Разряд.
Отвечаю на поцелуй и на ту настойчивость, с которой меня в прямом смысле слова берут под контроль. Себе я уже не подчиняюсь. Не знаю, как у него это получается, но у меня опять мозги плывут. Да и не только мозги. Я вся куда-то не туда потекла. Сознание — чистый лист, ноги ватные, а коленки подрагивают от накатившей слабости.
Снова разряд.
Мы целуемся. И целуемся. И снова целуемся. Глубоко, немного жёстко, страстно, сладко и безумно вкусно. От такого поцелуя всё внутри пульсирует и прошибает током. В животе нарастает тугой ком. Обжигающий и с каждой секундой становящийся всё тяжелее. Он растекается ниже, вызывая из недр потаённых желаний то, что я испытывала прежде всего несколько раз. И называется это ощущение — возбуждение.
Мы в людном месте. Слышу гул слившихся голосов, шум плескающихся волн и эхо работающего мотора проплывающего рядом теплохода. Всё слышу, но через подушку. Всё понимаю, но в заторможенном состоянии. А поцелуй уже такой, что впору раздеваться. Тело как пружина. Дотронься и взорвётся. Не было такого никогда. Было приятно, да. До мурашек, да, но чтоб вот так…
Мозги на техническом перерыве. Как и чувство стыда. Ребятки, взявшись за ручки, дружно утопали на перекур. Правда записку оставить забыли. Когда их ждать? И ждать ли вообще? Хоть строчечку бы черкнули: «мол, такие дела, ушли в магаз, вернёмся к завтрашнему полудню. Если протрезвеем». Ну чтоб хоть какая-то информация была. А то полный галяк.
Игнатенко прерывает поцелуй первым. Хвала всем здравым смыслам, что хоть кто-то в нашей компашке ещё соображает, а то я бы точно отдалась ему прямо здесь. Но не, фух, слава кошкиным бубенчикам, обошлось. Теряю контакт с его обезоруживающим дыханием, в котором хочется раствориться, как сахар в кипяточке, и медленно возвращаюсь в реальность.
За шею меня продолжают держать, а я вдобавок только сейчас ощущаю деловитую ладонь, ласково поглаживающую те самые завывающие в приступе кайфушек мурашки на спине под футболкой. Когда она успела туда забраться? Вот ведь пострел, везде поспел… Всю облапал. А я как идиотка стою со вскинутыми руками, так не решившись его коснуться. Не знаю почему… Робость такая. Словно он экспонат в музее. А экспонаты трогать низя-я. За это штраф придётся потом платить.
Стоим. Молчим. Секунда. Две. Три… Причмокиваю опухшими губами, на которых держится его вкус…
— Мы ещё в музее Артиллерии не были, — резко стартую с места, но меня ловят в полёте.
— Не успеем. Он закроется через полчаса.
— Тогда на зайца хочу посмотреть. Пошли, пошли, пошли, — хватаю кроссовки и торопливо улепётываю через поток квакающих иностранцев.
— Ну пойдём… — слышу вдогонку, но не оборачиваюсь.
Проскакиваю обратно через массивные Невские ворота, в тени которых укрылась очередная палатка с сувениркой, и по главной тропе спешу к Петровским. Тоже воротам. Ой, Музей Восковых Фигур. Вот куда я очень хотела, но теперь как-то не до этого. Совершенно не до этого.
Поджилки так трясутся, что сейчас вообще ни до чего. Сердечко вовсе чап-чап в дальние края намылилось. Можно подумать меня напугал факт поцелуя, но нифига. Меня пугает свалившийся на мою скромную персону интерес. Который для меня за границей понимания. Я ж не в его вкусе. Я же для него слишком маленькая…
Иоановские ворота. Блин, сплошные ворота. Иоановский мост. Шлёпаю босыми пятками по досочному настилу, норовя схлопотать занозу в пятку и пробираясь к небольшой скульптуре зайца, спасшегося от наводнения.
Питер любит знаковые вещицы. Крошечный Чижик-Пыжик, вот этот заяц, торчащий над водой, которого, если бы не собравшееся столпотворение, можно было легко проглядеть. Я сама про него узнала чисто случайно в своё время.
Выискиваю свободное местечко и, облокотившись на перила, разглядываю спокойную воду, собирая мысли в кучку. Потому что пока там царит кавардак.
Кромешный и полнейший.
— Ты оказалась права, — подпрыгиваю от тихого голоса возле уха, резко оборачиваясь. — Ау. Это такая месть? — Демьян раздосадовано потирает нос, по которому прилетает с локтя. Ой. Это ему катастрофически не везёт только со мной или я резко превратилась в снайпершу?
Опять молчу. Я сегодня лютый тормоз.
— Снова промах, не сломан, — выносит вердикт Демьян, массируя переносицу. — В третий раз когда надумаешь втащить, бей наверняка.
Поразительно, но он не злится. Такой миролюбивый, чуть ли не довольный.
— Я случайно, — обескураженно прячусь под козырьком кепки, но её снимают и, настойчиво придерживая за подбородок, вынуждают поднять голову обратно. Прямо слышу, как начинает засасывать воронка его гипнотического взгляда.
— Верю, — кивает он. — А я нет.
Вот! Опять, опять! Опять трясучка накатывает. Со свистом захватываю воздух ноздрями, набираясь смелости, и подаюсь вперёд так, что наши лица оказываются в жалких миллиметрах друг от друга. Опасно и так волнующе близко.
