-настоящему ценное для меня, нежно коснулась маленькой светловолосой головки. Такой теплый, такой родной…
Поджав губы, я разогнулась и еще раз, совершенно случайно, посмотрела на письмо… И в ту же секунду глаза непонимающе выкатились из орбит. Потому что теперь не только почерк, но и сам текст на листке бумаги был иным:
«В первую очередь я предупреждаю тебя: сохрани это письмо. На лист наложена незримая печать, которая пропустит тебя в хранилище, если ты все же решишь туда пробраться.
А теперь по делу.
Мне удалось выяснить, что Совет в самом деле существует, вот только действует он не втайне от короля, а с ним во главе. То есть да, все это — действительно с позволения и одобрения его величества. А значит и вышвыривая тебя, он вероятно прекрасно знал, за что именно, а не просто был введен кем-то в заблуждение.
Поэтому извини, но больше ничем тебе помочь не могу. Последнее, что нужно мне и моей семье — это ввязываться в заговор против короны. Я сделал что смог, не навлекая на них опасность, а дальше решай сам, надо ли оно уже тебе.
На этом считаю свой долг уплаченным. Надеюсь, с тобой все будет в порядке. Удачи».
Ёперный театр…
Стоп, что, серьезно? Это вообще что за хрень я только что прочитала?!
Теперь вот даже как-то не знаю… А может, лучше чтоб у него, все-таки, любовница была?
Нет-нет, я конечно сильно и искренне обрадовалась тому, что у Аркадия вроде как действительно нет какой-нибудь томной бабы на стороне. Ну, по крайней мере прямых свидетельств того, что таковая может быть, мне на голову все еще не свалилось. Но вот мысль: «Во что мой муж вообще ввязался?» ставала все более пугающей буквально день ото дня.
Заговор против короны? Какой еще, к чертовой матери, заговор против короны, и каким макаром Арк оказался в него втянут? Хотя скорее всего, до непосредственно заговора дело не дошло — иначе бы его, вместо такого стремительного понижения, попросту отправили бы на эшафот. Но вот более подозрительную, опасную и всячески нехорошую ситуацию мне трудно было даже представить.
Кажется все, на что я теперь была способна, это стоять статуей посреди спальни, таращясь на треклятое письмо… которое, к слову, снова приняло вид слащавого любовного послания. Что, как ни крути, было отличной маскировкой. Причем довольно жестокой с поправкой на то, что отправлялось письмо женатому мужчине, жившему с супругой в тесной квартирке. Без собственного кабинета с массивным рабочим столом, в закрывающемся ящике которого его можно было бы спрятать.
Только вот почему же маскировка слетела?
Задумавшись, я бросила взгляд на Клавика, который начал ворочаться в кроватке.
Интересно, не от того ли это, что я дотронулась до него, держа в руках письмо? Если маскировочное заклинание было как-то связано с кровью Аркадия, то возможно после того, как однажды завеса была им снята, его сын как-то проявил настоящее послание?
Из транса меня вывел все тот же Клавик, который начал потихоньку просыпаться, жалобно скуля — похоже, вакцина уже начала действовать.
Спохватившись, я торопливо сложила лист бумаги, спрятала его обратно в конверт и положила обратно в комод — так, будто он и не выпадал вовсе, а я его не заметила, пока меняла белье. И беря на руки хныкающего малыша, искренне порадовалась тому, что он своим пробуждением одернул меня быстрее, чем Аркадий вернулся домой.
ГЛАВА 9. Незваные гости
На второй день после прививки Клавику все еще было плохо. Температура (благодаря жаропонижающему остававшаяся в пределах тридцати семи) и все сопутствующие ей неприятные ощущения впервые вцепились в крошечный организм. Который не то, что не мог с ними морально справиться — не понимал, что вообще, как и почему.
Так что я была рада выходному мужа, который, видя страдания сынишки и мою измотанность, неплохо помогал с ребенком. В результате у меня даже получилось немного поспать. Правда вот спала я (как и минувшей ночью) с Клавиком под боком. Материнское молоко помогало ребенку лучше справиться с болезнью, да и пить ему нужно было в таком состоянии побольше. Но в перерывах Аркадий сам носился с ним, успокаивал и качал на руках. Ребенок же с ним даже как-то меньше плакал.
Тем не менее, было все равно непросто. Потому что когда Клавик не спал и не ел, его нужно было постоянно носить на руках. При этом именно носить, гуляя с ним по комнате и покачивая. Иначе он моментально расходился.
Немного легче стало ближе к вечеру. Температура спала, и микстуру мы ему дали уже просто от головной боли. После чего, уложив в кроватку, выдохнули и тихонько вышли в гостиную, где обессилено рухнули на диван.
— Фух, первые сутки пережили, — вздохнул Аркадий, запрокинув голову.
— Спасибо, что помог. Не представляю, как бы я одна справилась.
— Да не за что. Клавдий же, в конце концов, и мой ребенок. Ты и так ним постоянно занимаешься, пока я на работе.
— Все равно спасибо, — улыбнулась я и постфактум поняла, что прислонилась к мужу плечом.
Обычная домашняя рубашка, теплая от его тела и даже пахнущая как-то по-домашнему сладко. Так спокойно…
Несмотря на то, что поводов для спокойствия у меня как-то немного, если вспомнить о делишках Арка, про которые он мне не спешит рассказывать.
Какие-то секреты, какой-то Совет, какие-то темные интриги, в которых, оказывается, еще и замешан король собственной персоной. Связано ли это с тем, что от Аркадия хотела Эмма, и если да, то каким образом?
Хотя… возможно мне не стоит так сильно об этом переживать? Ведь тогда, в переулке, он сказал ей, что больше не участвует во всем том дельце. Значит, и под удар он больше не подставляется. То есть, теперь все хорошо и можно ни о чем не волноваться, да?
Хотелось бы, конечно, верить. Вот только мало ли что там да как на самом деле. К тому же, не стоит забывать, что кому-то одного только «понижения» бывшего верховного некроманта могло оказаться недостаточно. Что, если за ним все еще следят и планируют нечто похуже?
Вдобавок это письмо… на котором, согласно тексту, какая-то магическая печать, служащая пропуском в некое хранилище. Хоть Аркадий и сказал Эмме, что больше не участвует, но сохранил его. Не уничтожил, избавившись от пепла, а спрятал в комоде под стопкой секондовских наволочек. А значит, он все еще не исключает возможности того, что ему доведется им воспользоваться и все же в то хранилище пробраться.