— Это ты о чём? — выдыхаю ему в лицо, и за свою напускную смелость зарабатываю ещё один поцелуй. На этот раз без языка, поверхностный, но не менее чувственный. Мои губы долго не отпускают, но всё же отпускают. Не знаю, радоваться или нет.
— Об этом, — говорит тихо, мягко и безумно завораживающе. Бес во плоти. Такому и душу в аренду сдать недолго. Любые бумажки подпишешь не глядя.
— И как? Понравилось? — язвительность язвительностью, однако вопрос более чем серьёзный.
— Понравилось. Ты права. Твою игрушку во рту одобряю.
Автоматом перекатываю металлический шарик за зубами.
— Ты про язык?
— И про него тоже.
— И что дальше? Будешь пользоваться время от времени? — и откуда только в этом хрупком бренном тельце столько дерзости? Сама себе поражаюсь.
— Если разрешишь.
У меня сердце капец как заходится. Сейчас либо тормознёт напрочь, послав хозяйку куда подальше, либо грудную клетку выбьет нахрен.
— А если не разрешу?
— Договоримся.
Договорится он. Пускай договорится сначала с моим самообладанием. Я готова уже сигануть в Кронверкский пролив, протекающий под нами, лишь бы он не смотрел на меня так. Это пугает.
— Мне нужно ехать, — слова вырываются непроизвольно.
— Куда?
Да никуда.
— По делам.
— Я отвезу.
Оказаться с ним в машине? После того, что только что случилось? Нет. Плохая идея.
— Не надо. Я договорилась кое с кем встретиться.
Не верит. Ни на грамм. И правильно делает.
— Встретиться?
— Встретиться.
— С кем?
— С другом.
— Ты тут меньше недели и уже друзья пошли? Кто? Имя, адрес его прописки и куда пойдёте.
Он чё, реально?
— Это тебя не касается.
— Брат знает об этом друге?
— Нет.
— Значит, касается. Хоть кто-то должен знать, где тебя потом искать.
Опять старая песня? Намёк, что я безответственная? Чё ж тогда в десна долбился с малолеткой-то?
— Мне пора. Спасибо за сегодня. Всё было круто, правда, — забираю у него кепку, ужиком выскальзываю из-под строгого взора и ныряю за спины сгрудившихся в кучу туристов. Опять китайцы. Они сюда всем населением прикатили?
Не догоняет. Не окликает. Даже просто не идёт следом, лениво шаркая. На светофоре, когда я поспешно всовываю грязные ноги в кроссовки и как бы между прочим оборачиваюсь проверить наличие хвоста, это становится очевидным. Идиотизм, но… расстраиваюсь. Неизлечимая бабская тупость в действии: хочу, а чего хочу сама не знаю. Но хочу. Или же не хочу, но надо. Зависит от предложенных вариантов.
Чисто инстинктивно, нежели по памяти, иду туда, где на самом видном месте прячется метро. И правда, память не подводит. Вот мечеть, красивая невероятно, а вон табличка с указателем: «ст. Горьковская». Спасаюсь от душной парилки в прохладной утробе крытого зала. Замученная жизнью и смыслом бытия женщина за стеклом устало швыряет мне в лоток жетон на проезд и сдачу, а старый эскалатор с кряхтением отвозит вниз, где из туннеля уже приветливо светит фарами сварливая гусеница приближающегося поезда.
Минут десять спустя выхожу на Невском проспекте. Всего десять минут, а мы теперь так далеко друг от друга. Первая волна паники сошла и чё-то как-то даже грустно становится. Ну вот я приехала. И что делать дальше?
Разумеется, никакой встречи не назначено. Но и домой идти не хочу, поэтому сажусь за столик возле окна в крытом кафе Зингера с видом на Казанский собор. Кофе и скетчбук. Час назад компания была лучше, но ничего. Так, типа, правильно. Наверное.
Разноцветные маркеры сменяются обычным карандашом, и в какой-то момент до меня доходит, что рисую я совсем не собор. Портрет получается по памяти и не претендует на достоверность, но штрихи вполне узнаваемы.
Со страницы не меня смотрит чёрно-белый Демьян. Даю цвет только глазам, пытаясь передать оттенками светло-голубого и насыщенного бирюзового то, что видела совсем недавно в реальности. А в реальности меня начисто парализовывает этот его кошачий прищур. Настолько, что я теряюсь и почти не соображаю, что делаю.
Долго разглядываю получившийся результат, пока меня не прерывает входящее сообщение:
«Ты забыла документы на заднем сидении».
Блин, точно! Я же бросила папку назад, а там всё: паспорт, аттестаты, грамоты за участие в олимпиадах и список адресов остальных универов, который я готовила пока лежала с соплями.
«Ой. Точно. Это плохо».
В глубине души надеюсь, что он предложит их завести. Сейчас. Или же вечером, домой. В любом случае это лишняя возможность снова его увидеть, и от возможности этой я бы не отказалась. Да, я дикая дура. Сама сбежала, и сама же ищу теперь повод увидеться. Звоните психиатрам, клиент готов.
Надеюсь, но получаю в ответ совсем не то, на что рассчитываю:
«Когда они тебе нужны?»
«Я в четверг собиралась ещё в пару мест заскочить».
«Тогда и отдам».
Больше никаких сообщений. Никаких смайликов, расспросов. Ничего. Сухая беседа на пару предложений завершена. Разве так должен общаться человек, который недавно лез в той рот? Или для него это ничего не значит? Правильно, а я уже накрутила себе в мыслях чуть ли не до свадебного букета и марша Мендельсона. Где психиатр, я спрашиваю!?